Смерть в Галерее

Доктор уехал, пост дежурного заняла миссис Сандерсон, и во всем доме воцарилось временное затишье. Человек в штатском вернулся на свое место в холле, а Годолфин еще не приехал от инспектора Бриди.

Фрэнсис пошла к себе и присела на кровать. Она чувствовала страшную усталость. Она настолько устала, что было огромным облегчением просто сидеть и прислушиваться к своей усталости. Ей вспомнилась мать. Вот так однажды вторая жена Мэйрика сидела и прислушивалась к своей невыносимой боли. «Ты можешь быть выше своей боли», — сказала она испуганному ребенку, взобравшемуся к ней на постель, — «прислушайся к ней, и она уже не твоя. Тогда это боль сама по себе. Если в тебе поселилась боль, дитя мое, просто посиди и прислушайся к ней».

Фрэнсис прислушивалась к своей усталости и к тяжелой боли в сердце, которая была настолько реальной, будто кто-то и вправду сильно сжимал рукой сердце.

Такой ее и нашла Доротея. Она то благодарила Бога, то тихо ругалась. Служанка Подошла и тяжело плюхнулась в соседнее кресло.

— Простите, мисс, — довольно резко начала она, и в ее голосе все еще слышался весь пережитый ужас. — Я ничего не могу с собой поделать. Я сойду с ума.

— Доротея! — Фрэнсис вскочила с кровати, полная тревоги и раскаяния. — Прости меня, Доротея. Чем тебе помочь? Я совсем забыла, что ты уже не молоденькая. Отдохни, мы все сделаем сами.

— Это не от работы, работа — это пустяки. Вы сами сядьте, мисс. — Доротея тяжело дышала, и ее широкое морщинистое лицо побледнело. — Я сильна, как никогда. Так я и сказала племяннице, когда она приезжала вынюхивать, почему я не оставлю службу у мадам. Нет, я не об этом. Причина здесь, в моем сердце.

Она выразительно положила руку на мощную грудь, туго обтянутую строгим черным платьем.

— Она здесь, — повторила она и искоса посмотрела на девушку. — Я люблю мадам, — продолжила она после паузы. — Если бы она была моей матерью, я не смогла бы любить ее больше. Я с ней с юности, с пятнадцати лет. Я ее знаю. Она постарела на моих глазах.

Она молчала, и потрясенная Фрэнсис увидела, как слезы катятся из ее добрых глаз и медленно стекают по щекам. Слезы и морщины — невыносимое сочетание, но слезы Доротеи, этого оплота силы и здравого смысла, были для Фрэнсис чем-то совершенно ужасным. Слеза упала ей на руку, и она удивленно рассматривала маленькую каплю.

— Я совсем потеряла голову, — сказала она, сердито вытирая глаза. — Но, мисс Фрэнсис, милая, я так боюсь. Понимаете, уже не впервые она одна так бродит по дому.

— Что?!

— Тише, тише, милая, не волнуйтесь. — Теперь, когда слово было сказано, и секрет был раскрыт, Доротея была больше похожа на саму себя. — В этом ничего страшного нет, но я должна была об этом кому-то сказать, чтобы не сойти с ума. Я не могу об этом говорить с полицией, они придут и будут ее беспокоить, а она для этого слишком старая. Да я никогда бы и не сделала этого. Они до нее доберутся только через мой труп.

— Но, Доротея, что все это значит? Что ты хочешь этим сказать? Когда ты раньше видела, что она вот так бродит по дому? Ведь не той же ночью…

— Да, именно той ночью, когда умер мистер Роберт. Она бродила по дому в полной темноте. Она прекрасно знает дом, вы сами видите. Мы здесь прожили тридцать лет. Можно выучить дом за это время.

Фрэнсис резко села. Ее прекрасные глаза сузились, губы сжались.

— Будет лучше, если ты мне все расскажешь, — сказала она.

Доротея наклонилась к ней и понизила голос.

— Вы помните, как той ночью встретили меня перед дверью мисс Филлиды? — монотонно прошептала она, глядя на нее честно и прямо. — Вы тогда еще пожалели, что мадам сюда приехала, и я с вами согласилась. А потом я рассказала, что она очень рассердилась на мистера Роберта. Помните, я сказала, что она не хочет ложиться спать и сидит у камина, вспоминая прошлое?

— А-а, помню. Продолжай.

