Капкан для Золушки

Я был в коридоре, когда услышал, как эта коза рассуждает про дневник. Она совершенно точно не могла его видеть, но она сказала Удальцовой, что видела, и с этим нужно было что-то делать. Терпеть не могу, когда происходит нечто, выходящее за рамки моего понимания.

Потом она стала, захлебываясь в соплях, говорить про беременность, и я чуть не заржал в голос. Эти козы – все-таки удивительно глупые создания! Стало ясно, что сейчас она попрется просить денег. Им всем нужны только деньги, я это давно понял.

Все разговоры про любовь и высокие материи – лишь завеса, прикрытие, под которым они добиваются от нас того единственного, что им действительно нужно.

Потом меня чудом не засекли. Дверь скрипнула, и мне пришлось ретироваться в туалет. Слава богу, получилось естественно. По крайней мере, Удальцова ничего не заподозрила.

Я сумел переждать потоки слез и жалобных причитаний, которые эта дура Вера извергала из себя, выдавливая просьбу о деньгах. Ей было так страшно произнести слово «аборт», так стыдно, что она вообще залетела, что осмелилась вызвать недовольство у своего божества, доставить ему несколько неприятных минут…

Про себя я потешался над этой картиной. Мне нужно было обязательно задать этой козе всего один вопрос. Про тетрадь. И я задал его ей, когда водопад слез иссяк, а требуемая сумма была получена.

Она не ожидала от меня этого вопроса. У нее даже личико изменилось. Ее глупая детская мордочка вытянулась, когда она поняла, что я слышал ее беседу с Удальцовой.

– Ты подслушивал? – явный ужас сменился непониманием. – Зачем? Это подло! То, что я говорила, предназначалось только Наталье Петровне.

Я снова, уже настойчивее, спросил про тетрадь Саши, и теперь на ее крысиной мордочке (и как я раньше не замечал, что она похожа на маленькую шуструю крысу?) удивление сменилось подозрением. Я слишком поздно сообразил, что она догадалась, что это я убил ее подруженцию. Она была полна решимости сдать меня. Идиотка. Если бы я хотел огласки, то не стал бы убивать эту подлую шантажистку Сашу. Мне не осталось ничего другого, как избавиться и от Веры. Это было нетрудно. Эта коза такая тощая, что ее можно перешибить одной левой. Да и от слез и переживаний она здорово ослабела. Я оставил ее прямо там, на ковре. В конце концов, до утра ее точно не найдут. А доказать, что я имею к ее смерти хоть какое-то отношение, совершенно невозможно. В этом я абсолютно убежден.

Сейчас я смотрю, как суетятся эти придурки вокруг. Боже мой, столько шумихи из-за одной маленькой похотливой сучки, которая только вчера во всеуслышанье заявила, что тоже готова убить! И кого? Своего ребенка! Почему-то это не считается убийством. В двойных стандартах человечество достигло небывалых высот. Я не испытываю никакого раскаяния. Она такая же убийца, как и я. Просто мне повезло немного больше.

Глава двенадцатая

Тореадор, смелее в бой

Наталья тупо смотрела на первую страницу тетради, которую держала в руках. Там была нарисована обнаженная женщина, изогнувшаяся в причудливой позе. Не нужно было обладать большим воображением, чтобы понять, что на рисунке изображена сама Наталья.

Лихорадочно перебирая листы, она обнаружила себя и на других рисунках, тоже весьма фривольных.

– Ну и что это такое? – грозно спросила она у Женьки Бревнова, уши которого горели багровым огнем.

– Не сердитесь только, Наталья Петровна, – заблеял парень, – я ведь никому это не показывал… Вы не должны были этого видеть. Я же предупреждал, что это личное, но вы сами захотели.

– Что значит личное? Когда тут везде я, причем в срамных позах!

– Да-а-а, – протянула стоящая за Натальей Алиса, – это не просто личное, это, я бы сказала, интимное. Ты что, убогий, в художники намылился? Слава Рубенса покоя не дает? Так Наталья Петровна у нас на рубенсовскую женщину не тянет. Худа слишком.

– Много вы понимаете, – вскинулся Бревнов. – Наталья Петровна – очень красивая женщина. У ее фигуры, если хотите знать, идеальные пропорции. Это вы слишком худая, а она – в самый раз.

