Ashen crown (СИ)

Все медленно пьянели в полутьме, так напоминавшей ту, влекущую, пресыщенную стонами. В ней рождалось много идей и открытий. Где-то глубоко Чонгук всё ещё питал слабость к оргиям и публичным выражениям инстинктов. Где, как не в них открывается сущность человека? Предаться забвению, сливаясь со всеобщим желанием, вперемешку с твёрдым и реальным ощущением собственных линий. Тэхён дарил ему чувство необратимой реальности, насыщенной всевозможными искажениями, выстроенными ими подетально.

Причина подойти к нему была веской: один из мужчин надолго задержался рядом, распинаясь в похвалах. Резко поднявшись, Чонгук двинулся к ним, и похититель внимания Тэхёна тут же испарился. За гранью ревности в Чонгуке свирепствовала жажда покончить с любой помехой, возникающей между ними.

— Что за хер с тобой был?

— Какая разница? — Тэхён смотрел не моргая.

За задёрнутой шторой внимательным соглядатаем ловить нечего. Ухватив Тэхёна за волосы, Чонгук приложил его губами к своей ширинке. Он мог бы часами любоваться изящными руками, какими Тэхён нарочито долго возится с замком и ременной бляшкой, но не стал ждать и вошёл в его тёплую, расслабленную алкоголем глотку, громко выдохнул. Ногти Тэхёна прочертили полосы по прессу, он увлёкся, и Чонгук разворошил уложенную шевелюру, наслаждаясь гортанными звуками и содроганием мышц. Ебать его в рот - занятие сладкое. Главенствующий и доступный для других, для Чонгука - не повелитель, но владелец всех его наклонностей. Глубоко. Повезло же тем, кому посчастливилось быть с ним активом. Наверное, Чонгуку стоило вызубрить их имена и стереть.

Заалели щёки. Размашисто и мощно толкнувшись, Чонгук потянул пряди так, что у Тэхёна проступили слёзы. Он кончил в него, доведя до конвульсий задыхающегося. Получив свободу и яростно вздохнув, Тэхён сглотнул остатки спермы; затрепетали мокрые ресницы, краснотой налился рот. Чонгук наклонился к нему, мягко, почти бережно прижимаясь к влажным губам. Рука Тэхёна по-прежнему сжимала основание и ласково поглаживала сочащийся член.

— Вкусно? — Чонгук горячо шепнул ему на ухо, нажимая на поднявшийся бугор ткани его брюк. — Знаешь, как здорово, когда кто-то глотает тебя?

Безраздельное владение каждой его клеточкой. Ты знаешь это на уровне, недоступном для простых смертных, наполняешься любовью, осознаешь свои низменные слабости и узнаёшь себя настоящего. Ты будто его родной брат, помнящий детский запах пелёнок и присыпки, которую вытряхивал на мягкую кожу и слизывал, пока не застукает мать. И улыбки у вас одинаковые до безобразия, и взгляды, помнящие похоть до начала времён.

— Да… — Тэхён сдавленно выдохнул. Чонгук налегал, надавливал, травил.

— А если напрямик, подумываешь, не сделаться ли тут богом?

Он принял позу виноватого: опустился на колени между ног Тэхёна, поднял красноречивый блядский взгляд. Чонгук не смотрел так уже много лет. Не был хорошим мальчиком, но и плохим тоже. Он - это Тэхён. Нигде не угадывалось точное отражение в тех же контурах, как при взаимном интимном притяжении.

— Имеешь в виду, остаться навсегда? Нахер. Хотя, есть соблазн. И резон тоже. Мы бы сделали из них шёлковых. Здесь можно пободаться, если держать всех в страхе.

— На страхе всё и держится, детка.

Чонгук своё дело знал, коснулся головки губами, чмокнул несколько раз, и Тэхён немного выгнулся навстречу, прикрывая веки и запуская пальцы в его волосы. Отвлекаться на его голос в такой момент - походит на преступление.

— Говори…

— Зачем продолжать то, что на роду написано?… — Чонгук начал мастурбировать ему и помазал губами по стволу снизу-вверх и обратно. Несколько чёртовых трепетных раз, из-за которых Тэхёну стало ещё жарче. — Дела отцов - их дела. Я ведь не стал ебучим бизнесменом, прогоревшим и попавшим в немилость к коллекторам из мафии.

