Сейчас или никогда

— Давай, Мэри, поднатужься, — говорила над ухом сестра. — Можешь делать что угодно — кричать, плакать, орать, только тужься посильнее.

А Мэри видела перед собой омерзительное лицо насильника и проклинала его на чем свет стоит. Его пронзительные глаза сверлили ее измотанную душу, проникали глубоко в сознание, вызывая жгучее отвращение к нему самому и к его ребенку. Нет, скорее она умрет, чем будет кричать или рвать на себе волосы.

Примерно в пять часов утра ей дали какие-то таблетки, после чего боль в животе немного утихла, а потом вдруг стало совсем пусто внутри и послышался громкий крик ребенка.

— Молодец, Мэри, — прошептала сестра, — все уже позади.

А Мэри в это время думала о том, что ребенок родился от гнусного монстра и сам будет таким же чудовищем.

— У вас девочка! — радостно сообщил ей врач, передавая визжащий комочек медсестре.

— Я ничего не хочу знать о нем, — тихо пробормотала Мэри и заплакала.

— Все нормально, — попыталась успокоить ее медсестра. — Ты храбрая и сейчас можешь поплакать.

Через некоторое время ее отвезли в специальное отделение для молодых мамаш, а через полчаса медсестра принесла ей ребенка.

— Мэри, посмотри, какая чудная девочка! — сказала она, показывая ей красное личико малышки. — Пора кормить. Она уже проголодалась.

Мэри оторопело смотрела на нее, а потом неумело протянула руки. Она была так взволнована в этот момент, что даже в горле пересохло.

— Мэри, дай ей грудь, — строго приказала медсестра.

— Не могу, — с трудом выдавила она из себя. — У меня даже нет сил, чтобы посмотреть на нее.

— Мэри, не дури, — продолжала уговаривать ее медсестра. — У тебя родился замечательный ребенок, который ждет, когда ты покормишь его. В конце концов, она ни в чем не виновата перед тобой.

Мэри повернула голову и долго смотрела на сморщенное красное личико девочки. Потом вдруг заплакала и закрыла глаза. В этот момент через открытое окно в палату проник отчетливо различаемый запах сирени, а вместе с ним неожиданно вспыхнувшее в душе, но пока еще очень смутное ощущение счастья. Она открыла глаза и снова посмотрела на маленький беззащитный комочек. Глаза девочки были большими, широко открытыми и чем-то напоминали ее собственные. А ротик был таким маленьким, что походил на красный бантик, завязанный умелой рукой. Только сейчас Мэри поняла, что ее дочь совсем не похожа на того монстра, который так надругался над ней. Она вспомнила слова медсестры о том, что девочка ни в чем не виновата перед ней, и чуть не расплакалась от умиления.

Мэри прижала девочку к груди, погладила рукой мягкие светлые волосы и вдруг поняла, что ее любимый запах сирени исходит не от цветочной клумбы, а от этого маленького беззащитного существа, которое нуждается в ее помощи и поддержке.

На следующий день Мэри решительно заявила, что передумала и не собирается отдавать ребенка в чужую семью. Медсестра попыталась урезонить ее, доказывая, что у нее нет условий для воспитания девочки, тем более без отца, что ей будет очень трудно учиться в университете и заботиться о дочери, что девочку уже ждет благополучная семья, в которой она проведет счастливое детство и ни в чем не будет испытывать нужды, но Мэри оставалась непреклонной.

В конце концов администрация приюта пошла ей навстречу, помогла найти небольшую квартиру и даже работу в местной аптеке. День, когда Мэри забрала ребенка и отправилась в свое новое жилище, был для нее одним из самых счастливых. До работы оставалась целая неделя, и она все это время любовалась дочерью и пыталась найти сиделку. Правда, сама квартира оставляла желать лучшего, так как в ней было очень жарко, но она старалась не обращать на это внимания.

Мэри назвала малышку Анжелой, причем долго не раздумывала, так как девочка была настолько симпатичной и потешной, что действительно напоминала маленького ангелочка. Она подолгу гуляла с ней в местном парке, кормила грудью, а вечерами купала в маленькой ванночке. Однако самое большое удовольствие она получала, когда одевала дочь, после чего та превращалась в чрезвычайно симпатичную куклу. Мэри сюсюкала с ней с утра до вечера, сама удивляясь, откуда берутся нужные слова.

