Слишком много подозреваемых

– Это проявилось после смерти Джастина. Она была уверена, что Генри Льюис знает о ее болезни. Она стыдилась ее и стала почти невменяемой… Она не верила, что он сохранит врачебную тайну…

О чем он говорит? С Клио все было в порядке, медэксперт после вскрытия не докладывал о каких-либо отклонениях.

– После того как со мной случился удар, положение стало еще серьезнее. Клио пришлось нелегко… Она была убеждена, что теперь, в свой черед, и ее постигнет нечто ужасное. Сперва Джастин, затем я…

В своем воображении она уже потеряла нас обоих. Она сама нагромождала страхи… Сначала это были ночные кошмары, но Клио придавала им большое значение, как предсказаниям. А уж затем принимала любой приступ головной боли за разрушение мозга, а боль в пояснице как симптом костного рака.

И во всем она предчувствовала трагедию. Если какой-то гость запаздывал, она подозревала самое худшее, твердила об автокатастрофе. Это было нелепо. Я поначалу не обращал на это внимания. Я был занят работой. Я делал деньги. Позже, когда ей стало хуже, меня самого постигло несчастье.

Как бы иллюстрируя то, что с ним произошло, Ричард с усилием вытянул дрожащую руку, которая через долю секунды упала ему на колени.

– Я уже не мог разубеждать Клио, а она все больше поддавалась страхам, упорствовала в своих нелепых предчувствиях. Я попросил Маршалла Банкрофта, своего старого друга, навестить меня. При встрече я рассказал ему всю правду о Клио. Я был беспомощен, но мой старый друг согласился мне помочь. Он обратился к Генри, мужу своей дочери, как к влиятельному лицу в медицинских кругах. Генри порекомендовал знакомого и надежного в смысле конфиденциальности психиатра. Ведь нам трудно стало доверять кому-либо, даже врачам… вот мы и оберегали себя. Клио упорно отказывалась от встречи с врачом. Она предпочитала, чтобы ее считали личностью, не подверженной эмоциям… в отличие от твоей матери…

Внезапный зигзаг мысли и воспоминание Ричарда о своей первой супруге озадачили Фрэнсис, но она решила не прерывать вопросом речь отца, раз уж та прорвалась сквозь давно воздвигнутые плотины.

– А сама Клио говорила Маршаллу Банкрафту о своих проблемах?

– Нет. Я передал ей наш разговор с Маршаллом, и она возмутилась. Я убеждал ее, что Маршалл друг и ему можно полностью довериться, что его рот будет на замке. Наконец я уговорил ее посетить психиатра.

– Доктора Прескотта? – спросила Фрэнсис, вспомнив фамилию врача, выписавшего Клио рецепт на нардил.

– Да, Прескотт… Клио стала посещать его раз в неделю, иногда чаще. Он прописал ей лекарства. Она обрела себя, начала снова показываться на людях, втянулась в дела компании. Она выглядела довольной… временами, и даже более энергичной, чем прежде.

«Понятно, но при чем здесь стыд?» – терялась в догадках Фрэнсис, не увязывая начало разговора с его продолжением.

– Хотя общение с врачом явно пошло ей на пользу, Клио теперь занервничала по другому поводу – как бы это не выплыло наружу. Вот поэтому она не пожелала, чтобы Генри появлялся где-то рядом с нею или даже в кругу ее знакомых. Она боялась, что Генри начнет распускать о ней сплетни.

«О боже, это действительно паранойя», – подумала Фрэнсис. Рассказ отца, в котором каждое слово отделялось от последующего долгими, мучительными для говорящего и для слушателя паузами, подействовал на нее угнетающе.

– А Генри был осведомлен о ее состоянии?

– Не уверен. Я с ним не беседовал ни разу, да и Маршалл тоже о нем не упоминал. Вполне возможно, что он спросил совета у Генри, не называя имени Клио.

– А почему, как ты считаешь, для Клио так важна была секретность?

– Ты плохо знала Клио, но в чем-то вы схожи. Она никого не подпускала к себе слишком близко. Ее пугал тесный контакт, пугало собственное прошлое… и будущее тоже… по разным причинам. Сохраняя дистанцию, она оберегала свое «я». Ты такая же.

Внезапный переход разговора с Клио на нее саму удивил Фрэнсис. Нарочно ли, с определенным намерением поступил так отец или это вышло спонтанно? Она попыталась прочитать ответ в его глазах, но они оставались пустыми.

