Прошлое

Римини почувствовал, как по его телу пробежали знакомые мурашки. Он не был уверен в том, что правильно понял, какое именно «что-то», входящее в Софию, так желанно для нее, но и этой неуверенности оказалось достаточно, чтобы пробудить в нем уже позабытые страхи. Он опять не знал, чего от нее ждать, и боялся худшего. Отвлек его негромкий, но резкий треск с левой стороны. Римини вздрогнул и испуганно посмотрел на Лусио; но скрипело, видимо, всего-навсего плетеное ивовое сиденье стула под Софией. Ребенок был в безопасности, но Римини все равно стало не по себе. Его воображение не раз рисовало сцены, в которых малышу что-то угрожало; Римини неизменно дорисовывал картину чудесным спасением Лусио, разумеется, благодаря героизму отца; он, как какой-нибудь супермен из комиксов, всегда приходил на помощь — в последнюю минуту, когда трагедия уже казалась неизбежной. Теперь Римини было страшно. Он впервые почувствовал, что это не он может спасти Лусио, а Лусио — его. Только Лусио, никто другой. Тем временем малыш, который все выражения отцовского лица воспринимал как проявления одного и того же чувства — нежности, надул щеки и плюнул на слюнявчик, проявляя таким образом свою радость от того, что папа рядом. София вдруг предложила прогуляться и тотчас же встала из-за стола, как будто малейшее промедление было для нее невыносимо. Римини достал бумажник, чтобы рассчитаться с официантом, а затем, вновь обернувшись к Софии, невольно обратил внимание на порванную подкладку ее пальто и две большие дырки на чулках.

София шла вдоль самых домов, то и дело обтирая стены плечом. Через два квартала она начала плакать. Раньше Римини не видел такого плача никогда и ни у кого — София не была исключением, она впервые так плакала при нем. Только что ее лицо было мрачным, но внешне совершенно спокойным, и вдруг — спустя какую-то секунду — уже все было залито слезами. Смущенная София одновременно плакала и улыбалась. «Не обращай на меня внимания, — сказала она, пытаясь прикрыть рот крохотным, словно из кукольного набора, носовым платком — таким жестом, каким прикрывают беззубый рот. — Ну да, я существо эмоциональное. Вот увидела тебя с колясочкой — и… скотина ты все-таки, Римини. Скотина и предатель. Завел, значит, себе ребенка с другой женщиной. Сукин ты сын, вот что я тебе скажу. Утешает только то, что я ведь не ошибалась, когда представляла тебя в роли отца моих детей. Тебе идет роль папаши». Они подошли к перекрестку. Римини остановил коляску на самом краю тротуара; передние колесики на мгновение повисли в воздухе, а он тем временем аккуратно пересек кромку бордюра и опустил коляску на проезжую часть. София с умилением наблюдала за тем, как ловко у Римини это получается. Поаплодировав его мастерству, она, не глядя по сторонам, стала переходить дорогу… Краем глаза Римини заметил, что со стороны улицы Айякучо к ним стремительно приближается черно-желтая комета; он успел лишь открыть рот, но не крикнуть. К счастью, какая-то женщина, стоявшая у перехода рядом с ними, успела на мгновение придержать Софию, вытянув перед нею руку. Такси пронеслось буквально в полуметре перед ними, огласив улицу протяжным гудком клаксона. Женщина, в которую воплотился ангел-хранитель Софии, незаметно оглянулась и выразительно-осуждающе посмотрела на Римини. Тот, в свою очередь, посмотрел на часы и подумал; сколько же еще терпеть эту пытку — пятнадцать минут? полчаса? — но, взглянув на Софию, не смог не улыбнуться: та даже не заметила, что только что избежала смертельной опасности, и была всецело поглощена малышом. София бегала вокруг коляски, как девчонка; она то появлялась перед Лусио, то исчезала из его поля зрения, а он вертел головой, пытаясь уследить за непредсказуемой траекторией движения вертлявого объекта. Всякий раз, показываясь перед Лусио, София успевала слегка ущипнуть его за щеку, за ручку или пощекотать ему живот; восторгу малыша не было предела — Римини даже устыдился своих страхов и переживаний. «В конце концов, после всего, что между нами было…» — подумал он и не стал формулировать свою мысль до конца. Понаблюдав еще за Лусио и Софией, он предложил: «Мороженое будешь?» Предложение прозвучало, как Римини и сам понимал, театрально-напыщенно — так всегда происходило, когда он какой-нибудь мелочью пытался компенсировать в глазах Софии свою безынициативность. София была поглощена увлекательнейшей игрой — крутила перед Лусио соблазнительно позвякивающую связку ключей, и малыш отчаянно пытался поймать ладошками эти блестящие штучки. «Можно присесть где-нибудь за столиком прямо на улице», — добавил Римини. София нахмурилась и выразительно посмотрела на часы. «Ты торопишься?» — спросил Римини. «Да не то чтобы очень…» — пробормотала София и на мгновение выпала из игры. Этой секунды Лусио оказалось достаточно для того, чтобы поймать наконец самый большой ключ и изо всех сил потянуть его на себя. Тем временем Софию словно осенило. «Ну, если ты меня подбросишь, — сказала она. — Ты, кстати, куда потом?» — «Домой», — ответил Римини. «Такси возьмешь?» — «Скорее всего да», — сбитый с толку, ответил Римини. «Вот и договорились», — подытожила София и с улыбкой, одним легким движением вытянула ключи из ладошек Лусио. Тот на несколько секунд так и замер с умоляюще протянутыми вперед и вверх ручками — словно вознося молитву.