Однако вскоре вся эта благодать закончилась. Нужно было выходить на работу, и это сразу породило массу трудноразрешимых проблем. Во-первых, ей нужно было приготовить молоко в бутылочках, во-вторых, рано утром отнести ребенка к сиделке, которая жила в нескольких кварталах от ее дома, в-третьих, на работе Мэри все время думала только о том, чтобы поскорее закончилась смена и она могла вернуться к дочери, и наконец ее постоянно мучила совесть, что девочка находится без матери и скучает по ней. Возвратившись с малышкой домой, Мэри сразу же приступала к стирке пеленок, подгузников, а ночью, когда она валилась с ног от усталости, девочка начинала хныкать, и Мэри до утра укачивала ее на руках, после чего с трудом добиралась до работы.

Через пару месяцев она заметила, что на работе стали коситься на нее, недовольно ворчать и все чаще упрекали в том, что она делает непростительные ошибки, что в аптеке совершенно недопустимо.

— Ну все, Мэри Мэлоун, — сказал как-то утром владелец аптеки. — Мне очень жаль, но так дальше продолжаться не может. Работа требует ответственного и вдумчивого отношения, а у тебя в голове только твоя дочь. Думаю, ты сама понимаешь, что невозможно совмещать работу с воспитанием ребенка.

— Вы хотите сказать, что увольняете меня? — сквозь слезы спросила Мэри.

Тот грустно вздохнул, немного подумал и решил дать ей последний шанс.

— Но тебе все равно необходимо подумать о ребенке и о своем будущем, — предупредил он, — нельзя же, в конце концов, быть полноценной матерью и столь же полноценным работником. Надо выбирать одно из двух.

Однако на самом деле для Мэри никакого выбора не было. Она не могла не работать. Решение пришло к Рождеству, когда она окончательно убедилась, что не может одна и работать, и воспитывать дочь. Девочка стала часто болеть, плакала по ночам, требовала постоянного присутствия матери, а она могла уделить ей лишь вечер и ночь. Мэри могла дать ей только свою любовь, но этого, к сожалению, было мало. Денег хронически не хватало не только на пеленки, но и на еду. Она даже не смогла сделать рождественского подарка ребенку. А сама при этом так обессилела, что с трудом держала дочь на руках.

В ту ночь Анжела на удивление крепко спала. А Мэри в волнении расхаживала по комнате, не в силах согласиться с уже принятым решением. Она даже представить не могла, что больше никогда не увидит дочь, не приласкает ее, не погладит по головке, не скажет ей нежное слово.

Каким-то непонятным образом она продержалась еще пару дней, а потом вдруг получила конверт, в котором был чек не за одну неделю, а сразу за две. Она уже знала, что это означает. Владелец аптеки уволил ее и расплатился за две недели вперед. Рухнула последняя надежда сохранить дочь. А малышка в это время лежала в кроватке и мило улыбалась, такая тихая, красивая и совершенно беспомощная. Мэри посмотрела на нее и заплакала.

Несколько дней Мэри безуспешно пыталась найти работу. Она просмотрела все местные газеты, прочитала все объявления, но дело было перед Рождеством, и поэтому никто не нуждался в работниках. Оставалось последнее — получить социальную помощь, но она не хотела этого, так как помнила горькую судьбу матери, которая стала получать помощь и совсем потеряла интерес к жизни. Они никогда не выберутся из этой жуткой нищеты, и дочь пойдет по ее стопам.

Однажды вечером она купила очередной номер газеты и сразу же наткнулась на статью о богатой супружеской паре, которая несколько лет боролась за жизнь дочери с врожденным пороком сердца, но та все равно умерла, оставив безутешных родителей в состоянии шока. Мэри перечитала статью несколько раз, тяжело вздохнула, собрала вещи, оставила хозяину дома в конверте деньги за последний месяц, а потом взяла на руки дочь, села в машину и направилась в Сиэтл, где жила эта несчастная супружеская пара.