Пропади все пропадом, или Однажды ты поймешь, что ты меня убил

И вот теперь всё это позади. Эти страшные дни и адские ночи. Господи, а ведь ещё сегодня ночью я не хотела жить и строила планы самоубийства! А сейчас… Сейчас мне хотелось жить и кричать от радости на весь свет, что жизнь потрясающе прекрасна! Значит, правосудие всё-таки есть. С меня сняли все обвинения! Неужели с меня сняли все обвинения?! Неужели этот длинный, слабо освещённый и удручающий коридор скоро закончится?!

Следователь сказал, что меня ждут мои люди. Конечно же, это Андрей со Стасиком, а может быть, приехала даже и Светка. При мысли о том, что через несколько минут я обниму своего сына и поцелую его в пухленькие щёчки, из глаз потекли слёзы.

Выйдя за железные ворота, я огляделась, поправила воротник пальто и увидела чёрный джип «Мерседес» с абсолютно тёмными стеклами, за которыми ничего не было видно. Он стоял на площадке у ворот. Не обращая никакого внимания на незнакомую мне машину, я слегка поморщилась, почувствовав, как от яркого солнечного света заслезились глаза. Затем подошла к одиноко стоящей берёзе, нежно её обняла и стала тихонько всхлипывать:

– Господи, спасибо тебе за всё! Господи, я всегда буду благодарить тебя! Всегда, господи!

Увидев большой сугроб, я прыгнула в него, как ребёнок, встала на колени, набрала полные пригоршни снега и умыла лицо. Затем подняла голову и посмотрела на тюремные окна. Там остались мои сокамерницы. Надо же, здесь идёт своя жизнь, а там, в заключении, находится так много женщин. Тут снег, столько пушистых, колких, прохладных снежинок, а там… Там нельзя задавать лишних вопросов, показывать своих чувств и нельзя никого напрягать. Там нужно как можно меньше болтать. Нельзя расслабляться, и если ты хочешь что-то сказать, то перед этим нужно хорошенько подумать. Там нельзя поддерживать бессмысленные разговоры и всегда нужно быть готовой к любым провокациям. Совсем другая жизнь. Жизнь, где существуют тюремные законы, где женщины превращаются в озлобленные, жестокие и ненавидящие друг друга создания. Там приходится жить по законам тюрьмы и каждую минуту думать о том, как бы не сделать того, чего делать нельзя. Нельзя никому доверять и нужно постоянно соблюдать осторожность. Там от тебя требуются жёсткий самоконтроль и внутренняя дисциплина. Там уважают только сильных – тех, кто может за себя постоять, а от слабых избавляются. Там очень страшно, но там ни в коем случае нельзя показывать страх. Никогда и ни при каких обстоятельствах…

Я смотрела на тюремные окна, и неожиданно мне показалось, что женщины меня видят. Они смотрят, как я стою на коленях, умываюсь снегом и радуюсь солнцу. Господи, неужели я свободна?! Подняв руку, я замахала смотрящим на меня женщинам и закричала:

– Милые мои, мне повезло! Я на свободе! А вы, пожалуйста, держитесь! Хотя бы ради того, что наступит день и вы выйдете на свободу! Здесь так хорошо! Если бы вы только знали, как здесь хорошо! Вы посмотрите, какое солнце! Какой потрясающий снег! И мне так хочется играть в снежки!

В этот момент двери джипа открылись, и я увидела, что из машины вышли двое мужчин. Не обращая на них никакого внимания, я по-прежнему громко кричала, рыдала, смотрела на тюремные окна и, пытаясь победить сухость во рту, жадно ела снег.

– Алиса, прекрати кричать и встань с колен! – прозвучал неожиданный приказ.

Я замолчала и с опаской посмотрела на стоящих передо мной мужчин. Они были очень дорого и стильно одеты и смотрели на меня с нескрываемым интересом.

Доев лежащий на ладони снег, я вновь набрала полные ладони снега, умыла лицо и улыбнулась им доверчиво, как ребёнок.

– Простите, а кто вы?

– Я Пётр Петрович, – ответил мужчина более преклонного возраста.

– Я вас не знаю, – покачала я головой.

