Коктейль со Смертью

Эйра фыркнула. Сперва тихо. Потом громче.

— Да простит меня Господь, но мир избавился еще от одного подонка. Я не собираюсь изображать сострадание или горе, ибо не испытываю ничего подобного. Эйнар Сален был худшим из негодяев, каких знал мир, к тому же сладострастником и подлецом. И мы все это знаем. Конечно, мне жаль его жену, хотя, может, и она рада, что наконец от него избавилась. Был бы он моим мужем, я бы уже давно отправила его на тот свет. Но я закажу для нее цветы, Мартин, не волнуйся.

При слове «сладострастник» у меня перехватило дыхание. Что, если полицейские начнут рыться в его вещах и найдут тот портрет… и кто-нибудь узнает меня… Я отбросила эти мысли. В случае самоубийства обыск не проводят, а Карина наверняка постаралась, чтобы ни у кого не возникло лишних подозрений. Она и сама заинтересована в том, чтобы полицейские не нашли полотен с обнаженной натурой, тем более, что на них изображены знакомые ей женщины, и это может навести полицию на версию убийства на почве ревности.

— Мне он тоже не нравился, — вставила Биргитта, — но я твердо усвоила одно: никогда не знаешь, что скрывается за человеческими поступками. Посторонним и мы кажемся счастливой семьей: папа, мама, двое детей и кукольный домик. Как в диснеевском мультфильме. Но приоткрой дверь — и из нашего дома ринутся крысы. То, что ты рассказывал об Эйнаре, конечно, не вызывает к нему симпатии, но кто знает, как ему на самом деле жилось с этой женщиной-грушей и какие у них были проблемы. А дети у них есть?

Мартин покачал головой.

— Нет, Карина как-то вскользь упомянула, что у них не получается. Может, из-за Эйнара, не знаю. Я бы не удивился, узнав, что он импотент.

— Мартин! — осадила его Биргитта. — Ну что ты себе позволяешь! Человек застрелился, его жена, вероятно, сейчас горюет. Нам мало что о них известно.

А мы злословим вместо того, чтобы позвонить вдове и предложить помощь.

— Не думаю, что Карине она нужна, — без тени смущения ответил Мартин. — Карл сказал, что ее мать приедет, чтобы позаботиться о ней. Полицейские там уже побывали, и Карина даже успела позвонить к нам фирму — значит, с ней все в порядке.

Мы сидели еще часа два, обсуждая, что могло скрываться за опущенными шторами в доме Саленов и как смерть вмешалась в их планы. Я чувствовала себя неплохо, несмотря на все случившееся. Тоска по Тому словно превратилась в китайский каменный шарик и мирно улеглась в углу. Мне было хорошо в компании друзей. Вскоре послышался звук открывающейся входной двери. Биргитта вышла и вскоре привела в кухню Эрика. Она достала из холодильника сыр, колбасу, оливки и поставила перед сыном. Он положил себе всего понемногу на тарелку и исчез, не удостоив нас взглядом. Потом пришел Арвид и тоже положил себе еды в тарелку. Только он поставил ее на пол и, встав на четвереньки, начал вылизывать, как собака. Его выходка закончилось криком и бранью. Эйра решила, что пора уходить.

— Придется попрощаться с вами. Как ни приятно тут сидеть, но мне пора домой. Я вызову такси. Эрика, поедешь со мной? Так мы с тобой избежим встречи с еще одним психом. Хотя мне все равно, смерти я не боюсь, — усмехнулась она.

Мы оделись, попрощались с детьми, и, не получив от них ответа, обняли Мартина и Биргитту. Вызвав такси, Мартин сказал мне:

— Я позвоню тебе в понедельник. Обсудим рекламный проект. Если еще что-нибудь придумаешь — напиши. Или позвони. В любое время.

Мы закрыли за собой дверь и сели в такси. Эйра жила в противоположной части города, но любезно подвезла меня до самого дома. Мы обнялись, и я снова подумала, что эта женщина словно скала — она выстоит в любой ситуации, даже если наступит конец света. Она была надежна, как крепкое столетнее дерево, и словно излучала энергию.

Войдя в квартиру, я включила свет и почувствовала себя в безопасности в родных стенах. Потом приготовила кайпиринью, о которой мечтала, пока сидела у Мартина и Биргитты. С бокалом в руке я села в голубое кресло. Часы показывали почти девять. Я не проголодалась, но изрядно устала. День был наполнен событиями, ход которых я не могла контролировать, и это пугало. Я всегда предпочитала ощущать твердую почву под ногами.

