Солнце ночи

— Куда ты меня тащишь? — спросила я.

— Не знаю. Подальше отсюда. Я сейчас с ума сойду.

Я остановила Глеба, развернула его лицом к себе и спросила, указывая на пятно:

— Глеб, что это?

Он не ответил. Только клацнул зубами, как голодный волк.

— Это кровь? — спросила я, понизив голос.

Глеб молча кивнул. У меня мгновенно ослабели ноги, и я уселась прямо на мокрую обочину. Глеб присел рядом на корточки. Его заметно колотило, то ли от холода, то ли от страха.

— Ты бы это видела! — пробормотал он и растер щеки дрожащими ладонями.

Я взяла его за запястья и отвела ладони от лица:

— Посмотри на меня.

Глеб молча затряс головой. Его веки были крепко зажмурены.

— Смотри на меня! — настойчиво приказала я.

Глеб медленно раскрыл глаза. Минуту взгляд оставался бессмысленным, затем зрачки дрогнули и сфокусировались на мне.

— Успокойся! — велела я жестко. — Нам нельзя впадать в панику! У нас и так полно неприятностей! Ну! Приди в себя! Слышишь?

Я с силой тряхнула его за плечи. Глеб чуть не свалился на мокрую дорогу.

— Слышу, — ответил он наконец, к великому моему облегчению. — Не тряси меня, Катя, я соображаю.

— Что произошло на яхте? — спросила я. — Ты ведь задержался потому, что там что-то произошло, правда?

Глеб кивнул. Его зубы снова отчетливо клацнули.

— Там… Альберт…

Я выпустила плечи Глеба. Догадка была страшной, поэтому я задала следующий вопрос шепотом:

— Он жив?

Глеб отчаянно затряс головой, и его наконец прорвало:

— Поднимаюсь по трапу, а на яхте ни одной живой души! Там команда из трех человек, видимо Альберт всех отпустил на берег. Ну, хожу по судну, зову… Никто не отвечает. Спускаюсь в кают-компанию, а там Альберт за столом сидит. Перед ним открытая бутылка вина, а он сидит с раскрытым ртом и пялится прямо на меня. И глаза такие… неживые, стеклянные. А вокруг него! Господи!

Глеб шумно вздохнул.

— Вокруг все в крови! Боже мой, Катя, я такого ужаса даже в кино не видел! Лицо у него тоже было в крови, и шея, и руки… Все, все, все в крови! И на полу возле ботинка целая лужа! И запах, солоноватый такой…

Глеб с силой ударил кулаками себя по коленям и вскочил. Постоял, успокаиваясь, снова присел рядом со мной.

— Ты до него не дотрагивался? — спросила я.

— Дотрагивался. Я до шеи дотронулся, хотел пощупать пульс… А шеи там не видно, сплошная кровь.

— Его зарезали? — шепотом спросила я.

— В том-то и дело, что нет! На нем ни одной царапины!

— А кровь?

— Такое впечатление, словно кровь из него хлынула под напором: из ушей, из носа, из горла… Нет, я не могу это вспоминать, — оборвал себя Глеб. Закрыл ладонями глаза, посидел немного, потом резко оторвал руки от лица и сказал: — А самое страшное знаешь что? У него на шее было украшение. Догадайся, какое?

Я молча закрыла ладонью рот.

— Вот именно! — жестко припечатал Глеб. — «Солнце ночи»! Между прочим, оригинал, а не копия!

Я отняла руку от губ. Кашлянула и спросила дрожащим голосом:

— Ты его рассмотрел?

— Я до него даже дотронулся, — ответил Глеб. — И знаешь, что произошло? Меня отшвырнуло к противоположной стене! Так что можно не сомневаться: камень настоящий.

— Что ты с ним сделал? — спросила я.

— Ничего, — ответил Глеб. — Я просто сбежал оттуда, и все.

Я поднялась с мокрой дороги, подхватила Глеба под руку, помогла встать.

— Значит, так, — начала я. — Сейчас мы с тобой вернемся в отель, переоденемся и пойдем ужинать.

— Я не могу!..

— Можешь! — оборвала я. — Все ты можешь! Будешь ужинать, как миленький, улыбаться и вести со мной светскую беседу! Понятно?

Глеб посмотрел мне в глаза. Его губы задрожали в слабой улыбке:

— Прости меня, Катя. Похоже, из нас двоих именно ты настоящий мужчина.

Я обняла его и притянула к себе. Погладила по голове, как ребенка, поцеловала в макушку.

— Все будет хорошо, — сказала я уверенно. — Вот увидишь, мы выкрутимся.

