Просто плохо (СИ)

— Это замечательная вещь, — шепчет он мне на ухо. Он совсем близко. Я вздрагиваю. Отвращение захлестывает меня с головой. Как же я ненавижу его… — Ощущения невероятные. Ты, наверное, уже чувствуешь.

Легкое покалывание под кожей. Дыхание учащается. Ноги будто бы немеют. В груди начинает гореть. Терпимо. Это вынести можно.

Туманов перебирает мои волосы.

— Какой прекрасный цвет, такие длинные, — хвалит он.

Мурашки пробегают по телу. Несмотря ни на что, его прикосновения приятны.

— Мордашку портить не буду, — решает мужчина.

И через пару секунд я понимаю назначение инъекции. Туманов легко и непринужденно, словно всю жизнь только этим и занимался, проводит скальпелем по моей груди. Я не могу даже кричать от боли, охватившей меня. Было такое ощущение, что мое тело разрезали бензопилой. Это было в сто крат больнее, чем все, что я до этого испытывал. Я широко открыл глаза, выгнулся, но так и не мог закричать. Охранники крепко меня держали, не давая мне шевелиться. Я заскреб ногами по столу. Как же печет… У меня на груди, наверное, огромная рана. Как он сумел? Таким тонким скальпелем?

— Ну как? Оценил?

Мне милостиво дают пару минут прийти в себя. Очень мало. Все еще дико больно. Сердце стучит так бешено, что в ушах гремит.

— Эту прелесть используют для пыток. Ее не выдерживают даже разведчики. А ты знаешь, как хорошо их тренируют?

Блеск лезвия и снова смерть. Маленькая такая. Моя. На этот раз мне требуется гораздо больше времени. Воздуха не хватает. Глупая мысль: «Лучше бы меня снова изнасиловали». Но это действительно было бы менее болезненным.

Туманов продолжает перебирать мои волосы. Наклоняется ко мне. Вижу его лицо в ореоле потолочных светильников:

— Ты понял, зачем все это?

Отрицательно качаю головой.

— Это для того, чтобы ты осознал, что я твой хозяин на всю жизнь. Знаешь, почему ты еще жив? Почему-то мне очень нравится, как ты танцуешь. Ты живешь танцем. Это редкость в наше время. Если ты будешь выполнять все, что я скажу, то проживешь долго. Не скажу, что счастливо, но все же.

Я попытался произнести ответ, но не вышло.

— Что? Ты хочешь что-то сказать?

Денис предостерегающе сжал мое запястье, будто в тиски попал по ощущениям. Но меня уже не остановить. Вообще-то, я специально все это затеял. В надежде, что меня убьют. Глупо, но я был уверен, что Ринату не тронут. Вроде бы этот ее кавалер с искренним интересом на нее смотрел. Если меня не станет случайно, убьет сам Туманов, то вроде бы и претензий нет.

Пытаюсь улыбнуться, собираюсь с силами и говорю:

— Чертов больной ублюдок.

Мужчина на секунду прикрывает глаза. А когда открывает, я вижу в них ярость. Первобытную. Ненормальную. Скальпель со всей силы вонзается в мою грудь. Вспышка. Захлебываюсь. Что там Туманов говорил о пределе, о выносливости? Вот он у меня. Я успеваю услышать свое сердце, как медленно-медленно оно перестает стучать, и все в мире будто сузилось до этого звука. Успеваю сделать вдох, несмотря на обжигающую боль. В следующую секунду я умираю.

========== Часть пятая ==========

Это пробуждение я запомню на всю жизнь. Глаза долго не открывались. Я действительно думал, что умер и не мог понять, почему такая подстава со зрением. Внезапно глаза разлепились. Я лежал на том же столе, в той же комнате. Самое страшное, что из груди так же торчал скальпель, только к нему теперь прибавился какой-то огромный шприц где-то в районе сердца. Я закричал. А что еще делать? Тут же кинулся вынимать эту хрень из себя, но мне не дали. Мои руки схватили и завели за голову, правда, сильно не удерживают. Я обреченно застонал. Ничего не кончилось… Сейчас все начнется по новой. А я ведь так старался, терпел. Голос Дениса заставляет вздрогнуть:

— Твое сердце не выдержало. Пришлось прямо в него вколоть адреналин.

— Зачем… — пытаюсь узнать у него, почему у меня украли смерть.

— Ты — идиот, — его голос бесцветен. – Он все равно убил бы девушку с дочерью.

— Нет, — хриплю я. У меня бы получилось.

— Хочешь сказать, ты его лучше знаешь, чем я? – впервые слышу эмоции. Насмешку.