Неловко в этом признаться, но я втайне надеялась, что Смерть будет ждать меня дома и приготовит нам ужин. Он уже успел избаловать меня. Но ничто не длится вечно, мне следовало давно это усвоить. Мысли мои прервал телефонный звонок. Я взяла трубку и подумала, что это может быть кто угодно, даже Эйнар Сален с того света.

Но это был мой папа.

— Привет, милая, мы так давно от тебя ничего не слышали. Я просто хотел узнать, как дела.

Тысячи, нет, миллионы раз родители задают детям этот вопрос. Интересно, часто ли они получают честный ответ, подумала я. Как у меня дела? Разве могу я описать папе события последних дней? Я собралась с силами и кратко, не вдаваясь в детали, рассказала о разрыве с Томом. Я знала, он нравился моему отцу, а мама его просто обожала. Папа наверняка огорчится, но он верит в меня и знает, что я выстою. Сейчас мне надо всего лишь уверенно ответить на вопрос о том, как я себя чувствую.

— Помни, мы рядом, — сказал папа. — Если хочешь, приедем к тебе в Стокгольм.

Мы оба знали, что эти слова ничего не значат. Даже если б я согласилась, они все равно не приехали бы. Но эта фраза была ритуалом, как подарки на Рождество и поздравления с днем рождения. Я понимала: хотя родители не приедут, это не значит, что им на меня наплевать. Просто им вовсе не обязательно быть в Стокгольме, чтобы сочувствовать мне и любить меня. Я не сомневалась в их отношении ко мне и в том, что именно оно называется любовью.

На глаза навернулись слезы, и я поспешила сменить тему. Спросила, не умер ли кто-нибудь из наших родственников в одиночестве. Отец удивился такому вопросу, но не спросил, почему я его задала.

— Не думаю, — ответил он после короткого раздумья. — Мы всегда жили поблизости друг от друга, к тому же друзья и соседи всегда поддерживали нас в трудную минуту. Нет, думаю, всегда кто-то был рядом с умирающим. При жизни и после смерти. Помнишь, когда тетя Марион умерла, похоронное бюро запросило безумные деньги за перевозку тела? Я тогда одолжил у приятеля фургон и сам отвез ее домой. Бедняжке пришлось провести ночь в нашем гараже. Впрочем, вряд ли она возражала бы против этого.

Я не знала, что покойная тетушка Марион, которая, кстати, дожила до ста лет, провела ночь в нашем гараже. Но отец прав, в этом нет ничего удивительного. Всем приходится решать практические проблемы, связанные с похоронами. Что тут поделаешь? Это даже лучше, что она дожидалась своей последней поездки в гараже племянника, а не в холодном и мрачном зале похоронного бюро. Я бы, во всяком случае, предпочла первое.

Я попросила передать маме, что со мной все в порядке, попрощалась и обещала позвонить им завтра. Жаль, что еще не придумали способ законсервировать чувство защищенности. Всего пару ночей назад я лежала в постели и обещала себе, что больше никогда ничего не буду бояться. И вот, одного разговора с папой хватило, чтобы снова почувствовать себя одинокой.

Я потерла виски, с облегчением отметила, что головная боль прошла, снова уселась в голубое кресло и погрузилась в размышления, вернувшись к тому переломному моменту, когда моя старая жизнь закончилась и началась новая. Там, в ресторане, Том сказал, что я угнетала его своей беспричинной депрессией. Но ведь он ее и усугублял — не тем, что был таким, каким был, а тем, что жил со мной — такой, какая я есть. А потом я отправилась домой и в отчаянии напилась бы до полного беспамятства, если бы не помешал мой новый знакомый. На следующий день он пришел снова, а потом и вовсе переехал ко мне. Я пережила смерть сначала Малькольма, потом малышки Сисселы, потом престарелого Густава. А потом сама стала участвовать в событиях, расправившись, пусть и не своими руками, с Габриэллой, которую так люто ненавидела Эйра и обожал ее сын Роберт, и с Эйнаром, гнусным начальником Мартина. Это был мой выбор. Я согласилась стать помощницей Смерти. И обещала себе не бояться. Мне это не удалось. Зато я научилась лгать. Хоть какой-то прогресс.