Стриптиз в кино

Флафи зацокала коготками по полу, приблизилась к тахте. На мордочке у нее было написано полное удовлетворение жизнью: хозяйка в доме, еда в миске — что еще надо?.. Почему я не могу быть так же счастлива, как моя милая собачка?

Я запахнула халат, завязала тесемки. Сеанс окончен. Занавес.

В кармане у Нейлора зазвонил мобильный. Он послушал, коротко рявкнул “да”. Это окончательно развеяло романтику, если она еще оставалась в наших душах или где там еще.

— Надо ехать, — сказал Джон, поднимаясь с тахты. — А насчет Марлы… — добавил он. — Возможно, подозрения и не подтвердятся.

— Возможно, — откликнулась я.

Проклятие! Почему всегда так получается? Почему я постоянно лезу в бутылку в самое неподходящее время?.. Конечно, он прав. Кому приятно иметь дело с женщиной, которая носится со своим собственным мнением по любому поводу и считает себя равной мужчинам… Но сам-то Нейлор! Я думала, он не совсем такой, как другие мужики, а оказывается, точь-в-точь! Поневоле станешь феминисткой, хоть я и не люблю их.

Судя по выражению лица, примерно то же Джон думал обо мне.

— Я навещу тебя, — неопределенно пообещал он, проходя через кухню и не оборачиваясь.

— Смотри, не оступись на лестнице, — напутствовала я, вкладывая в эту незамысловатую фразу всю свою досаду.

Ответом мне был хлопок закрывшейся за ним двери. Все. С концами… Что же с нами творится?

Я подошла к окну. Нейлор уже сидел в машине. Вот он провел рукой по волосам, включил мотор, рванул с места, чуть не задев видавший виды пикап нашей хозяйки… Рука полубезумной Рейдин — соседка уже вернулась после укола — высунулась из открытого окна, махая вслед детективу.

— Вот так, девочка, — сказала я, обращаясь к Флафи. — Как видно, любовь не вечна.

Флафи сочувственно вздохнула.

— Да, — решила я уточнить свою мысль, — у тебя появляется прекрасная собака, и все о’кей, но однажды она кусает тебя в самое чувствительное место.

Моя подружка печально взвизгнула и потрусила на кухню к своей миске.

Глава 6

Никто в нашем клубе не ожидал, что я смогу сегодня, да и в ближайшее время выйти на сцену, но я решила все-таки появиться там. Чем больше валяешься в постели, тем сильнее впадаешь в уныние, а плохое настроение и бездействие никак не могли способствовать раскрытию преступления, за которое я собиралась взяться, из-за чего, можно сказать, поссорилась с Нейлором.

Как надо начинать в этих случаях, не знаете? Разумеется, тщательно обследовать место, где преступление произошло.

Значит, решено: отправляюсь в клуб в обычное воемя — как на работу. И в обычном виде: надо выглядеть как всегда перед выступлением. В нашем деле основное — внешность. Имидж… О, нет, я не пытаюсь сотворить из себя иллюзию, которую люди могут узреть на сцене и затем полночи мечтать о ней. Моя Кьяра — женщина во плоти, результат тщательной работы над собой. Можно сказать — плод творческого… или как оно там… созидания. Но плод запретный. Клянусь вам! Это, поверьте, сильнее действует на мужчин, чем если они уверены, что могут позвенеть в карманах и в любой момент “снять” тебя с подиума. Кьяра только напоминает об их возможностях, обещает… Не более того.

Я села в тачку (добрые люди доставили ее к дому еще вчера, когда в больнице зашивали мою совсем не смертельную рану) и отправилась в клуб.

Как обычно, поехала через мост Хэтауэй, отделяющий город от взморья. Город Панама-Сити — плоть, реальность. А взморье, Панама-Бич — почти иллюзия, мираж, который привлекает многочисленных туристов. Едва ли им удается постичь его суть… Впрочем, они не очень и пытаются. Чаще просто катят с ветерком мимо викторианских домиков у залива Сент-Эндрюс, мимо прибрежных парков, мимо торговых рядов. Куда больше их тянет к площадкам для гольфа, в огромные бары и ночные танцевальные клубы вроде нашего. Впрочем, в клубы заглядывают мужчины постарше, кому хорошо за тридцать. И до пятидесяти, а то и больше. Они приходят к нам, как на терапию в медицинский центр. И молодеют, уж поверьте мне. Во всяком случае, я искренне стараюсь способствовать этому.