— Вот я и говорю. Я вернулась к ней, и мне показалось, что она немного успокоилась, но все-таки никак не соглашалась лечь в постель. Она придиралась то к тому, то к другому. Я ничего не могла с ней поделать. Через некоторое время я вышла и оставила ее одну. Это ее всегда раздражало, и я подумала, что хоть сейчас она придет в чувство. Я пошла на кухню за горячим молоком. Норриса не было, и я поговорила с миссис Сандерсон и Молли. Точно не помню, сколько я там пробыла, наверное, больше часа. Когда я вернулась со стаканом молока на подносе, то увидела, что везде темно.

— Кто потушил свет?

— Не знаю. Тогда я подумала, что это сам мистер Роберт. Вообще-то я думала не об этом, а только испугалась, что так задержалась. Я не стала включать свет в холле, потому что я здесь не хозяйка. Да я могла обойтись и без света. Я сотни раз проходила по этим ступенькам. Я прошла через площадку, толкнула дверь и сказала: «А вот и я», и ждала, что она мне в ответ скажет какую-нибудь колкость.

Она замолчала, и отблеск того страха все еще стоял в ее глазах.

— Ее там не было. Комната была пуста. Я не могла в это поверить. Весь последний год она была так слаба. Я думала, что переезд из Хэмпстеда будет для нее ударом. Я сходила с ума. Потом поставила молоко и опять вышла. Я просто не знала, что делать.

Она так ярко все описала, что Фрэнсис живо представила ее стоящей на пороге большой темной спальни.

— Понимаете, я испугалась, — быстро шептала Доротея. — Я знаю дом, но не людей, которые здесь живут. Каждую комнату здесь я знаю, как свои пять пальцев, но я не знаю, кого могу в этих комнатах встретить. В доме Уже был какой-то шум, и я не хотела, чтобы Шума было больше.

— Шум?

— Да, шум. Но это не совсем верное слово- Мистер Роберт днем совсем забылся, когда разговаривал с мадам. Бедный мистер Роберт, мне так было его жаль, когда я услышала о его смерти, но я бы никогда не простила его за то, что он ей сказал, если бы он остался жив. Вот я так стояла и думала, что же мне делать. А потом услышала, как она шла через холл. Я точно знала, что это была она. Ее шаги я бы узнала где угодно и когда угодно. Но я не верила своим ушам, потому что уже лет двадцать не слышала, чтобы она так ходила. Она шла быстро и уверенно, совсем как в молодости. Я подбежала к лестнице и тихо позвала ее, потому что не хотела поднять на ноги весь дом. «Это вы?» — спросила я. «А-а», — ответила она, а ее голос был такой молодой. Я подумала, что схожу с ума. Она днем так рассердилась, что, понимаете, это придало ей силы. Я спустилась, нашла ее и мы вышли на свет. Она была совершенно спокойна, совсем не дрожала, как вечером. Она была спокойна, упряма, и ее рассудок был в полном порядке. И именно тогда она приказала мне дать телеграмму.

— Она приказала именно тогда?

— Конечно, — Доротея вцепилась в колено своей слушательницы. — Так я и узнала адрес. Я вам говорю, той ночью она помолодела лет на десять. Но потом ей, бедняжке, пришлось за это платить. Она была такой, как раньше, умной и решительной. Она вспомнила, что адрес, который был на телеграмме мистера Мэйрика из Гонконга, записан в черной записной книжке. И что лежит она в дорожном секретере. Тогда-то она и продиктовала мне текст телеграммы: «Немедленно возвращайся домой. Это жизненно важно. Габриель» — Вот что было там написано. Я пообещала ей, что на следующий день первым делом пошлю телеграмму. Поэтому утром я послала Молли на почту. Мадам была слаба, поэтому у меня совершенно не было времени диктовать телеграмму по телефону или сбегать на почту самой.

— Итак, Молли послала телеграмму? Поэтому о ней и узнал инспектор? И поэтому вы ее уволили, когда нашли Роберта? Доротея шмыгнула носом.

— Да, это было глупо, — сказала она. — Я потеряла голову. Когда его нашли, я потеряла голову. Я сразу вспомнила, как она тогда бродила по дому. Я не знаю, о чем думала, поэтому не спрашивайте. Я только чувствовала, что не могу допустить, чтобы ее, бедную, допрашивали. И самым простым мне показалось избавиться от девчонки, пока она ничего не успела вспомнить. В наше время было проще, никто ни о чем не спрашивал, и никто ничего не объяснял. Я забыла, что времена изменились. Поднялся такой шум, будто я увольняла не служанку, а члена парламента. И вместо того, чтобы все скрыть, я привлекла ко всему этому особое внимание. Я пришла и рассказала все мадам, а она, моя умная старушка, из всего Этого вытащила и меня и себя.