– Мне, конечно, очень приятно, Женя, что ты так яростно встаешь на мою защиту, – пряча улыбку, сказала Наталья, – но, во-первых, я уж как-нибудь сама за себя постою. А во-вторых, я, кажется, не давала согласия быть твоей моделью.

Парень снова залился румянцем, лишь дырочки для пирсинга на носу и бровях побледнели.

– Я это… – неопределенно заметил он. – Я того… Больше не буду, в общем. Я ж не виноват, что вы мне нравитесь. И никакая вы не модель. Вы эта, как ее, муза. Вот.

– Ишь ты, муза! – насмешливо прищурилась Наталья. – То-то я тебя никогда дождаться не могу, чтобы ты мне компьютер починил! К музе трепетнее относиться надо. Ты мне лучше скажи, художник, откуда у тебя такая тетрадка красивая.

– А, эта… Это мой трофей, добытый в неравном бою.

– Это как же?

– Ее Каринка из Италии привезла, когда они с Веркой туда отели смотреть ездили. Она дорогая. Тетрадь, в смысле. Я ее у Каринки две недели выпрашивал. Она давать не хотела. Ну, тогда я ей предложил турнир по пинболу.

– По чему? – уточнила Наталья.

– По пинболу. Это игра такая компьютерная. Каринка мне тетрадь проиграла. Хотите, я и вам на компьютер пинбол установлю.

– Нет, спасибо, я уж как-нибудь так. Лучше в рабочее время поработаю, – вежливо отказалась Наталья. – А если бы ты проиграл, что бы Карина получила?

Бревнов покосился на девушку, по-прежнему разговаривающую по телефону и не обращающую на них ни малейшего внимания.

– Я пообещал, что заменю ей компьютер на эппловский моноблок, – буркнул он.

– Да ну… А мне казалось, что у нас на предприятии по распоряжению Станислава Николаевича эппловские компьютеры положены только ему, мне и главбуху. Как же ты собирался его купить?

– Да я бы в жизни не проиграл, Наталья Петровна! – горячо заверил ее Женька. – У меня по пинболу просто высший разряд. Так что я ваще ничем не рисковал.

– Ладно. Живи пока, – смилостивилась Наталья. – Но только если ты, живописец, еще раз окунешь свою кисть, чтобы наваять мой нетленный образ, я тебя отравлю. Ей-богу, отравлю. Рубенс недоделанный!

Смеясь, Наталья с Алисой налили себе кофе и вернулись обратно в удальцовский кабинет.

– Ты что, седьмым чувством поняла, что в этой тетради намалевана? – поинтересовалась Алиса. – Ты с какого перепугу в нее вцепилась?

– На обложке пропавшего дневника Саши Головиной, про который говорила Верочка, был бык с матадором. Я и решила, что это он и есть. Тем более что Женька Бревнов вчера уходил из офиса последним. И наш с Верой разговор он вполне мог слышать.

Она коротко рассказала Алисе про скрипнувшую дверь, и про то, как из туалета вышел системотехник. Подруга присвистнула.

– Ой, не нравится мне все это, – заметила она. – Вполне может быть, что Веру убили вовсе не из-за ребенка, а из-за этого дневника. Рассказала бы ты про это Бунину.

– Расскажу, – пообещала Наталья. – Вот он освободится немного, и расскажу. Хотя торопиться, как показывает практика, совсем необязательно. Да я бы со стыда сгорела, если бы Иван увидел рисунки в этой тетради!

– Подуу-у-умаешь. Для Ивана существует только одна женщина. Иришка моя. Так что для него это не твой обнаженный портрет, а вещественное доказательство.

В кабинет ворвалась возбужденная Инка, и подруги принялись обмениваться полученной за последний час информацией.

– Все равно их всех Развольский прикончил! – убежденно заявила Инка, выслушав версию Натальиного шефа по поводу кольца. – Он это все прямо сейчас придумал, когда жареным запахло.

– Ой, девочки, ваша нелюбовь к Стасу превращается в фобию. Честное слово, – поморщилась Наталья.

– Да хрен с ним, с твоим Стасом, – Инна вытащила из недр своей необъятной сумки здоровое яблоко и с хрустом вонзила в него зубы. – Давай лучше определимся, чего нам со статьей делать.