– Мы прожили с Клио тридцать лет. Она ни разу не задела моих чувств, ни разу не причинила мне душевной боли. Я надеюсь, если б ее спросили, то она то же самое сказала бы про меня. Счастливее, чем с нею, я никогда не был…

Фрэнсис не могла точно определить, сравнивает ли отец Клио с Аурелией или просто объясняется покойной жене в любви. Но какое это сейчас имело значение?

– И хотя врач и прописанные им средства ей помогли, в ней все равно оставался страх потери контроля над своими эмоциями, – размеренно, словно робот, продолжал выдавливать из себя слова Ричард. – Она заглушала свои страхи, проявляя силу воли, к примеру, берясь за штурвал в «Пратт Кэпитал». Она потратила много часов, вникая в суть того, что там происходит, бросая вызов Майлзу и принимая решения самостоятельно. Вдобавок она еще строила для меня это крыло. Она хотела, чтобы я жил в покое и просторе, под круглосуточной опекой медсестер, чтобы продлить дни моего пребывания на этой земле. Ей была невыносима мысль, что я мог умереть раньше ее.

Фрэнсис видела, как в уголках отцовских глаз копятся слезы.

– И все-таки я не пойму, при чем тут стыд, зачем ты произнес это слово? – решилась все же спросить она.

– Стыд – это слабость души, неспособность воспринимать себя таким, каков ты есть. Клио стыдилась своего душевного недуга, считая его несовместимым с положением в обществе, которого она достигла. Она всегда была красивой и сильной и старалась сохранить эту силу и красоту хотя бы в глазах окружающих, но боялась, что ее слабость откроется.

– А началось все со смерти Джастина?

– Возможно, – кивнул Ричард. – Что-то было не так еще раньше… задолго до того рокового дня. Вспомни ее отношения с вами, тогда еще совсем маленькими девочками. Клио от всей души хотела полюбить вас, но ты лучше, чем кто-либо, знаешь, во что все это выливалось.

Было ли это позднее раскаяние отца за то, что он не осуждал тогда, в прошлом, поведение Клио? Сколько вопросов по этому поводу она могла бы ему сейчас задать.

Но не успела Фрэнсис набраться мужества, чтобы начать спрашивать, как Ричард заявил:

– Я устал.

Против этого нечего было возразить.

– Подумай о том, что я тебе сказал, – прощаясь, попросил отец.

– Конечно. Прости, что я утомила тебя. Многое из сказанного и недосказанного будет теперь преследовать Фрэнсис в ближайшие дни и ночи.

Над входной дверью коттеджа Блэр в Сог-Харбор горел старинный садовый фонарь. Гостеприимный огонек манил к себе, и, измотанная встречами и разговорами сегодняшнего дня, Фрэнсис слегка ожила.

– Ой, Фанни, заходи! Как раз поспела к ужину. Джейка не будет, но ты увидишь кое-кого, с кем я давно хотела тебя познакомить.

Предварительно позвонив и услыхав бодрый голосок сестры, Фрэнсис уже была готова к тому, что ее ждет сюрприз.

Блэр вышла на крыльцо и махнула рукой, приглашая сестру войти. Ее изящный силуэт четко вырисовывался, подсвеченный со спины, и Фрэнсис подумала, что даже это было заранее продуманная мизансцена, рассчитанная на то, чтобы произвести на сестру впечатление.

Вслед за Блэр в освещенный круг ступил высокого роста мужчина с ниспадающими на плечи длинными черными волосами, в бирюзовой рубашке, расстегнутой вплоть до серебряной пряжки на мускулистом животе.

– Фанни, Фанни! Как мы рады, что ты здесь с нами, – твердила с хорошо сыгранным восторгом Блэр. – Познакомься, это Марко. Он феноменальный скульптор. Я тебе о нем рассказывала. Марко, это моя сестра Фрэнсис. Все зовут ее Фанни.

Фрэнсис шагнула вперед и пожала протянутую ей сильную руку. У Марко были длинные, гибкие и горячие пальцы. Глаза его излучали магнетизм. Ей захотелось отвернуться, избежать его пристального взгляда.

– Рада познакомиться с вами, – произнесла она достаточно нейтрально.

– Обоюдно. Я тоже рад.

– Блэр говорила, что вы из Аргентины.