Голливудский мустанг

— Все получилось. Великолепный дубль! Просто отлично!

— Спасибо, — неуверенно, без энтузиазма сказал Джок.

— Был один момент, одна секунда колебаний, когда я подумал, что он пошлет все к черту. Мне показалось, что у него не хватит сил. Но он был великолепен. Просто великолепен!

— Я хочу, чтобы мы сняли его реакции крупным планом. Надо передать напряжение. Муки. Борьбу. Боль. Я включу эти кадры в множественное изображение; они помогут отразить внутреннюю борьбу Карра.

— Мы займемся этим завтра, — сказал Джо. — На это уйдет несколько дней. В случае необходимости используем дуги и рефлекторы.

— Да. Я бы хотел все закончить на этой неделе, — произнес Джок.

— Это вполне реально, — заявил Джо.

Вечером Карр не появился в столовой. И Дейзи тоже. Туда пришли Аксель и Мэннинг. Они не стали приближаться к столу Джока. Время от времени к режиссеру подходили рабочие, электрики, реквизиторы. Они поздравляли его.

Джок принимал поздравления с напускной скромностью. На самом деле он сдерживал свое ликование. Злился на Карра. Предчувствовал неизбежное столкновение с ним.

Этот сукин сын меня ненавидит, говорил себе Джок. Ненавидит за лучшую в его карьере сцену, которая навсегда останется в памяти зрителей. Он должен поблагодарить меня. Он еще сделает это, когда получит премию Академии. Но сейчас он ненавидит меня.

Открытой конфронтации сейчас быть не должно, сказал себе Джок. Сначала отсними крупные планы, реакции, все кадры, которые нужны для множественного изображения и отправь пленку в Лос-Анджелес.

Джо Голденберг, направившись к выходу из столовой, попрощался с Джоком взмахом руки. Мэннинг также ушел. Через несколько секунд за ним последовал Аксель. Внезапно Джок заметил, что в столовой осталось только несколько технических работников. Он допил кофе из толстой белой кружки и зашагал к двери.

Луна, наполовину поднявшаяся из-за гор, освещала темное небо. Она уменьшала яркость звезд. И все же их было очень много, они виднелись даже возле горизонта, над мерцавшим вдали маленьким городком.

Джоку было некуда пойти, кроме его трейлера. Ему оставалось только продумать завтрашние ракурсы и планы. Большая сцена была отснята. Джок чувствовал себя так, словно он долго добивался девушки, наконец провел с ней весь уик-энд и вдруг обнаружил, что уже вечер воскресенья. Радость ушла, а девушка еще находилась у него и слишком много говорила.

Пятнадцатая глава

Утром работа началась рано. Карр приготовился к съемке крупных планов. Он прекрасно воспринимал указания Джока, делал все, о чем его просили, передавал тончайшие нюансы.

Хотя Карру приходилось выражать сильнейшие эмоции безжалостной борьбы, его реакции были точно выверенными, лаконичными. Он использовал свое мужественное лицо: проницательные глаза, подбородок, губы.

Каждая часть его лица играла свою роль в сцене. Имела свое значение. Но особенно это касалось его черных глаз. Они превосходно выражали страх, злость, восхищение животным, работу человеческого мозга, постоянно вырабатывающего новые решения, необходимые для победы над животным.

Все это время Карр слушал, ждал, играл, позволял готовить себя к новому кадру. В перерывах, когда техники меняли освещение, положение камеры, передвигали рефлекторы, Карр молчал. Ему было нечего сказать Джоку. Изредка он что-то говорил членам съемочной группы, или Дейзи, если она находилась рядом, или Мэннингу, который перед окончанием съемок стал работать еще активнее.

К десяти утра, когда солнце поднялось достаточно высоко, стало ясно, что этот день будет более жарким, чем предыдущие. Молчание угнетало Джока. Карр лишь поздоровался с ним. Он слушал, кивал, двигался, играл. Карр не реагировал на щедрые комплименты и похвалы режиссера.

Мэннинг, похоже, почувствовал это. Джок заметил, что фотограф постоянно снимает его и Карра крупным планом. Молчание Карра, преследование Мэннинга раздражали и сердили режиссера. Он стал несдержанным. Резко заметил своему ассистенту, что декорации меняют слишком медленно. Почему в последние дни темп работы упал? Не хотят ли техники затянуть работу еще на одну неделю?

