Вкус запретного плода

Черт возьми, сказал он себе, родео затянулось! Очевидно, она устала ждать и ушла! Он даже не знал, как ее зовут, и не имел удобной возможности это выяснить. Джеф снова посмотрел на часы. Он еще успевал на последний самолет.

Объявили последние результаты. Победитель подошел к судейской ложе; Джеф вручил чек. Исполнив последнюю обязанность, он освободился.

Переодевшись, Джеф взял чемодан и поспешил на стоянку ждать лимузин. Однако к нему подкатил большой белый «роллс-ройс». Это было не «Серебристое облако» — модель, которую он часто видел в Беверли-Хиллз на стоянках у супермаркетов, — а огромный, длинный, элегантный автомобиль с затемненными стеклами, защищающими пассажиров от жаркого техасского солнца и любопытных взглядов. Джеф уже собрался отойти в сторону, когда дверь машины открылась. Высокая, улыбающаяся темноволосая женщина подалась вперед с заднего сиденья.

— Садитесь, — пригласила она.

— Я спешу в аэропорт, — возразил он, чувствуя себя идиотом.

— Я отвезу вас, — судя по ее улыбке, она наслаждалась не только его смущением, но и своей смелостью.

Раздраженный Джеф положил чемодан в машину и сел в нее. Дверь захлопнулась, автомобиль тронулся с места. Джеф повернулся к женщине. Она с улыбкой разглядывала его. Это не понравилось Джефу. Указав на шофера, актер спросил:

— Он знает, куда ехать?

— Знает.

— У меня мало времени, — он взглянул на часы.

— Это не проблема, — сказала она.

— Скоро улетает последний самолет.

— Последний рейсовый самолет, — уточнила она. — Он делает несколько промежуточных посадок. Вы можете пообедать здесь и попасть в Лос-Анджелес раньше него.

— Каким образом?

— На моем самолете, — ответила она.

Заметив его недоверие, женщина добавила:

— Это ДС-6. Вы сможете вернуться в Лос-Анджелес до полуночи. Если захотите.

Похоже, она была уверена в том, что он этого не захочет.

— Вы весьма самоуверенны.

— Когда у человека есть миллиард долларов, он может быть весьма самоуверенным.

Она произнесла это тихим, но весьма твердым голосом, убедившим Джефа в двух вещах. Она имела в виду именно миллиард, а не миллион. И она действительно владела им. Ответить на это было нечего, поэтому он откинулся на мягкую спинку сиденья, обтянутого замшей. Джеф отчетливо сознавал свое изумление.

— Я даже не знаю вашего имени.

— Вы останетесь? — спросила она и небрежно добавила: — На обед.

— Да, если я смогу вернуться сегодня в Лос-Анджелес.

— Хорошо. Пообедаем у меня.

— О’кей.

Она улыбнулась, подалась вперед, опустила деревянную панель. В мини-баре находились бутылки, бокалы и лед.

— Бербон?

— Вам не следует сказать ему, что мы не едем в аэропорт?

— Он знает, — ответила она. — Бербон?

— Скотч со льдом и водой.

Возможно, миллиард долларов действительно делает человека таким самоуверенным, подумал Джеф. Женщина протянула ему бокал и продолжила беседу:

— Дорис. Дорис Мартинсон.

Он почти забыл о том, что он спросил, как ее зовут. Он поднял бокал. Обычно он пил медленно, маленькими глотками, не желая подражать Джоан. Но на сей раз смущение или жажда заставили его сделать большой глоток.

— Мартинсон. Это нефть, да? — сказал Джеф.

— Нефть. Хлопок. Олово. Издательства. Заводы по производству консервов. Морские перевозки. Рудники…

Она не закончила фразу, словно ей не удалось вспомнить все капиталовложения Мартинсона.

— Похоже, мистер Мартинсон — весьма занятый человек, — сказал Джеф.

Эта фраза содержала в себе намек на то, что Дорис обладала полной личной свободой и не боялась сплетен.

— Мистер Мартинсон умер, — сообщила она.

— О?

Это было даже не словом, а лишь звуком. Но говорившим весьма многое. Ее вдовство меняло всю игру, удваивало ставки. Она сказала о нем, чтобы Джеф расслабился. Однако новость обеспокоила его. Он не мог объяснить себе, почему он увидел в Дорис источник опасности.

