Дворцовые тайны

— Как только я увидел тебя, интуиция подсказала мне, что ты хорошо готовишь, — ответил он весело.

— Лгун! — воскликнула она. — Тогда на мне было мое лучшее бальное платье и, глядя на меня, трудно было представить, что я в состоянии сделать себе даже чашку чая!

Она повернулась к двери.

— Только не пропадай надолго, — крикнул он ей вслед. — Мне без тебя будет одиноко.

— Постараюсь побыстрее, — донесся до него ее голос уже из коридора. — А пока вот почитай что-нибудь… О Господи!

— Что там такое? — обеспокоенно воскликнул Джеральд.

Джеки медленно вернулась в спальню, держа в руках несколько воскресных газет. Взгляд ее был устремлен на первую полосу какого-то бульварного листка, а на лице застыло выражение сильного потрясения.

— Глазам не верю… — пробормотала она.

— Что там? — Джеральд мгновенно слетел с постели и уже заглядывал ей через плечо.

Оба молча прочитали материал об отце Селии Атертон. Первым заговорил Джеральд:

— Скверное дело. Впрочем, пока ему ничто не угрожает. Еще нет такого закона. К тому же он совсем старик. Лично мне кажется, что теперь уже вообще не стоит его беспокоить.

— Бедняжка Селия! Интересно, знала ли она?

— Наверняка, дорогая. Ведь он ее отец.

— Да, пожалуй… — неуверенно пробормотала Джеки.

— Терпеть не могу газетчиков! — вдруг мрачно буркнул Джеральд. — Их эта история привлекла лишь потому, что Селия — фрейлина ее величества. Вот если бы она была просто какой-нибудь миссис Смит и не имела никакого положения в свете, всем было бы плевать на ее отца. Теперь же из-за этой статейки Селию и всю ее семью начнут преследовать. И главное — за что?

— В обществе есть немало тех, кто считает, что забывать о преступлениях нацизма нельзя ни при каких обстоятельствах. И я, пожалуй, согласна с этой точкой зрения.

— Верно. Я-то еврей и по идее больше чем кто-либо другой должен ратовать за это. Но с другой стороны, не поздновато ли судить старика? Я уверен, что большинство доказательств уже потеряно безвозвратно. Не так легко вспомнить то, что было почти полвека назад. Да и суд не сможет сохранить объективность. С первых же минут все будут настроены против отца Селии.

Джеки села на постель и сосредоточенно уставилась в статью, разложенную у нее на коленях.

— Согласна, но если Эрнест Смит-Маллин, то бишь Эрнст фон Шмидт, действительно повинен в убийствах тысяч евреев, ему этого нельзя простить. Тогда уж точно можно будет сказать, что нет правды на земле. Мне очень жаль Селию, я за нее страшно переживаю и считаю, что за грехи отцов не должны расплачиваться дети, но… подумай обо всех несчастных, что были замучены в Кельне, в Белзене, в Освенциме!

— Но разве расправа над стариком вернет их к жизни? Гибель шести миллионов мирных евреев навсегда останется в сознании людей как самый, наверно, бесчеловечный акт в истории, но мы прежде всего должны заботиться не о мщении, а о том, чтобы этот ужас не повторился.

— Ты прав, — сказала Джеки. — Вероятно, я просто отношусь к числу мстительных людей, которые утверждают: око за око, зуб за зуб.

Джеральд наклонился к ней и поймал ее руку — гладкую и холодную.

— Твой гнев праведный, Джеки, но какой в нем смысл? По-моему, Эрнста фон Шмидта нужно оставить в покое. Пусть доживает дни наедине со своей совестью. Поздно его судить через сорок с лишним лет. Нюрнбергский процесс был справедлив, и отец Селии скорее всего заслуживал, чтобы предстать перед ним. Но ему удалось скрыться и с этим надо смириться.

— Что будет с Селией? Я так за нее переживаю! Она всегда старалась не привлекать к себе лишнего внимания, а тут…

— Давай-ка позвоним ей? Может, сможем чем-то помочь.

Джеки вдруг вздрогнула, вспомнив о чем-то.

— Боже мой, Боже мой… — пробормотала она.

— Что такое?

— Мы не сможем ей позвонить. Она говорила, что отправляется на выходные вместе с Хьюго в Балморал.

— М-да… — протянул Джеральд. — Нелегко ей сейчас там.

