Слабая женщина

— Добрый день, Илья Ильич, отлично выглядите, — бодро сказал Орехов, присаживаясь в кресло у стола босса.

— Да перестань, Киря, — усмехнулся Богданов. — Тебе уже звонили из сауны, сказали, что вел себя странно?

Все чувствует, все понимает старый черт! Такого попробуй обмани хоть на доллар — зароет в сырую землю без разговоров... в ближайшем Подмосковье.

— Нет, никто не звонил, босс, — как можно правдивее сказал Орехов.

— Или ты врешь, или позвонят. Ну да ладно, это все мелочи. Я скоро улетаю с Иринкой на Акулий остров, ты знаешь?

— Конечно, Илья Ильич, говорили уже об этом.

— Ну так вот. Остаешься на хозяйстве. Я к чему все это? Романчука не трогай, до октября не требуй оплаты по контрактам. Подождем.

— Да какого хрена, Илья Ильич?! — возмутился Орехов. — Он должен проплатить завтра, пусть...

— Такого! — жестко прервал его босс. — С постоянными партнерами надо по-человечески, понял? Ща лето, жарко, народ больше по пляжам шарахается, нашим и ихним, про лекарства не очень-то думает. А мы это понимаем. Просек, Киря?

Орехов понимал. Второй человек в фирме, кое-что знал. А именно то, что смазливая сучка Ира трахается с Романчуком. Трахнул ее в очередной раз и попросил отсрочить платежи, что тут непонятного? Сказать об этом боссу? Да он и сам это знает, позволяет чушке порезвиться. Ну какая же она сучка! И старого хрена ублажает, и с замужним мужиком трахается, и на дела фирмы влияет! Но говорить об этом боссу нельзя.

— А если другие партнеры узнают об этом? — с другой стороны зашел Орехов. — У всех лето, проблемы. Если и они попросят отсрочить проплату по контрактам?

— Не узнают, не попросят, Киря, — с усмешкой сказал Богданов. — А если попросят — ты знаешь, что сказать. Все понял, или как?

— Да нет вопросов, Илья Ильич. Сами знаете — ваше слово для меня закон. Я когда-нибудь подводил вас?

— Покудова нет. И не подводи. Ты же не враг себе. Как дела дома, Оксана, дочка?

— Спасибо, все нормально.

— Без блондинки можешь удовлетворить жену? — Заметив растерянный взгляд зама, Богданов усмехнулся, махнул рукой: — Не бери дурного в голову, Киря. Значит, послезавтра мы улетаем, смотри, как говорится, в оба. Оксанке привет. Ну, ступай, работай.

Орехов сосредоточенно кивнул, давая понять, что все будет отлично, и пошел к двери. У стола секретарши остановился, оперся ладонями о столешницу, негромко сказал, склонившись к девушке:

— Ира, он велел не требовать платежей с Романчука. Ну ладно, пусть так и будет. А ты как считаешь, это нормально?

— Да отлично, Кирилл Васильич, — простодушно ответила она.

— Ну тогда ладно, раз ты так считаешь, пусть будет, — сказал Орехов.

Не сомневался, что Ира не передаст его слова боссу. Она будет думать, что влияет не только на старика, но и на его, Орехова, мнение. Пусть думает, дура!

Она и думала, но совсем не то, что предполагал Орехов. Презрительно фыркнула, когда зам вышел в коридор, вежливо прикрыв за собой дверь, достала из сумочки губную помаду, зеркальце, принялась старательно подкрашивать губы.

«Индюк надутый! — думала Ира. — Всех дураками считает, один он умный. Ну ничего, придет время, Илья Ильич вытурит его в два счета, уж я-то постараюсь, чтобы так и случилось».

Ира презирала Орехова отнюдь не за то, что он старался казаться умником. Он был чуть ли не единственным мужчиной, который был абсолютно равнодушен к ней, хотя постоянно говорил комплименты, ласково улыбался, но она чувствовала — все это пошлое притворство. Пошлое потому, что он не особо скрывал его, считая Иру глупой сексуальной игрушкой босса. Такое разве можно простить? Другие тоже лишь комплименты говорили, но смотрели так, что... А этот! Да она знала, почему абсолютно не волнует его, многие в фирме знали, что Орехов и жену свою, крашеную блондинку Оксану, может удовлетворить только после того, как пообщается с другой блондинкой. Такие вот странности были у первого зама. Какая красивая женщина может простить подобное отношение к себе, если она не блондинка и не собирается ею становиться в ближайшем будущем?!