Он откинулся на спинку сиденья и оценивающе посмотрел на Дорис. В ее лице отсутствовала мягкость черт, присущая Джоан. По голливудским меркам она не была фотогеничной. Некоторые женщины имеют лица, слишком сильные и красивые для кинокамер. Красота Дорис была красотой силы, а не слабости. Она обладала хорошим, зрелым телом с полными грудями, слегка покачивавшимися в разрезе шелковой блузки.

Она подалась вперед; манто из черных соболей, наброшенное на плечи, подчеркивало белизну ее кожи. В его покрое ощущался западный стиль. Черный цвет явно был ее любимым. Он оттенял светлую кожу Дорис, гармонировал с ее темными волосами, делал губы более яркими.

Она взяла у Джефа бокал, чтобы снова наполнить его.

— И давно это случилось? Я имею в виду кончину мистера Мартинсона, — сказал Джеф.

— Три года тому назад. Авиакатастрофа в Венесуэле.

Он что-то вспомнил. Это отразилось на его лице.

— Да, тот Мартинсон, — продолжила она.

Потрясение Джефа усилилось. «Тот» Мартинсон был одним из богатейших людей мира. Однако Джеф никогда не слышал о миссис Мартинсон. — Ему, кажется, было лет под шестьдесят… — произнес Джеф.

— Шестьдесят четыре, — уточнила она и поспешила ответить на вопрос, который он не успел задать: — Я была его второй женой. Он женился повторно только ради Джекки. Его единственного сына.

— Он хотел дать ему вторую мать, — предположил Джеф, оправдывая в своих глазах разницу в возрасте.

Но она рассмеялась; ее груди заколыхались в разрезе блузки.

— Когда мы поженились, Джекки было двадцать шесть лет. Нет, он взял меня в жены лишь потому, что хотел доказать миру — хоть его дорогой, любимый Джекки оказался гомиком, Клит Мартинсон — настоящий мужчина. У него хватало сил трахаться ежедневно до того полета. Отдаю ему должное. Он был не слишком хорошим любовником. Хотя и весьма сильным.

Она отчасти восхищалась умершим, но с явным отвращением говорила о его животной сексуальности, которую он выплескивал на нее. Она ясно дала это понять. Внезапно Дорис добавила: — Несомненно, существовала и другая причина. Чтобы лишить Джекки наследства, Клит нуждался в ком-то, кому он мог оставить свое состояние. Благотворительность была ему не по душе. Он надеялся, что Джекки будет жить с ненавистью ко мне и проклинать своего отца. Это было идеальной местью.

— Что с ним случилось?

— Думаю, старина Клит перевернулся бы в гробу, узнав, как мало огорчился малыш Джекки. Он открыл в центре Далласа салон моды и книжную лавку и стал жить с молодым актером, снимающимся в рекламных роликах. Я слышала, они оба очень счастливы.

Она сообщила об этом с удовлетворением в голосе. Все, что унижало Клита Мартинсона, позволяло ей сводить с ним счеты.

«Роллс-ройс» свернул с асфальтовой дороги и въехал через ворота в ухоженные частные владения. Дома нигде не было видно.

Джеф разглядывал подстриженные газоны, одинаковые деревья. Затем в конце дороги он увидел большой белый особняк, построенный в южном стиле. Джеф залюбовался длинными изящными колоннами, высокими окнами, просторной верандой, красивым балконом на втором этаже. Дом произвел на него впечатление.

— Вам это знакомо? — спросила она.

— Да. Да, знакомо.

Однако он испытывал недоумение.

— Тара, — просто произнесла она.

— Тара? «Унесенные ветром»?

— Вы абсолютно правы, — насмешливо сказала Дорис Мартинсон. — Собираясь строить новый дом, они увидели «Унесенных ветром». Дженни Мартинсон еще была жива в те дни. Она сказала: «Клит, почему бы нам не построить такой дом?» Он это сделал. Заказал копию Тары, только больших размеров, с кондиционерами. Они занимают большее пространство, чем установленные в нью-йоркском «мюзик-холле». На свадьбе присутствовали тысяча шестьсот гостей, и дом был заполнен не до конца. Сейчас, конечно, здесь одиноко. Я бы продала его, если бы кто-то мог позволить себе купить такой особняк. Думаю, когда я снова выйду замуж, я отдам его под сиротский приют или школу.

— Вы собираетесь снова выйти замуж, — сказал он.