В кафе-мороженом они оказались единственными посетителями. Римини сообщил Софии, что угощает, и предложил ей самой выбрать, что она хочет. Та погрузилась в изучение витрин и толстенного меню. Римини, не долго думая, выбрал себе среднюю порцию мороженого с лимонным сиропом и устроился за приглянувшимся ему столиком. Ему уже принесли заказ, и он даже успел вонзить в ледяную массу пластмассовую ложечку, а София все еще стояла перед прилавком, решая — пломбир или фруктовое, вот только знать бы еще, с каким наполнителем; продавец профессионально-терпеливо открывал перед нею все новые и новые бидончики, демонстрируя необъятную палитру съедобной акварели. «Ну я не знаю, — сокрушенно сказала София и, обернувшись к Римини, внимательно посмотрела на его мороженое: — Ты-то что выбрал?» — «Лимонное», — ответил Римини. «Просто лимонное, и все?» — переспросила София и даже, подойдя к Римини, лизнула шарик в его вазочке. «Да». — «Ничего не изменилось, — заявила София. — Никогда не умел мороженое выбирать. Берешь всегда первое, что под руку подвернется. Скучно же, наверное». Вернувшись к прилавку, София вздохнула и решительно заявила: «Лимонное. Просто лимонное мороженое». По ее просьбе они пересели за столик на улице. Римини доел первым, как всегда. Дело было не в голоде и не в прожорливости, просто у него были какие-то удивительные способности по этой части; все, кто с ним когда-либо сидел за столом, не уставали удивляться: вроде бы он и не накидывался на еду, как голодный, вроде бы и продолжал участвовать в беседе, но при этом успевал расправиться с каждым блюдом раза в три быстрее, чем любой сотрапезник. Римини взял салфетку и вытер рот Лусио; тот получил свою ложечку мороженого, а поскольку в его мире слова «глотать» и «пускать слюни» были синонимами, то Римини пришлось потрудиться, оттирая липкую массу с подбородка и щек малыша. Закончив, Римини посмотрел на мороженое Софии: дела шли еще хуже, чем он предполагал, — она за все это время даже не притронулась к своей порции, уже изрядно оплавленной припекавшим солнцем. «А ты почему не ешь?» — поинтересовался Римини, надеясь, что любой, самый банальный вопрос поможет вывести Софию из транса. Она действительно вздрогнула и посмотрела на мороженое так, словно впервые видела этот желтый конус — уже покосившийся и на глазах растекавшийся ровным слоем по дну вазочки. София машинально макнула ложку в мороженое и поднесла ее ко рту, но промахнулась и заляпала себе губы и подбородок не хуже, чем Лусио. Неожиданно она улыбнулась и, перехватив руку Римини, который автоматически чуть было не протер ей подбородок салфеткой, сказала: «Я тут подумала… Ты помнишь, в котором часу родился Лусио?» — «Ночью», — ответил Римини. «Нет, когда именно? В котором часу?» — настойчиво повторила она свой вопрос. «В двадцать минут третьего». — «Я так и знала», — с торжествующим видом заявила София. «Ты о чем?» — спросил Римини. «В то же самое время умерла Фрида».