Слишком много подозреваемых

Лавджой был демократичен в выборе компании, но до определенной степени. Он мог общаться с художниками, наркоманами и русскими эмигрантами, заполонившими Нью-Йорк, обтягивать свою задницу в джинсы цвета хаки и хлопать по плечу пакистанского таксиста, но все-таки в его жилах текла голубая кровь.

– Состав списка приглашенных на вечеринки и на семейные празднества не имеет отношения к рассматриваемому нами вопросу, – высказался, выручая Лавджоя, Джордж.

Тот, ощутив поддержку, решил перейти в наступление:

– Никому нет дела, ходили мы друг к другу в гости или нет, но за профессиональную компетентность Генри я ручаюсь.

– Понятно, – откликнулась Клио ледяным тоном, способным сразу же заморозить всех присутствующих, но Лавджой не сдавался:

– Думаю, что в это лето все изменится и супружеская пара Льюис будет принята в клуб.

Тут следовало бы вмешаться секретарю, и она это сделала.

– Почему бы вам просто не проголосовать? – спросила Гейл. – Со всей документацией и рекомендациями вы ознакомлены. У каждого из вас уже сложилось мнение.

– Да, конечно, – кивнула Клио. – Но каким бы очаровательным, богатым и умным ни был Генри Льюис, он не наш человек. Он не вписывается в наш круг.

– Почему? – в один голос запротестовали Джордж и Уоллес.

– Потому что он – черный! – Клио надоело кружить вокруг да около, и она решила назвать вещи своими именами.

– Как можно?! При чем тут это? Совсем сошла с ума! Здравомыслящие члены совета были готовы чуть ли не линчевать ее, а она над ними явно насмехалась.

– Почему вы голосуете за членство Генри Льюиса в клубе? – остановила она их порыв.

– Потому, что он достойный человек, зарабатывающий деньги честным трудом и платящий налоги.

– А я не выношу негров, и везде, где только возможно, я избегаю общества черномазых.

От ее грубого высказывания члены заседания взорвались, словно праздничные шутихи, и так же быстро угасли, украдкой посматривая на Гейл, насколько точно она запечатлеет в протоколе его неосторожно оброненные слова.

Гейл в этой ситуации чувствовала себя хозяйкой положения и вся обратилась в слух.

– Не могу поверить, что слышу подобное в этих стенах. – Джордж опустил голову и спрятал лицо в ладонях.

Клио вскинула голову, и ее длинная черная грива взметнулась.

– Ради бога, не изображайте возмущение. Вы все не меньше, чем я, не желаете, чтобы черномазый стал членом нашего клуба.

– Расовая принадлежность Генри вполне может вызвать некоторый дискомфорт, – признал Джек Ван Фюрст, председатель приемной комиссии, охлаждая страсти.

От этого пожилого человека с тронутой благородной сединой пышной шевелюрой исходили флюиды шарма, он был невозмутим и хладнокровен, как истинный дипломат. Несмотря на изнуряющую жару, Джек выглядел на удивление свежим, и даже стрелки на его льняных брюках были безупречны.

– Но я не думаю, – продолжил он, – что кто-либо из нас хочет затевать здесь неуместную и бесполезную дискуссию.

– Неуместную? Вы так это называете? – вскинулся Джордж. – С более постыдными предрассудками я еще не сталкивался. Возможно, для вас это будет откровением, но не все состоятельные люди обязательно принадлежат к белой расе и вдобавок протестантского вероисповедания. Давно уже назрела необходимость расширить рамки нашего клуба.

– Давайте не отвлекаться на глобальные проблемы, – остановил его председатель. – У нас лишь один вопрос, который требует обсуждения, – прием Генри и Луизы Льюис в клуб. Все остальное вне компетенции нашей комиссии.

– Конфликт по поводу Генри – лишь пример того, до чего мы докатились с нашим глупым, высокомерным изоляционизмом. Мы отвергаем всех, кто хоть сколько-нибудь не похож на нас. Мы тупо не признаем существования иных миров, хотя их, между прочим, создал тот же господь, что и нас.