Никакая!

Лана Романчук оторвалась от клавиатуры компьютера, потянулась, долго смотрела на монитор, пытаясь понять, то ли она написала об очередном модном мюзикле. Вроде бы то, что хотели в газете, которая заказала статью. Но нужно будет еще раз внимательно прочитать текст. С театральными премьерами было все просто, она, весьма уважаемый театральный критик, могла себе позволить быть честной в оценках последних работ российских режиссеров. Режиссеры считались с ее мнением, даже если и критиковала, не обижались, поскольку чуть ли не со всеми из них она была в дружеских и не только дружеских отношениях. А вот с мюзиклами было сложнее. Эти сугубо коммерческие проекты не терпели никакой критики, статьи о них были откровенно заказными и хорошо проплачивались, и тут следовало пройти по лезвию бритвы — и заказчиков не разочаровать (дабы получить хороший гонорар), и свой авторитет сохранить. По большому счету, тут компромисса быть не могло: либо деньги, либо авторитет, но театральные люди Москвы, да и всей России, знали, в какой стране они живут, и прощали друг другу маленькие слабости. Режиссеры ставили пошлые шоу звезд, актеры снимались в ужасающих сериалах, ну а критики все это похваливали. «Рыночные отношения», ничего не поделаешь.

Оттолкнувшись пальцами от столешницы, Лана выехала вместе с креслом на середину комнаты, встала с кресла. В замызганном махровом халате, с всклокоченными короткими волосами на голове, она совершенно не походила на ту светскую львицу, которую иногда показывали по телевидению. Что поделаешь — двое детей-школьников, нужно их накормить-напоить, обстирать, да еще и за успехами в школе проследить. Денег на домработницу не было, поддерживать имидж светской львицы становилось все труднее. Раньше муж субсидировал, а теперь и у него возникли проблемы в аптечном бизнесе. Да, собственно, кто ее видит дома? Только муж, с которым в последнее время не очень хорошие отношения были, занимались любовью два-три раза в месяц, он стал нервным, а она злилась на то, что денег мало дает на нужды тяжкой профессии светской львицы. А ведь она платила за это, в свою очередь. В аптечных киосках Бориса висели его фотографии с Евгением Сидихиным, Ольгой Дроздовой и даже Джеком Николсоном, что должно было убедить жителей Москвы — такой хозяин аптечного киоска не обманет, все лекарства у него настоящие. И ведь действовало! До недавнего времени...

Она пошла на кухню, там ее муж пил кофе и, судя по всему, не собирался ехать и руководить своими киосками.

— Плесни мне тоже кофе, Боря. Ты сегодня дома? — сказала она, присаживаясь на кухонный диванчик.

— А ты?

— Вечером у меня важная встреча в Доме кино. А у тебя как дела? Вчера ты вернулся поздно, с неистребимым амбре чужих духов.

Романчук налил в чашку кофе, придвинул жене. Он подозревал, и небезосновательно, что она изменяет ему, но не делал из этого проблемы. Отвечал тем же.

— Я же не спрашиваю, где и с кем ты провела очередной вечер, Лана?

Она села за стол, глотнула кофе.

— Я тебе верна, — сказала Лана. — Если есть какие-то претензии — карты на стол.

— Аналогично.

— Ладно, не будем о грустном. Я закончила статью об этом идиотском мюзикле, бездарность полная! Да говорить об этом нельзя. Вроде бы выдержала политкорректность, которую требовали, но... не уверена. Тяжело писать положительный отзыв на полностью идиотское представление.

— Мои соболезнования, Лана. Ты в таком виде гораздо привлекательнее, чем на экране телевизора.

— Да? Извини, Боря, детей проводила в школу — и сразу за компьютер. Собой заниматься некогда было... А надо бы, мне ведь уже тридцать пять.

— Разве дело в этом? — спросил Романчук, внимательно глядя на жену. — Следить за собой — это значит по полчаса красить ногти, вместо того чтобы поговорить с мужем, поиграть с детьми? Штукатурить себя, ходить в парикмахерскую раз в месяц...