Охота за красоткой

Я пользовалась чуть теплой водой, закрывала ее, пока намыливалась, но через тридцать минут горячая вода все-таки кончилась – и неудивительно, ведь мылись мы вдвоем. Средство для мытья посуды прекрасно смыло копоть, но волосы после него стали жесткими, как солома, пришлось поправлять положение с помощью шампуня и кондиционера – следовательно, опять лить воду. Вытираясь, я изучала в зеркале собственное лицо. Веки по-прежнему были красными, но следов копоти я нигде не заметила. Вот только ладони и ступни отмылись плохо, но тереть кожу не хотелось.

Конечно, нижнего белья у меня не было: несмотря на то, что я провела в доме Уайатта несколько ночей, своих вещей я здесь не оставляла. По неизвестной причине стесняясь своей наготы, я надела рубашку Уайатта, а поверх нее – халат. Накрутив тюрбан из полотенца, я спустилась на нижний этаж, ждать, когда мне привезут заказанную одежду.

Уайатт уже сидел в кухне – свежевыбритый, в костюме и в галстуке, в которых всегда ходил на службу. Сварив кофе – молодец, додумался, – он перебирал пачку моих записок.

Услышав мои шаги, он поднял голову. В глазах отражалось легкое удивление – с таким выражением он изучал одну из записок.

Я отчетливо видела ее, потому что писала большими печатными буквами. Эта записка гласила:

«Уайатт – осел».

Глава 21

Я направилась прямиком к кофейнику, благоразумно обойдя Уайатта, а он продолжал изучать мою записку. Затем выбрал другую, подержал ее в вытянутой руке, склонив голову набок, точно никогда не видел печатных букв.

– «Мне нужен дробовик». Теперь ясно, отчего все наши занервничали.

А по-моему, блестящая мысль. Мне бы дробовик, и поскорее. Прямо сейчас. Если бы удалось всадить в задницу кое-кому из присутствующих заряд дроби, мне стало бы гораздо легче. Отвернувшись от Уайатта, я отдалась фантазиям и пригубила кофе, который оказался гораздо крепче, чем я рассчитывала. Проглатываться он не желал. Но спустя некоторое время жидкость смягчила горло. Я помнила, что при потере голоса полагается теплое питье. Голос требовалось вернуть как можно скорее: слишком много у меня накопилось слов, которые не терпелось высказать.

Пора составлять список будущих заявлений, иначе непременно что-нибудь забуду. А заодно и список преступлений Уайатта, на этот раз длинный и подробный.

Он подошел сзади, обнял меня и прижал к себе, положив подбородок на макушку моей обмотанной полотенцем головы.

– Ты же говорила со мной по мобильнику, а теперь молчишь как рыба. У тебя и вправду что-то с горлом, или ты просто не разговариваешь со мной?

Я осторожно отхлебнула еще кофе. Ну и что мне теперь делать – отвечать?

Можно, конечно, заехать локтем ему в бок, но как полицейский он получил подготовку, поэтому драться с ним опасно, вдобавок он не любит проигрывать, и, по-моему, это глупо – мог бы из чистого джентльменства уступить мне разок-другой. Но на мне только его халат и рубашка – и то и другое не по размеру. Во время возни халат наверняка слетит с плеч, подол рубашки задерется, и все закончится так, как обычно.

Поэтому я отставила чашку и спокойно разомкнула кольцо его рук, зная, что это встревожит и рассердит его гораздо сильнее. В чашку я подлила кофе, перенесла ее на стол, села и тут заметила, что посреди стола стоит моя сумка. Видите, как действует на меня Уайатт? Я даже собственную сумку не сразу увидела. А во время пожара ухитрилась спасти свадебные туфли. Но в присутствии Уайатта я никак не могу сосредоточиться. Ужас.

Промелькнула мысль: интересно, нож все еще в сумке или Уайатт благоразумно убрал его подальше? Потом проверю. А пока надо наладить общение. Я придвинула к себе блокнот и принялась писать, потом повернула блокнот и толкнула его так, что он проехался по гладкому столу.

Уайатт подлил себе кофе, подошел к столу, нахмурился и прочел: «И то и другое. Я надышалась дымом, много кашляла, а потом сорвала голос, когда увидела ее в толпе и пыталась докричаться хоть до кого-нибудь. С тобой я не разговариваю, а свадьба отменяется!»