Я въехала на нашу стоянку, где совсем недавно случился весь этот ужас, и поставила машину на обычное место. В ярком свете фонарей увидела — так мне, во всяком случае, показалось — следы засохшей крови на асфальте. Кровь Винус. Задрожала всем телом… Перед глазами вновь возникло вчерашнее, выросли и пришли в движение тени. Вот здесь упала Винус, здесь была я… Там — Бруно, Марла… Кто еще?.. Посетители, продолжавшие подходить, подъезжать к входу в клуб, показались мне нереальными, существующими как бы в другом измерении…

Когда я приблизилась к служебному входу, дверь внезапно открылась с треском, ударившись о кирпичную стенку. Я с криком отскочила. В дверном проеме показался Бруно, рука на поясе, на рукоятке пистолета.

— Не стреляй! — заорала я уже не от страха, а так, шутки ради.

— А ты не подкрадывайся к дверям, — пробурчал он. — Кто это?

— Не видишь, что ли, кретин? Уже не узнаешь меня? Он расплылся в улыбке:

— Кьяра! Это ты, детка?

Я простила охраннику эту вольность.

— Ну да. А ты думал, Джордж Вашингтон?

Он сделал несколько шагов от двери, оглядываясь по сторонам, словно опасаясь, что за каждым кустом притаился убийца-снайпер.

— Зачем приехала? Ты ведь ранена. Езжай домой. Хозяин, думаю, не вычтет у тебя за прогул.

Я приблизилась к нему, положила руку на рукав.

— Ты так уверен в нашем боссе, Бруно?

Он засмеялся:

— Этот сукин сын пожалеет хлебную крошку для таракана!.. Слушай, но ты ведь здорово хромаешь. Чего ради притащилась? Неужели будешь танцевать?

— Буду, только не сегодня. Что там за публика? Он пожал плечами:

— Обычная. Как вчера и позавчера. Не знаю, был при тебе этот итальянский бык-производитель?

— Какой? Парень в шикарном костюме?

— Ага. Я заприметил его, когда он положил глаз на Шарлотту.

Шарлоттой звали временную подружку Бруно. Временную потому, что, во-первых, ничто в этом мире не вечно, а во-вторых, насколько я знала, женщины довольно быстро бросали Бруно. Так же, как Рика. Хотя Бруно, на мой взгляд, славный парень. Впрочем, женщины бросают и славных парней, и в основном по двум причинам, первая из которых, пожалуй, имеет финансовую подоплеку. О второй говорить не буду: не дай Бог ни Бруно, ни кому бы то ни было из мужчин испытать такое!

— Этот гребаный Рик Растяжка тоже здесь, — зачем-то сообщил охранник. — Сказал мне сегодня, что хочет бросить реслинг. Говорит, хреновина, а не настоящая борьба. Да что он понимает? Для него настоящее — только трахаться. Так он по крайней мере воображает. А сам не может небось больше одного раза в неделю. Извини, Кьяра, если не так сказал… Что до реслинга, это же старейший американский спорт, и нечего таким, как Рик, судить о нем!

Я разделила благородное негодование Бруно, сказав, что не надо слушать Рика: у него мозгов не больше, чем у копченой селедки.

— А кое-что еще меньше, чем у селедки, — уверенно заметил Бруно и пояснил: — Я сам использовал эти дерьмовые стероиды. Только вовремя поумнел, когда в газете про них прочел. Там сказано: будешь колоть, станешь слабак слабаком.

Я не была уверена, что Бруно вовремя прекратил их колоть, но в голову пришло другое: может, Винус как-то оскорбила Рика в этом смысле — язычок у нее был что надо, и тот решил отомстить… Но тут же отбросила мысль как совершенно идиотскую и подумала, что Нейлор, наверное, прав, что хочет держать меня за тысячу миль от расследования.

Мы вошли в помещение, и все наши полуголые девчонки увидели, как я хромаю, держась за могучую руку Бруно, и все жалели меня, а некоторые даже плакали. Конечно, те, кто рассчитывал в мое отсутствие выбиться в примы или поближе к вершине, не слишком радовались моему появлению, но умело скрывали разочарование. Самой умелой из них наверняка была Марла.

Я имею право так предположить, потому что, когда вошла в гримерную, Марла как раз сидела в моем кресле и наводила красоту моей косметикой. Она выскочила из кресла, чуть не оставив там ползадницы.