Смерть пиявкам!

С кем Држончек договаривался о встрече, сначала не знали. Когда его расспрашивали, он раздувался от спеси и напускал на себя таинственность. Но все его глупые мины и многозначительность ни к чему не привели, потому как раскололась другая сторона. Всем известно, каким пышным цветом расцвели у нас мошенничество и расхищение государственного имущества, за воровство никто не несет ответственности и никто его не стыдится. Так вот, второй персонаж — а это всем известный аферист, недавно и явно незаконно отхвативший крупный куш, — прилюдно бахвалился, что теперь может спать спокойно, никто к нему не придерется, потому как он законнейшим путем отмоет свои денежки. Да, да, если у человека есть голова на плечах, — не пропадет. Он, к примеру, решил стать спонсором. Не кого, а чего — художественного творчества. Как раз сейчас начинаются переговоры, он профинансирует мировой шедевр. А постановщиком шедевра будет известный мастер Држончек. Именно он снимет новую версию «Старого предания», поскольку предыдущая махинатора не устраивает…

Я удивилась:

— А разве найдется хоть один человек, которого она бы устраивала?

— Один найдется. Ее режиссер, — едко заметила Магда.

Я уже завелась. О таких вещах вообще не могу слышать спокойно. И, едва сдерживаясь, почти закричала:

— Так ведь уже само название у него плагиат! У нашего национального классика Яна Крашевского произведение называется «Старое предание», а этот недоумок дал название экранизации «Когда солнце было Богом», — но ведь так называется книга Косидовского, и говорится в ней, между прочим, об ацтеках. Почему у нас все промолчали?

— Потому что Косидовский, вероятнее всего, уже умер.

— Ну так что? А плагиат живет, процветает и аж хрюкает от удовольствия!

Магда только плечами пожала. Журналист продолжал рассказывать, не обращая на нас внимания:

— А вот теперь этот недоделанный продюсер на ушах стоит, пытаясь доказать, что он у Држончека не появлялся. Он просто не пошел на условленную встречу, потому что от кого-то услышал, будто мастер мирового класса Држончек вовсе и не такой уж мастер, есть и получше, вот он и решил не спешить. Отправился совсем в другое место, встретился с кем-то еще, и я склонен ему поверить. И было бы у него железное алиби, да вот беда — человек, с которым он встречался в роковое время, ни за что не признается в этом, поскольку является одним из замминистров польского правительства.

— А как известно, замминистров у нас что муравьишек…

— Уж это точно, особенно если к ним добавить бывших. Но в любом случае из подслушанного разговора можно сделать вывод, что в условленное время Држончек находился дома и ждал. Ну и дождался. Только кого-то другого. А этот другой лишил его жизни точно таким же способом, каким был убит Вайхенманн, только стреляли в упор, а не в спину. Два выстрела. Сделав свое дело, убийца тут же ушел. Очень спешил, так спешил, что забыл о дверях, хотя мог бы взять ключи Држончека и запереть квартиру, тем самым отодвинув момент обнаружения трупа. Глазастая соседка, которая присматривала за квартирой, заметила, что дверь приоткрыта. Она толкнула незапертую дверь, обнаружила за ней труп и в жутчайшей истерике выскочила на улицу…

А это я уже почти видела собственными глазами.

— И тут, — злорадно добавил журналист, — у бедняги сразу же возникла проблема: придется признаваться, что сдавала чужую квартиру. Если бы этот Држончек хотя бы самоубийством покончил! Тогда еще можно попытаться доказать, что некто проник в квартиру, чтобы именно в ней лишить себя жизни, просто с целью подложить свинью порядочным людям.

— Да, не позавидуешь бедной женщине, — согласилась Магда.

Я задумалась на минуту, затем спросила, где же проклятый Држончек договаривался о встрече со спонсором.

— Я же сказал — в Лодзи.

— Нет, в каком именно месте? В забегаловке, на телевидении, у каких-то знакомых?

— На телевидении, в буфете. Говорил по своему сотовому. Народу в буфете было много.