– Да-да, – сухо отозвался он, – записку насчет свадьбы я видел. – Он поднял голову и прищурился, впившись в меня взглядом. – Давай кое-что проясним: я буду делать все возможное, чтобы защитить тебя, как бы ты ни злилась. Уберечь тебя от опасности во время пожара я мог лишь одним способом: посадив в патрульную машину и не выпуская оттуда. Извиняться за это я не собираюсь. Никогда. Ясно?

Валить с больной головы на здоровую Уайатт умеет, этого у него не отнимешь. Он способен так выразить свою мысль, что любые возражения покажутся несущественными и мелочными. Ладно, если хочет, чтобы все мои слова казались не заслуживающими внимания, – пусть. Я подтянула к себе блокнот.

«Моя безопасность больше тебя не касается. Как только кто-нибудь привезет мне одежду, я уеду отсюда».

– Не надейся, – спокойно заявил он, прочитав мои каракули. – Будешь сидеть здесь, а я – присматривать за тобой. Если переселишься к своим родным, в опасности окажешься не только ты, но и они. Тот, кто пытается тебя убить, готов уничтожить любого, лишь бы добраться до тебя.

Черт, черт, черт! Ведь и на этот раз он прав. Я написала: «Тогда поживу в отеле».

– Нет, черт возьми, не поживешь. Ты останешься здесь.

Возражение было у меня наготове, и я пустила его в ход. «А если она найдет меня здесь? Ты тоже окажешься в опасности. А тебя чуть ли не каждую ночь вызывают на службу».

– Это мои заботы, – возразил Уайатт, едва прочитав записку и даже не задумываясь. – Можешь мне поверить. Поджигательница наверняка оставила следы, вдобавок толпу, которая собирается возле места убийства или горящего здания, обычно снимают. Я буду проверять всех, кто окажется на пленке, пока не вычислю поджигательницу. Патрульный начал снимать толпу еще задолго до того, как ты ее заметила. От тебя требуется только показать нам ее, и мы ее арестуем.

Какое облегчение! Уайатт даже не представлял себе, потому что ему не пришлось выбираться из горящего дома. Еще спокойнее мне было бы, знай я, что эта психопатка уже в тюрьме. И она уже сидела бы в ней, если бы Уайатт не засадил меня в вонючую патрульную машину!

Я написала: «Ее лицо мне знакомо, я где-то ее видела, но не могу вспомнить где. Или при каких обстоятельствах».

– Значит, ее узнает кто-нибудь из твоих родных или служащих. А ты могла видеть ее, когда она ездила за тобой в машине, потому лицо и показалось знакомым.

Логично, но неверно. Я помотала головой: я не видела лица человека, который следовал за мной в машине, только определила, что это женщина.

К дому подъехала машина, Уайатт поднялся. Но, судя по звуку, машина объехала дом и остановилась за ним – значит, прибыл кто-то из родных или друзей, остальные тормозили перед парадной дверью. Уайатт открыл дверь гаража и сообщил:

– Это Дженни.

Он звонил моей маме меньше часа назад – как она ухитрилась так быстро собрать мне одежду? Дженни ворвалась в кухню с двумя пакетами из «Уол-марта» в руках.

– Интересная у тебя жизнь, – заметила она, качая головой и ставя пакеты на стол.

– Да, скучать некогда, – сухо согласился Уайатт. – А еще она наглоталась дыма, заработала ларингит и теперь общается записками.

– Вижу, – кивнула Дженни и взяла со стола записку «говнюки». Некоторое время она изучала содержимое записки, потом продолжила: – А еще она не в себе. Обычно она не так многословна. – Дженни стояла спиной к Уайатту, и он не видел, как ехидно она подмигнула мне.

Он только хмыкнул.

– Я уже убегаю, – как ни в чем не бывало продолжала Дженни, вскрывая пакеты. – Когда мама сообщила, что у тебя стряслось, я была уже одета и по дороге заскочила в «Уол-март». Здесь, конечно, только самое необходимое, но на сегодня тебе хватит. Джинсы, два симпатичных топика, два комплекта белья, фен, круглая щетка, тушь, блеск для губ, зубная щетка и паста. И увлажняющий крем. Да, и еще мокасины. За удобство не поручусь, но они миленькие.