— Мама, почему ты молчала все эти годы? Почему никогда не рассказывала мне? — восклицала Селия в трубку. Она стояла у окна и смотрела на небольшую группу благородных оленей, пасшихся невдалеке от замка. Этих животных полюбила еще королева Виктория, впервые увидевшая их в 1848 году. Селия только что рассказала матери о статье в «Санди глоб» и теперь ждала, что та скажет. Что это неправда… Страшная ошибка… Недоразумение…

Но Эйлин, находившаяся в ту минуту на самой южной оконечности Ирландии, не знала, что ответить родной дочери. Она тоже стояла с телефоном у окна и глядела на унылое воскресное утро, тщетно пытаясь различить больными глазами очертания Грейт Скеллиг. Она лихорадочно пыталась собраться с мыслями, найти для дочери правильные слова, но в итоге у нее вырвалось лишь:

— О Селия…

— Почему ты не рассказывала мне о папе раньше? — слышала она требовательный голос дочери. — Ты ведь знала, что мне можно доверять. Знала?

«Да, — подумала про себя Эйлин, — я доверяла тебе, но не хотела обременять тебя. Не хотела, чтобы ты знала, какая страшная тень нависает над нашей семьей».

— Я думала уберечь тебя, — наконец проговорила она. — Надеялась, что это так и останется тайной. Мы ведь живем очень тихо, стараемся не привлекать к себе внимания. Твой отец даже не догадывался о том, что я про него все знаю.

— Что? — пораженно переспросила Селия. Ей всегда казалось, что родители очень близки между собой. — Ты прожила с ним столько лет, и он даже не догадывался о том, что тебе все известно?

Уму непостижимо!

— Я все узнала совершенно случайно и решила держать в себе. Твой отец сильно рассердился бы, узнав, что я копалась в его вещах. Хотя я на самом деле не знала, что ему есть что прятать от меня. Даже не подозревала, что в его книгах и бумагах откроется такое…

Мать говорила резко, и в голосе ее сквозила несвойственная ей горечь.

— Что ты обнаружила, мама?

— В основном письма. Твой отец тщеславный человек, Селия, и никогда ничего не выбрасывал. Я нашла несколько писем от Гитлера, в которых тот поздравлял твоего отца с успехами. В одном из них Гитлер даже назвал Эрнеста «сынок». Я нашла также несколько посланий от Геринга. Все это лежало в ящике его стола среди других бумаг и рядом с томиком немецкой поэзии.

— О, мама… как это ужасно! Я тогда уже родилась? Когда это случилось?

Беззвучно плача, Эйлин сказала:

— Ты была совсем маленькая, Селия. Конечно, я должна была тут же развестись с Эрнестом, но я не могла и чем больше медлила, тем тяжелее было решиться. Я…

Селия договорила за нее сама:

— Ты любила его?

После долгой паузы Эйлин прошептала:

— Да, наверно. Тогда. Но это было так давно, что теперь мне трудно вспомнишь. Ты была совсем еще ребенком и очень любила отца… — Голос вновь изменил ей. Отдышавшись, она добавила: — Я уже не люблю его, но теперь поздно что-то менять.

— Где он сейчас? — спросила Селия.

— В саду.

— Мама, почему бы тебе не приехать к нам пожить? Скоро такое начнется!.. В газете сообщили ваш адрес и со дня на день вас атакует целая армия репортеров. Приезжай в Лондон, мы позаботимся о тебе, — с мольбой в голосе сказала Селия.

— Твой отец не уедет отсюда, ты же знаешь. В течение сорока пяти лет я неоднократно предлагала ему, но он отказывался.

— А ты?

— Нет, милая Селия. Спасибо тебе, но я должна быть рядом с ним.

— Но ведь ты несчастна, мама…

— Теперь поздно что-то менять. Я устала и хочу только покоя. И потом подумай, как твой отец будет без меня?

— Ну что ж… — вздохнула Селия. — Если передумаешь, я приеду и заберу тебя. Сегодня мы с Хьюго возвращаемся и я сразу отправляюсь навестить Колина и Иана. Наверно, им теперь тяжело придется в школе. Но ты позвони если что, я приеду и заберу… — Она хотела сказать: «тебя с папой», но осеклась. Селия чувствовала, что пока не может видеться с отцом… Еще не успела привыкнуть к мысли, что человек, которого она любила всю жизнь, в действительности существовал лишь в ее воображении, а на его месте был страшный незнакомец.