Выслушав эту тираду Джорджа, Уоллес согласно кивнул. Даже Гейл, которая сознательно сторонилась всякой политики, понимала, насколько узок круг тех, чей социальный статус позволял им удостоиться чести быть принятыми в клуб «Фейр-Лаун», и как это неперспективно для будущего клуба. Редко, но случалось, что она испытывала угрызения совести, когда отказывали в приеме людям, лично ей симпатичным и весьма, с ее точки зрения, достойным.

А все лишь якобы из-за того, что они заняты в индустрии развлечения, что, как она знала, служило фиговым листком, прикрывающим ради приличия истинную причину отказа, а именно тот факт, что эти люди были евреями. Впрочем, Гейл искренне старалась убедить себя, что какие-то перемены все-таки происходят в последнее десятилетие. Несколько отпрысков католиков во втором поколении посещали занятия в детской теннисной школе. Одну азиатку, бывшую фотомодель, вышедшую замуж за члена клуба, тоже допустили в святая святых. Разве это не прогресс?

Совесть Гейл успокаивало еще и то, что список членов клуба вполне соответствовал демографическому состоянию данного района. Саутгемптон, расположенный в девяноста милях от Нью-Йорка, давно стал резиденцией воротил с Уолл-стрит и их семей. Большей частью они селились на территории, окружающей клуб на пространстве в несколько квадратных миль между южным отрезком шоссе Монтаук и Атлантическим побережьем.

Гейл обставляла и декорировала эти дома, которые непременно имели романтические названия – «На взморье», «Жемчужный прибой», «Край земли», «Семь кленов». В каждом из домов было не менее двенадцати спален, мраморные портики и колоннады, вырастающие прямо из идеально ровного, будто подвергнутого маникюру, газона. Это были люди, которые предпочитали называть комнаты в своих домах «большими» и «малыми» залами, «верхними» и «нижними» гостиными, «буфетными», «солярием» и т. д. По внутреннему телефону поддерживалась связь с гостевыми домиками, с бассейнами, с отдельным крылом дома, предназначенным для младшего поколения. Редко кто из этих «хозяев жизни» сам готовил себе еду, и уж никто никогда не убирал за собой. Они же и составляли в основном контингент клуба «Фейр-Лаун». Клубные автостоянки, как и подъездные дорожки к особнякам, были заставлены исключительно машинами престижнейших марок.

– Родители Луизы Льюис являются главными спонсорами нашего традиционного турнира в честь Дня независимости. Они лично пригласили нескольких знаменитых профессионалов. Четвертого июля они будут открывать турнир, – обратился с очередным доводом к собравшимся Джордж.

– Турнир? Да-да… Не Луиза ли выиграла его однажды? – очнулся Питер Паркс и пошевелился, изменив позу в удобном кресле у окна.

Багроволицый, с округлым животиком, он походил на изрядно постаревшего Шалтая-Болтая из детского стишка. Гейл, как и другие, знавшие его издавна, помнила, как он покорял всех десять лет назад жизнерадостным юмором и темпераментом. Однако постоянное пьянство сделало его тихим и пассивным. Он почти никогда не высказывал своего мнения насчет какой-либо кандидатуры и голосовал неизменно вслед за большинством. Упоминание о летнем праздничном турнире пробудило в нем интерес, так как по этому случаю коктейли подавались публике с более раннего, чем обычно, часа. Он уже предвкушал, как это будет происходить и какое приятное времяпрепровождение его ждет.

– У нее еще был отличный партнер, парень из Пайлиг-Рок. Не припомню его фамилию…

– Генри – зять Банкрофтов. О нем мы и толкуем. Неужто ты забыл? – Джордж, надеясь получить от Питера поддержку, несколько воспрял духом. – Луиза попала в списки, едва ей исполнилось двадцать пять, всем на радость, и, как я помню, никто не проголосовал против.

– То было до того, как она выбрала себе муженька, – пробормотал себе под нос Питер.

Устав предусматривал, что дети членов клуба, достигнув двадцати пяти лет, автоматически становились младшими членами и обладателями всех прав и привилегий. Когда же младший член клуба сочетался браком, то новая семейная пара должна была обратиться с прошением в приемную комиссию.

– Ни одного младшего члена мы до сих пор не завернули, кого бы они себе ни выбрали в спутники жизни, не так ли, Гейл? Как там обстоит дело со статистикой?