Он заглотил, и Тэхён упростил ему задачу, двигаясь навстречу. Просто удивительно, как за пару лет до тридцатника особенно чувствуется, где твоё и не совсем. Без передышки, быстро, Чонгук подхватил его за бёдра и взял в рот по основание. Тэхён нервно заколотил по его плечам и, больно царапнув тонкую нежную кожицу за ухом, несколько раз сильно толкнулся, зарычал. Тогда Чонгук привстал, упершись коленом в мягкое сидение, и Тэхён, пропадая под градом развязных поцелуев, обнял его. Чонгук то душил, то кусал, завалившись и придавив собою, продолжая яростно двигать рукой соприкасающуюся плоть.

— Испачкаешь… — Тэхён вскинул подбородок, изливая стон. — Сукин сын, испачкаешь мой костюм…

Верным движением руки Чонгук открыл его шею и, одичало сжав челюсти на бронзовом изгибе, ослабил хватку. Ему бы хватило сил прокусить насквозь. Не стал. Вместо того - сковал рукой глотку, прочно, до красных следов после, в неполной попытке придушить и донести славное предсмертное ощущение, а затем под оргазм смазать с губ сладкую пелену оборвавшегося стона.

Запястье упёрлось Чонгуку в грудь, он поморщился. Да, зачем они вырезали этот знак?… Тэхён не спросил, его ли желал заполучить Чонгук или какой-то оригинальный? Но возражений не поступало.

Приходя в себя, они воспользовались салфетками и плевать хотели на пятна, долетевшие до ткани пиджаков и рубашек.

— Тебе ведь всё равно на эту нашу с Чимином клятву, да? — Тэхён помассировал челюсть.

— Как сказать. Это забавно, — Чонгук улыбнулся, выражая больше, чем безразличие. — Но что мне интересно: как ты ему её вырезал? Он хоть и терпеливый, но не настолько отбитый, чтобы просить подарить такое, скажем, на Рождество. Это в нашем стиле, но не в его.

— Это было давно, — Тэхён порывался подняться, но Чонгук осадил его, их взгляды встретились.

Рано или поздно сказать предстояло бы.

Сдался. И поведал в паре-тройке предложений, хотя и клялся сдержаться. Чонгук неожиданно заинтересованно переспросил о подробностях.

— В самом деле, детка? Трахнул его силой?

Противная и тяжёлая улыбка. Тэхёна словно ткнули в лужу с его же мочой. Так непрерывно и странно смотрел Чонгук, не совсем обвиняя, не совсем восхищаясь, подспудно проклиная и одновременно благословляя. Затем он встал, заправил рубашку, выждал с минутку и с разворота ударил Тэхёна в челюсть; его сшибло под стол. Россыпь крови плеснула на подлокотник и плитку, подбородок. Тэхён стёр следы белым манжетом рубашки и, поднявшись, замахнулся в ответ. Чонгук перехватил удар.

— Подумал, будет кстати, — он мило улыбнулся и лизнул его разбитую губу. Вдруг зацепился за нравственную сторону бытия, и Тэхёну расхотелось биться. — Я бы вот врезал своему отцу, если бы он изнасиловал мою мать. Да и ты тоже, а? Мы, конечно, не золотце, но я убеждён, что такими вещами нельзя играть.

Стебался ли он или нет, Тэхён заметно поутих, сочтя нужным выслушать.

— Не заливай. Чимин нам не мать.

— Зато ты ему неплохо её заменяешь, — иронично заметил Чонгук. — Признай, что считаешь Чимина лучше нас. Всегда считал. Наша палочка-выручалочка, а? Агнец пресвятой. Всякий раз, когда тебе нужно было показать себя настоящего - ты шёл ко мне и мы еблись до потери сознания, но я не культивировал твою доброту. За этим ты бежал к Чимину. За блеском в его глазах. Бля, мы оба на этом выросли, отчасти я понимаю. С одной оговорочкой: я его не трахал. Если тебе так нужна компенсация ущемленного детства, какого хрена ты здесь делаешь?

Будто бы он предупреждал его о чём-то и вынуждал взбунтоваться. Однако, Тэхён не слышал подтекста и предпочел оставить вопрос без ответа. Градус принялся разжижать сосуды, и все претензии звучали очаровательно.

Чонгук прав наполовину. Тэхёну не удалось элементарного: стать человеком, принимающим однозначные и независимые решения. Его тормозила двойственность и биполярность, тормозило царившее в мире лицемерие и славно протекающая жизнь в минуты, когда кто-то непременно страдает. Пока его мучали в подвалах, миллиарды никогда не слыхавших фамилии Ринцивилло, ходили по земле. Но ему не хватало смелости после взглянуть на это с другой стороны. Пока он ходил по земле, его не заботили умирающие другие. Да что там, его редко волновали чужие заботы. Писаные принципы ничтожны, если не подпитываются собственной в них убежденностью. Тэхён вёл Чонгука, но и Чонгук держал в руках поводок.