Но ассистент, привыкший ко всяким настроениям режиссера, знал, что люди работают с хорошей скоростью. Соотношение между количеством отснятого материала и затраченным временем было более чем удовлетворительным. С большей скоростью снимались только телесериалы.

Когда Джоку сообщили, что ему звонят, он не поехал в лагерь. После второго звонка режиссер узнал, что его вызывает Мэри. Он прыгнул в «феррари» и помчался к радиотрейлеру, оставляя за собой шлейф пыли.

Приготовившись услышать о каком-то несчастье, даже о гибели драгоценного вчерашнего материала, он взял трубку из рук радиста и сердито произнес:

— Черт возьми, Мэри! Разве ты не знаешь, что я снимаю?

Мэри ответила тихо, обиженно:

— Я подумала, что ты не будешь сердиться, если я отвлеку тебя по такому поводу.

— Что случилось?

— Мне удалось увидеть вчерашний материал до отправки пленки на натуру.

— И что? — осторожно спросил Джок.

— Это — самый лучший дубль из всех, какие мне доводилось видеть.

В ее голосе не было ликования; искренняя оценка прозвучала сдержанно.

— Как тебе удалось снять его?

— Как удается сделать что-нибудь стоящее в кино? За это расплачиваешься потом и кровью. Слава Богу, что все усилия окупились. Спасибо, дорогая.

Неожиданно Мэри произнесла:

— Я по-прежнему люблю тебя.

Она положила трубку.

Джок впервые за много лет покраснел. Он передал трубку радисту, слышавшему весь их разговор.

Ликующий Джок поехал назад на натуру, чтобы продолжить работу. Он находился в состоянии ожидания. Перед перерывом на ленч он увидел приближающийся вертолет. Джок — человек, взявший из колоды козырного туза, — решил молчать до ленча. Остановив съемку, он небрежным тоном пригласил Карра, Дейзи и Мэннинга посмотреть проявленный материал.

Актер, девушка и фотограф поехали на джипе. Джок воспользовался своим «феррари», хотя контракт предусматривал, что в распоряжении режиссера будет постоянно находиться машина с водителем. Они втиснулись вчетвером в проекционный трейлер. Свет погас. Перед ними вспыхнул экран, по размерам ненамного превышавший телевизионный.

Просмотр начался.

Вскоре настал момент, которому было суждено восхитить критиков из многих стран. Герой Карра принимал решение, оценивая шансы на успех в единоборстве с мустангом. Впоследствии самые взыскательные ценители кино будут превозносить Джока за идею и исполнение эпизода, за то, что он добился от Карра такой тонкой, зрелой игры.

Композиция сцены в этот момент оказалась превосходной. Животное встало на дыбы, мускулы его задних ног напряглись. В центре экрана находился обнаженный по пояс Престон Карр; его лицо выражало сомнение. Казалось, он может сейчас выйти из игры. На самом деле в этот миг Карр догадался о поступке Джока.

Режиссер бросил взгляд на лицо актера. Прес смотрел не на экран, а на Джока. Двое мужчин молча обменялись взглядами, выражавшими взаимную ненависть.

Взгляд Карра был обвиняющим. Джок смотрел на него с вызовом. Его взгляд как бы говорил: продолжай ненавидеть меня! Я обманул тебя, перехитрил, одурачил, сделал все, чтобы ты возненавидел меня. Но я отснял эту сцену! Снова сделал тебя Королем!

Пленка закончилась.

— Дорогой, эта сцена просто великолепна! — воскликнула Дейзи.

Карр молча кивнул, взял девушку под руку и вместе с ней вышел из трейлера.

Механик начал перематывать пленку.

— Повторите, — сказал Джок.

Во время повторной демонстрации Мэннинг не шевелился. Когда просмотр закончился, Джок испытал чувство удовлетворения.

— Странная вещь, — произнес Мэннинг. — Этот момент, когда он колеблется, принимает решение…

— Что вы увидели? — выпалил Джок.

— Я не сразу понял значение этих кадров. Но оно становится ясным в контексте всей сцены. Однако во время предварительного обсуждения эпизода вы, кажется, не говорили об этом моменте.