– Я тот, кто вытащил тебя из тюрьмы. Поверь, если бы состоялся суд, то у тебя бы не было никаких шансов…

Глава 8

Признаться честно, я плохо понимала, что происходит, и уж тем более не понимала, куда меня везут. Я просто смотрела в окно автомобиля как заворожённая и совершенно не боялась сидящих рядом со мной незнакомых людей. Не боялась я их по той причине, что встретила этих людей на свободе, а всё, что происходит с нами на свободе, не так страшно, как то, что происходит с нами в тюрьме. Незнакомый Пётр Петрович сказал, что нам с ним есть о чём поговорить, и предложил мне сесть в машину, поставив в известность, что мы едем в ресторан на обед. Меня совсем не смущало то, что я очень плохо выгляжу, что моё тело сильно расчёсано, что моё пальто запачкано и что от меня исходит не самый лучший запах. Я как заворожённая смотрела в окно и не могла отвести глаз от заснеженных улиц.

– По снегу соскучилась? – обернулся ко мне Пётр Петрович.

– Соскучилась, – кивнула я. – В снежки поиграть с сыном хочется.

– В снежки уже особо не поиграешь. Снег наконец начал потихоньку таять. Кругом страшная грязь. Зима в этом году подзадержалась, никак уходить не хочет.

– Я провела за решёткой больше двух месяцев, – задумчиво произнесла я и стала смотреть в окно.

– Некоторые проводят там всю свою жизнь.

– Зачем нужна такая жизнь?

Мужчина замолчал и показал в сторону двухэтажного здания.

– Приехали. Это ресторан. Тут и поговорим.

– Я так одета… по-моему, совсем не для ресторана, – наконец опомнилась я.

– Не беспокойся, никто на тебя смотреть не будет. Никому нет до этого дела. Ты голодна или грязным снегом наелась? Я, когда увидел, с какой жадностью ты грязный снег ешь, поначалу опешил, а затем подумал, что сейчас ты, пожалуй, ещё и с удовольствием выпьешь воды из лужи после тюрьмы-то.

– Я к мужу и сыну хочу, – жалобно произнесла я и грязными руками поправила воротник пальто. – Они-то хоть знают, что я на воле?

– Об этом мы сейчас и потолкуем.

Выйдя из машины следом за Петром Петровичем, я зашла в ресторан и почувствовала себя не в своей тарелке. Со мной никогда не наблюдалось подобного раньше. Я всегда любила рестораны, хорошую кухню и хорошую музыку. Конечно, после тюрьмы, да в таком виде…

– Иди руки помой. Да и лицо тоже, – скомандовал Пётр Петрович и указал мне на женскую комнату. – Я жду тебя в VIР-кабинке.

Кивнув, я тут же прошла в туалет и, посмотрев на себя в зеркало, ужаснулась. Я была слишком грязная, худая, бледная и измождённая.

– Боже мой, на кого я похожа?!

Моё некогда элегантное белоснежное пальто потеряло цвет и стало похоже на какую-то замызганную телогрейку. И вся остальная одежда выглядела не лучше – мятая, бесформенная. Быстро ополоснув лицо, я вымыла руки и стала с жадностью пить прямо из-под крана. Девушка, мывшая руки рядом, посмотрела на меня с брезгливостью и, сказав что-то осуждающее в мой адрес, выскочила из туалета. Но людское мнение меня сейчас интересовало меньше всего. Я боялась какого-либо осуждения в тюрьме и совершенно не боялась его на свободе. Вдоволь напившись, я вытерла руки салфеткой и, сняв пальто, попыталась замыть особо запачканные места водой, но это оказалось бесполезным занятием.

У дверей туалета меня ждал водитель Петра Петровича, который по своим внешним данным был больше похож на его охранника. Проводив меня до дверей VIP-кабины, он закрыл за мной дверь и остался стоять в коридоре. Я нерешительно села за стол.

– А я и не думала, что такая грязная…

Пётр Петрович не обратил на мои слова никакого внимания и курил трубку. Мне показалось, что он полностью поглощён своими мыслями и курением. Посмотрев на роскошно накрытый стол, я почувствовала, как сильно засосало у меня в желудке и как слегка закружилась голова.

– Я тут заранее всё заказал. Ещё по телефону, – наконец отвлёкся от своих мыслей мужчина. – Знал, что ты голодная. Ты, наверное, уже подзабыла, как подобная пища выглядит.

Я молча сглотнула слюну.

– Вино будешь?

– Не отказалась бы, – кивнула я.

– Тогда красного полусладкого. Тебе сейчас полезно будет. Ты только ешь осторожно. Всего по чуть-чуть и с передышками. А то с непривычки тебе может стать плохо.