Время легенд (др.перевод)

— Уже если кто и способен проникнуть в Россию и добыть необходимую информацию, так это ты, Джим, — подтвердил Уорнер. — Многие ли могли вырядиться в форму гестапо и отправиться прямехонько в его штаб? Если тебе удавалось одурачивать немцев, готов биться об заклад, что ты проделаешь то же самое и с русскими.

— Ты готов биться об заклад, ставя на мою жизнь, точно? — рассмеялся Линд. — А знаешь что, Гарри? Я недооценил тебя — нервы у тебя куда крепче, чем я думал.

— Признайся, Джим, — настаивал Уорнер, — ведь ты ничего так не хочешь, как снова оказаться в деле — в России или нет, безразлично.

Линд немного поколебался:

— Вот тут ты меня поймал. Я начинаю убеждаться, что клерка из меня не выйдет.

— Тогда мы записываем тебя?

— Что ж, записывай. Только скажи-ка мне одну вещь — что мне делать, пока дядюшка Сэм не решит, где и когда Единорог должен возобновить свою работу?

Уорнер с минуту подумал.

— Как ты полагаешь, временная работа в какой-нибудь конторе устроит тебя? — наконец спросил он. — Сотрудники прежнего управления анализа и исследований сейчас разместились в старых зданиях, где когда-то были лаборатории Национального института здравоохранения. Я, конечно, понимаю, это не совсем то, что нужно, но они могли бы помочь…

— Ты прав — это не совсем то, — кивнул Линд. — Но делать я могу все, что потребуется. Главное, чтобы это ни в коем случае не стало постоянным моим занятием, ладно?

Уорнер усмехнулся.

— Этого ты можешь не бояться, — успокоительно сказал он. — Я уже сказал тебе: ты очень нужен нам.

В последующие два года Стратегическое Управление сменилось вновь созданным Национальным разведывательным управлением, а затем Центральной разведывательной группой. Пока появлялись и исчезали эти организации, Линд оставался в Вашингтоне в тисках ненавистной службы, злясь на Уорнера, который словно забыл о своих обещаниях. Возложенная на него работа была хуже всего, что он мог себе представить, вернувшись в Штаты. Он не только не мог использовать то, чему его учили в разведшколе, — он не мог применить и знаний, полученных в колледже, где его готовили к карьере предпринимателя.

Вопрос был только в одном: что он ненавидит больше — торчать каждый Божий день в конторе или перебирать злосчастные бумажки? Боже, как он ненавидел канцелярскую работу! При этом в Управлении никто и не догадывался о его терзаниях, в служебных делах он вполне преуспевал, но еще больше преуспевал он в искусстве скрывать свои подлинные чувства и мысли. «После трех лет войны на боевом участке — уж этому-то я должен был научиться», — думал он в ожесточении.

Но сколько еще ему ждать, пока Уорнер не извлечет его отсюда, хотел бы он знать.

В 1947 году, озабоченные нарастанием «холодной войны» и усилением враждебности между Соединенными Штатами и Советским Союзом, чиновники административного аппарата задумались о возможности нового Перл-Харбора. В этом году конгресс принял Закон о национальной безопасности, которым создавалось новое ведомство — Центральное Разведывательное Управление, в чьи задачи входил сбор и анализ разведывательной информации. Новому ведомству разрешалось вмешиваться во внутренние дела иностранных государств, если это признавалось необходимым, но в то же время ему дали ясно понять, что заниматься подобной деятельностью в самих Соединенных Штатах они не имеют права.

«Похоже, что они не доверяют собственным сотрудникам», — подумал изумленный Линд.

Одной из первых акций ЦРУ была поддержка партизан в Восточной Европе, пытавшихся сдернуть Железный занавес. Линд влился в ряды партизан и занимался почти тем же, чем во времена французского Сопротивления. Через агентов ЦРУ партизаны получали оружие и финансовую помощь. Линд разрывался между Западной Германией и Италией, где ЦРУ начало выделять средства Христианско-демократической партии, стремясь обеспечить ей победу над коммунистами на выборах 1948 года. Тогда ему казалось, что правительство США готово пойти на все, лишь бы не допустить распространения в мире коммунизма.