Я говорила еще что-то бодрое и оптимистичное, но на душе у меня царил непроглядный мрак. Боже мой, что же все это значит? И самое главное: чем все это закончится?

Я взяла Глеба под локоть, и мы двинулись вдоль дороги назад, к отелю. По пути я лихорадочно прикидывала, что могло произойти на яхте, и откуда у Альберта мог оказаться этот проклятый камень. Мысли путались. Меня знобило от холода и страха, но я изо всех сил сдерживала дрожь, потому что понимала: я не имею права быть слабой. Этим правом уже воспользовался Глеб.

Не знаю почему, но в роковые минуты жизни мужчины почти всегда предоставляли мне почетное право проявить стойкость и силу духа. Может, мне не слишком везло с мужчинами, а может, мужчинам не слишком везло со мной, не знаю. Мама всегда выговаривала мне за мой авторитарный жесткий характер.

— Мягче надо быть, Катя, мягче! — говорила она постоянно. — Не распугивай мужчин, как стаю воробьев.

— Мне не нужны мужчины, похожие на воробьев, — надменно возражала я.

Мама молча вздыхала и умолкала. Интересно, какая фраза осталась ею не сказанной? Что других мужчин у Господа Бога для меня нет? Ну, как бы там ни было, похоже, я поумнела. Потому что научилась принимать мужчин такими, какие они есть. Ничего не поделаешь, в стрессовых ситуациях женщины ведут себя более стойко, чем их сильная половина. Ну и что с того? Отказать мужчинам в праве на существование? Глеб шмыгнул носом, и я встревоженно повернула голову в его сторону.

— Замерз?

— Немного, — признался Глеб.

Я сняла с себя ветровку, чтобы вернуть ее хозяину, и вдруг остановилась.

— Нет, — сказала я вслух. — Нельзя появляться в ней. Нельзя тащить эту вещь в отель. На ней пятно.

— Ты о чем? — спросил Глеб, громко стуча зубами.

Я не ответила. Сорвалась с места, бросилась к груде камней, за которой подслушала разговор Ольги и Анечки. Пускай сослужат мне еще одну службу.

Я скомкала ветровку, сунула ее под большой мокрый валун, завалила мелкими камешками. Понимаю, убежище ненадежное, но сейчас у меня нет времени что-то придумывать.

Глава 24

Когда мы вернулись в отель, Глеб спросил меня:

— Слушай, ты не хочешь заказать ужин в номер?

— В ресторане веселее, — многозначительно сказала я.

Нас должны увидеть гости отеля, и все должны увидеть, что мы жизнерадостны и беззаботны. В общем, нам нужно запастись свидетелями.

— Я что-то неважно себя чувствую, — сказал Глеб извиняющимся тоном.

Я внимательно посмотрела на него. Да уж, краше в гроб кладут. На щеках расцвели лихорадочные красные пятна, взгляд блуждающий, глаза воспаленные, как у больной собаки…

Я приложила руку к его лбу и ахнула:

— Господи! Да ты горишь! Сначала в ванную, потом в постель!

— Не оставляй меня одного! Ненавижу болеть в одиночестве!

— Я сейчас приду, — пообещала я. — Найду Светлану, попрошу вызвать врача. А потом сразу к тебе.

Глеб развернулся и побрел вверх по лестнице, цепляясь за перила. Я проводила его взглядом.

Не вовремя все это, ох как не вовремя! Нельзя нам сейчас болеть! Впрочем, поздно стонать. Что случилось, то случилось. Я должна быть сильной за двоих и принимать решения.

В холле были зажжены все торшеры, стоявшие возле диванчиков с креслами. Уютный оранжевый свет словно делал просторный зал теплее. Но отчего-то никто из гостей не захотел посидеть здесь с книжкой и чашкой горячего чая. Последние события у кого угодно отобьют вкус к общению. Странно другое: куда подевалась Светлана? Обычно она сидит здесь с пачкой счетов: всегда подтянутая, улыбающаяся, милая, доброжелательная, готовая помочь… И только в последние дни куда-то пропадает. Ну, ладно: нет так нет. Спущусь попозже. Я решила подняться в свой номер и переодеться. Быстро одолела лестничный пролет, беззвучно прошагала по коридору к своей двери, открыла замок и вошла в темную комнату.

Не зажигая свет, вошла в ванную, скинула мокрую одежду. Протянула руку к выключателю над зеркалом и вдруг услышала за стенкой приглушенный голос. Я насторожилась и опустила руку, так и не включив свет. Перенесла ногу через бордюр ванной, немного побалансировала, перенесла вторую. И прилипла ухом к кафельной стенке.