Проект "410" (СИ)

«1960 год, 2 сентября: Дверь в рабочий кабинет постоянно захлопывается, вчера в нём застряла уборщица, бедная Вера так перепугалась, так сильно звала на помощь, что сорвала голос. Попросил механика оборудовать кабинет аварийной кнопкой, которая открывала бы двери, дабы избежать подобного в будущем».

Я краем глаза покосился под стол, там и вправду находилась красная кнопка за стеклом, на душе от этого стало спокойней, но я повременил с нажатием и открыл последнюю страницу, на которой тоже была запись.

«1963 год 9 октября: Где мы ошиблись? В чём просчитались? Машина повела себя не так, как мы планировали. Вместо зацикливания пространства и времени, она начала создавать множество циклов, нереальное количество, приборы фиксируют просто ужасные цифры! Бедный паренёк сошёл сума, потерял возможность воспринимать мир, не разделяет «Я» и «Они». Аварийно выключили все приборы, начали немедленную эвакуацию персонала, дабы никто больше не пострадал. Проект «410» официально закрыт».

Теперь картинка стала более понятной: лагерь, НИИ, учёные, проекты, подопытные, циклы, ноосфера! Но почему я?! Почему именно я попал в этот лагерь?! В чём моя избранность?! Несмотря на новые ответы вопросов лишь увеличилось, да я примерно понял природу «Совёнка», но всё остальное… Всё остальное для меня — загадка.

Я со вздохом нажал на красную кнопку. Неожиданно загорелся оранжевый свет, послышался протяжный свист сирены, и дверь отворилась.

«Чёрт! — Ноги стали ватными от радости. — Неужели это не конец?!»

— Семён! — Лена радостно вскочила с пола и бросилась ко мне. — Ты её открыл! Ты…

Она крепко обхватила меня руками и прижалась всем телом, я ещё чувствовал дрожь, но теперь Лена не плачет.

Алиса смущённо смотрела в сторону и водила ногой по полу, видать ей было стыдно за свою истерику, не иначе.

— Давайте уйдём отсюда, — я взял Лену за руку, и мы втроём вышли из злосчастной комнаты.

Перед нами снова предстали тёмные холодные коридоры. Я зажёг фонарик, и его луч в очередной раз рассёк сгустившуюся вокруг тьму. Мы медленно двинулись вперёд, наши шаги отдавались гулким эхом, и иногда казалось, будто за нами кто-то идёт.

Позднее коридор стал расширяться, появлялось множество дверей, комнат, и вскоре мы вышли в просторное помещение, чем-то она напоминало школьный актовый зал: наспех собранная сцена, ряды стульев, микрофон, дешёвые усилители звука, а на одной из стен висела огромная доска с надписью: «Известия».

«Сотрудник! Помни:

1) Участие в общественной жизни института — твоя обязанность, не оставайся в стороне;

2) Тишина — твой друг и товарищ, не мешай коллегам работать;

3) Ты работаешь над секретным проектом, держи рот на замке, не выдавай тайн врагу;

4) Ни при каких обстоятельствах не трогай аппаратуру вне своего кабинета;

5) Работай честно, двигай нашу науку вперёд к светлому коммунистическому будущему!».

Обычная агитация, в Союзе такая висела на каждом углу, возможно, толка от неё было маловато, но, как говориться: все средства хороши. Выхода наверх всё ещё не наблюдалось, а ноги от долгой ходьбы начинали болеть, да и после пережитого стресса хотелось отдохнуть в относительном спокойствии.

На сердце стало спокойней от того, что двери в жилые комнаты были деревянными и закрывались на обычный ключ, потому мы без опаски вошли в одну из них. Зелёная двухъярусная кровать, тумбочка с часами на ней, засохший фикус, фото миловидной девушки в рамке и пустой чемодан, вот и всё, что было в комнате.

Алиса молча взобралась на второй ярус кровати и, повернувшись лицом к стене, заснула. Мы с Леной уселись на первый и, упираясь друг в друга, замолчали. Сон не шёл, потому я решил разбавить длительное молчание.

— Лен, — шёпотом начал я. — Ты никогда не рассказывала о жизни до лагеря, о школе, о детстве, о семье.

— А не о чем рассказывать, — тихо ответила она. — Ты хочешь услышать что-то удивительное, захватывающие? Но в моей жизни такого нет.

— Знаешь, за последнее время мне хватило удивительного и захватывающего, я всего лишь хочу узнать о тебе.