— Ну, в таком случае через час об этом мог знать весь мир, не только весь город. Я-то надеялась, беседа была более камерной, тогда удалось бы, возможно, сузить круг подозреваемых. А еще лучше, если бы разговор слышал всего один человек.

— И ты полагаешь, что этот человек…

— Что этот человек сразу понял: представился удобный случай кокнуть Држончека, а преступником пусть считают как раз того, с кем договаривался Држончек. Может, он их обоих не любил.

— Очень, очень вероятно, — похвалил мою гипотезу Островский.

После того как гости ушли, я позволила себе отдаться всепоглощающей радости. Вот и третий вредитель погиб! Да еще на пороге осуществления позорного замысла! Не успел напаскудить. По сравнению с Вайхенманном, который сполна заслужил смерть, Држончек — мелкая сошка и пакостил только в пределах отпущенных ему возможностей, однако, учитывая его способности к гнусностям, мог запросто вскоре начать действовать более масштабно. Обнаглевший рекламщик наверняка перешел грань, и это кому-то не понравилось.

Но к радости моей примешивалась тревога. Черт возьми, куда же подевалась Эва Марш?

Телецентр и в самом деле переживал очень беспокойные дни.

Загадочный душераздирающий вопль про «труп на лестнице» слышали все находившиеся в тот момент в медпункте. Вряд ли кто поверил в ту секунду, что где-то рядом лежит труп, но любопытство одолело абсолютно всех. Люди дружно сорвались с места и кинулись в указанном направлении. Кто-то включил свет, и глазам любопытствующих предстало жуткое зрелище.

В толпе, разумеется, были и медики. Врач и стайка медсестер тут же бросились к трупу и в мгновение ока затоптали все следы. Прибывшую почти сразу — редчайший случай! — полицию чуть удар не хватил. И откуда сразу такая толпа зевак?!

Полицейских наперебой стали просвещать.

Во-первых, того, кто в приоткрытую дверь крикнул о наличии трупа, никто не видел.

Во-вторых, это наверняка был человек, а не какой-нибудь другой представитель фауны вроде говорящего попугая.

В-третьих… Вот тут среди присутствующих наметились разногласия, они уже отвечали не хором, а вразнобой, ибо, по мнению некоторых, крик был писклявый, вроде бы ребенок кричал, такой, знаете ли, дискант, по мнению других, кричали пропитым баритоном, а по мнению третьих, вообще не разберешь пола кричавшего, да и не кричали вовсе, а страшно хрипели!

«Басом, басом кричали!» — утверждали четвертые, из чего следовал вывод: кричащим был, конечно же, мужчина.

«Да нет же, явно женский голос!» — настаивали на своем другие, причем кричавшая наверняка профессиональная певица, у нее такое полнозвучное меццо-сопрано.

Кто-то услышал не голос, а звон колокола, возвещавшего о пожаре. С ними спорили те, кому звон колокола показался явно погребальным.

И выходило, что человек, который сообщил о трупе (а скорее всего, он и есть убийца), мог быть кем угодно — начиная от пьяного слесаря и заканчивая секретаршей директора. Правда, у секретарши было не меццо-сопрано, а, напротив, очень высокое сопрано, но под влиянием стресса ее голос запросто мог измениться. После такой инсинуации секретарша до того разволновалась, что ее голос и в самом деле изменился до неузнаваемости.

Оглушительный шум на первом этаже студии привлек внимание высокого начальства, каковое спустилось и стеной встало на защиту секретарши. После чего на полицейских, и без того опешивших от количества и разнообразия показаний, обрушилась лавина новых предположений, по большей части грязных, как и положено селю.

А когда убитого опознали, крик поднялся совсем уж небывалый.

— Езус-Мария! Заморский!!!

— Заморский?!! А он кому встал поперек дороги?

— Нет, вы обратили внимание — убивают режиссеров, какой-то мор на них напал!

— А я вам говорю, все это связано с Вайхенманном!

— Минутку, не скажете, под нож идут только наши режиссеры или иностранные тоже?

— Да откуда Заморский мог там взяться? Что он мог делать на лестнице перед архивом?