— Нет, но…

— Послушай, придурок, самое лучшее для тебя не сопротивляться. Когда-нибудь он потеряет к тебе интерес.

— Когда-нибудь? – чувствительность возвращается. Больно. Хочется вытащить из груди скальпель и шприц. Тянусь, но мои руки перехватывают. Секунда, и я кричу. Денис одним махом вытаскивает все.

Он уходит из моего поля зрения, чем-то шуршит, потом возвращается, обрабатывает раны, стирает кровь. Ощутимо так. Не жалея меня.

— Ты не понимаешь, что он за человек, — глухо. Если бы я не знал Дениса какое-то время и не старался различить эмоции, то и не различил бы.

— Почему ты работаешь на него? – язык не слушается. Стараюсь, чтобы мой голос звучал нормально. Так тяжело.

— Тебя это не касается.

Все, он замыкается. Я повторяю вопрос, но не получаю на него ответа. Потом меня грубо одевают в пальто, забыв о рубашке, перекидывают через плечо и несут в машину. Там тепло. Я почти ничего не соображаю уже. Отрубаюсь. Сквозь сон чувствую руки, прощупывающие мои карманы, звенит брелок на ключах. Меня осторожно берут на руки. Уверен, что слышал сокрушенный вздох, когда я застонал от боли. А потом знакомое тиканье часов, знакомая подушка.

<center>***</center>

Больше я не сопротивлялся. Проснулся и понял, что так больше не хочу. Не хочу умирать. Не хочу, чтобы по моей вине умирали.

Внутри не было пустоты, как раньше. Там сейчас вообще ничего не было.

Я отлежался пару дней. Наглотался таблеток. Позвонил на работу, сказал, что приду, к большому удивлению Михалыча (заметил, как меня мешком уносили, решил, что я на наркоте).

Очень посмеялся, когда увидел, что вычертил Туманов у меня на груди. Свои инициалы.

На руке, которую сжимал Денис надолго остался темно-синий синяк, опоясывающий запястье, как браслет.

<center>***</center>

Я не был в состоянии вести машину, заказал такси. На входе в клуб меня придирчиво ощупали охранники, и я понял, что Туманов здесь. Поселился он у нас, что ли? Ноги понесли меня в гримерку, но охранник перехватил мою руку:

— К хозяину, — от боли я скривился, но кивнул.

Туманов был в прекрасном расположении духа. Улыбался, шутил с Денисом, с удовольствием наблюдал за представлением. Одет он был привычно – жутко дорогой костюм, белая рубашка. Смотрит на меня пытливо, так въедливо, что кровь стынет. Мягко растягивает губы в улыбке:

— Привет. Как самочувствие?

— Спасибо, — сдержанно отвечаю. – Хорошо.

— Ты быстро оклемался.

Киваю. Денис пристально на меня смотрит.

— Ты будешь сегодня танцевать?

— Да.

— Точно?

— Да.

— Я жду, — он откинулся в кресле. – Потом подойди. В гриме.

В гримерке пусто. Ринату я послал по телефону. Рассудив, что лучше мне с ней не общаться. Она звонила несколько раз, писала, даже приезжала. Вот тогда-то я ее и послал. Переодеваюсь, маскирую синяки пудрой. Порезы на груди легко прячутся бусами, разноцветными и переливающимися. Раны на самом деле не такие глубокие, как казалось там, на столе. Подвожу глаза, вырисовываю губы. Я похож на блядь. Когда трахают больше, чем один за раз, то это уже шлюха? От невеселых дум отвлекает Михалыч. Просачивается, садится на стул в углу, грустно на меня смотрит:

— Во что ты вляпался, Ами?

Блядь, Сашка я, Сашка. Но поправлять нет сил. Глухо роняю:

— Ни во что.

— Ами, Туманов тут поселился. И, чувствует мое сердце, только ради тебя.

Смотрю на пузо Михалыча, обтянутое рубашкой, на пиджак, который ему мал, и топорщится во все стороны. На его блестящую лысину. Михалыч несколько лет назад спас меня тем, что дал мне работу. Вывел на новый уровень. Благодаря ему я не сдох тогда, когда от меня отказались все родственники, потому что я гей. Они тогда так себя проявили – выкинули меня на улицу. Мама, отчим, сестра даже не вспоминали о моем существовании все это время. Конечно, родители воспитаны в СССР, где даже не было секса. Сказали – позор. И я в ответ показал им средний палец. В клубе я был собой. Танцевал для себя. Я любил свою работу. Когда-то.