— Я даже не знаю, о чём рассказать, — она смутилась. — С чего начать…

— Начни сначала, — я улыбнулся.

— Родилась, росла, училась… — Лена сильно задумалась. — Большую часть жизни, жила у родственников, воспитывалась у бабушки.

— Она у тебя хорошая?

— Нет, — такой ответ стал неожиданностью. — Ей на меня всё равно, в детстве она меня вовсе не любила, называла «совковым отродьем», позже ко мне привыкла, но лучше не стало.

— Да уж, — я приобнял её. — А отец?

— Что отец? — Лена прижалась ко мне. — Я видела его пару раз в своей жизни, даже не знаю, любил он меня.

— Как вы с Алисой познакомились?

— Мы с детства знакомы, — девочка улыбнулась. — Ещё с детского сада, мы с ней в одной группе были, познакомились, когда она вылила мне манку на голову.

— Нечего было языки показывать, — послышался голос Двачевской.

— Нас обеих поставили в угол, с тех пор мы… — Лена осеклась.

— Кто вы?

— Подруги… Или знакомые.

Алиса спустилась сверху и села напротив нас на тумбочку, она устало улыбалась, довольно длительное время этой эмоции не было на лице Двачевской.

— Помнишь, как мы впервые приехали в «Совёнок»?

— Да, — Лена подняла на Алису глаза. — Сначала ты говорила: «Отстойник какой-то! Лучше бы в ГУЛАГ отправили, чем ко всем этим сопливым пионерам!».

— Я и сейчас так думаю, — фыркнула Двачевская.

— Неправда.

Девочки будто забыли, что я сижу рядом, но, признаю, мне было интересно наблюдать за их разговором.

— Может и не совсем так, — Алиса поправила волосы. — Но пионеры вокруг всё равно сопливые.

— Мне в лагере сразу понравилось, — Лена закрыла глаза. — Так тихо, тепло…

— Ага, — Двачевская усмехнулась. — Представь, Семён, она всю смену просидела в домике в обнимку с книжками.

— Не ври! — Лена нахмурилась. — Я купаться ходила.

— Один раз за двадцать четыре дня.

Голоса девочек стали отдалёнными, они звучали всё тише и тише, веки закрывались, а сознание погружалась в объятия морфея…

========== Глава VII ==========

Коршаков вышагивал вперед с опущенной головой, он совершенно потерял надежду найти пионеров, чекист всё время молчал и смотрел себе под ноги. Он продолжал поиск и тщетные попытки что-то узнать, но, казалось, что он уже не верит в себя.

Женя и Электроник шли за ним, настроение у обоих так же было отвратительным. Возможно, они даже пожалели, что отправились за Коршаковым, но сейчас лишь молча перебирали ногами.

Через полчаса блужданий, чекист устало осел на землю, под глазами у него виднелись синяки, лицо выглядело жутко — и без того староватое, теперь оно казалось на несколько лет старше: морщины стали глубже, кожа бледнее, щёки впали вовнутрь.

— Может, стоит отдохнуть? — Женя села рядом.

— Стоит, — устало ответил Коршаков. — Стоит…

Электроник сел поблизости. На лес опускались сумерки, тени становились всё менее яркими и плотными, постепенно вовсе исчезали. Сегодня ночь была более зловещей.

— Может, вернемся? — Предложил Сыроежкин. — Столько дней прошло.

— Я могу отвести вас обратно, — чекист говорил тяжёлым уставшим голосом.

— Нет, я имею ввиду всем нам, — Электроник уставился в небо. — Может быть, они вернулись в лагерь, только мы не знаем.

Коршаков достал рацию из-за пояса и показал её пионеру, после чего объяснил:

— Если бы они нашлись, то мой человек сразу бы об этом сообщил.

— Тогда стоит привлечь вертолёт? — Парень развёл руками. — Какие-нибудь локаторы?

— Какой вертолёт, какие локаторы? — Мужчина с грустным смешком посмотрел на Электроника. — Мальчик, ты серьёзно считаешь, что ради трёх пионеров, КГБ будет поднимать вертолёты?

— Люди всё-таки.

— Сейчас не то время, чтобы ради трёх подростков срывать с постов боевые машины.

— Что нам делать? — Влилась в разговор Женя.

— Не знаю, — Коршаков натянул фуражку на глаза. — Расскажите мне ещё раз о лагере, об этих троих. Чем они занимались, о чём говорили, что планировали?