Разъезжая по всей Европе, Линд приобрел новые привычки: полюбил дорогие вина, отменную еду и экзотических женщин, пусть и не всегда в таком порядке. Он обнаружил, что гораздо проще иметь дело с женщиной, которую он, скорее всего, никогда больше не увидит, которая уйдет от него без сожаления, чем с той, которая ожидает от него больше, чем он хочет — или может — дать. Ни с одной женщиной у Линда никогда не завязывалось продолжительного романа. Поскольку особых склонностей к анализу своих чувств — или их отсутствию — у него не было, он частенько подозревал, что эта его особенность связана с тем, что он вообще не знал женского, материнского тепла. Даже в детстве он рос без матери, без сестры, воспоминания о которых могли бы смягчить увлечения молодости. И когда он возмужал, он воспринимал женщин лишь как нечто, приносящее наслаждение, и вряд ли большее.

«Все только к лучшему», — думалось ему теперь. Ни времени, ни желания стать семейным человеком у него не было. Ему никогда не удавалось даже представить себя женатым, с парочкой детей где-нибудь в живописном предместье, в монотонной череде дней. Кроме того, почти вся его жизнь проходит за границей, а это не способствует укреплению семейных уз.

Лучше, решил он, жить холостым. Лучше и проще.

В Вашингтон Линд вернулся в феврале 1949-го, куда вызвал его Гарри Уорнер.

— Пора налаживать регулярные поездки в Россию, — сказал ему Уорнер. — Как стало известно, русские приступили к испытанию своей бомбы, и нам следует взять это под контроль.

— Попасть в Россию не так уж просто, Гарри, — возразил Линд. — НКВД держит под подозрением всех американцев, приезжающих в СССР. Если вдруг им покажется, что человек не является тем, за кого себя выдает, они тотчас выставляют его под любым предлогом. Нам едва-едва удается удерживать там наших лучших агентов.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы обзавестись сносным прикрытием? — спросил Уорнер.

Линд пожал плечами.

— Я пока не думал над этим. Но во всяком случае оно должно быть безупречным. И абсолютно убедительным на случай, если русские вздумают прислать сюда своего человека для проверки.

Уорнер после некоторой заминки согласился:

— Я оставляю это на твое усмотрение. Но помни, время поджимает. Ты должен отправиться туда сразу же, как только найдешь подходящее прикрытие и сможешь им воспользоваться.

Линд кивнул. У него не было ни малейшего представления, с чего начинать.

Несколько недель Линд тщательно обдумывал предложение Уорнера. Ему нужна была «крыша», которая позволяла бы ему легально ездить в Советский Союз, «крыша», укладывающаяся в рамки законной деятельности, чтобы ни одна проверка не раскрыла бы его. Ему нужно было занятие, положение, оправдывающее необходимость частых поездок в Советский Союз. У него был диплом бизнесмена, и воспользоваться им было всего легче. Но какой род занятий дал бы ему необходимые возможности и позволил бы находиться вне всяких подозрений? Общественные связи? Но… ни у одной американской организации в этой сфере не было представительства в СССР, так что под этим предлогом он вряд ли сможет передвигаться по стране. Производственные фирмы? Возможно, но многие ли американские промышленники имеют дело с Советами? Немногие. Средства массовой информации? Едва ли. Вероятнее всего каждый американский журналист у них на учете. Авиакомпании? Тоже немного шансов. Финансы? Вот это более реально. У ряда международных банков есть свои представительства в Нью-Йорке и в Москве. Их сотрудники разъезжают по всему миру, подолгу живут за границей. Они ведут бизнес во всем мире — вот и прекрасно, подумал Линд.

Он изучил списки международных фирм, конторы которых находились в Нью-Йорке или где-нибудь на Восточном побережье, и обнаружил, что их довольно много. Но он не стал терять время, пытаясь устроиться в какую-нибудь из них. К сожалению, пришел он к выводу, трезво поразмыслив, огромное количество молодых, образованных молодых людей вроде него возвратились с войны и ищут работу. Вакансий мало, а претендентов слишком много. Место подыскать было невероятно сложно.