Кто стучится в дверь

Половина отдела поежилась на своих стульях, словно у людей внезапно заболела поясница.

– То есть ты считаешь, что письма были разосланы бессистемно? – наконец, сказал Левицкий то, что сам Аникеев сказать не решался.

– Да, я так считаю, – твердо произнес тот. – Для нас это плохо, но это так.

– Кто-то балуется?

– Или серийный, – влез Григорьев.

– Мда… – Левицкий помолчал немного. – Но ведь три смерти, ребята, три смерти…

– Какие смерти, Евгений Петрович! Вот ведь в чем вопрос! Старуха, которая не заметила мышьяк, была одинокой женщиной. Поздно вызвала «Скорую», а врачи не стали возиться с пожилым человеком. Это они ее убили, чего уж там… Далее, жена Александрова…

– Правильнее было бы называть первой ее, – вмешался Федор Марков. – Ведь она погибла еще накануне Нового года!

Левицкий нахмурился: вспомнил генерала, кричавшего ему в трубку о том, что депутат Александров первым получил письмо.

– Да хоть первой, хоть последней! – ответил Аникеев. – Если связи нет, то какая разница, в какой последовательности называть? Женщину сбила машина. Преступника ищут.

– Запроси все данные по этому происшествию, – приказал Левицкий.

– Хорошо… Третье преступление: убийство художника. Похоже на случайное нападение отморозков. Парень был абсолютно нищий, сирота, почти ни с кем не общался, расписывал церкви. Блаженный он был. Кому выгодна его смерть? Никому! Скорее всего, было так: они залезли к нему в дом, потребовали денег, он что-то сказал, не заботясь о том, какое это произведет впечатление, а они в тот момент были неадекватны. Вот и все.

Никто в отделе не знал того, что знал Левицкий. Он же о своем знании молчал: не потому, что не верил Анюте, а потому, что не хотел запутывать дело еще больше.

Действительно, связь можно найти между кем угодно и чем угодно. Обладая прекрасным аналитическим умом, Левицкий это понимал, как никто другой. Он был абсолютно уверен, что можно связать одной ниточкой всех шестерых фигурантов. Все они живут в одном городе и хоть раз их дорожки пересеклись – а гигантский архив, хранящийся как раз в здании, где Левицкий работает, сохранил эти перекрестки почти наверняка. Ну и что? Владея огромными объемами информации, поневоле учишься отсекать ненужное, иначе потонешь, уйдешь на дно, запутаешься в этих сетях…

И все-таки, все-таки… Шесть человек получили письмо с мышьяком. Трое из них уже пострадали. Двое сами погибли, а третий потерял жену: как там написано в письме? «Получи удар по самому больному»? А если Катаев не перенесет операцию, будет четвертая смерть… Это что ж за совпадение такое?

Тревожил его и брат погибшего художника. Разумеется, в каждой семье есть свои тайны. Все шестеро, получившие письма, почти не удивились, а как-то объяснили их себе. Левицкий был уверен, что если бы письма получили шесть миллионов, то было бы шесть миллионов объяснений. Да получи он сам такое письмо, что бы он подумал? «Я бы подумала, что это твоя жена!» – призналась ему вчера Анюта… При мысли об Анюте в сердце потеплело.

Да, свои тайны были и у самого Ледовских (даром что блаженный) и у его брата. Но почему такое расхождение между официальными показаниями и суматошной беседой у калитки? У художника все-таки была знакомая женщина. Любовница? То есть не такой уж он девственник? Правда, эта знакомая была секретной. Самый близкий Ледовских человек – брат – не знал ее в лицо, раз принял за нее Анюту. Но почему она была секретной? У женщины есть муж? Но он же сказал: «Денежные дела». Какие денежные дела?! Какие денежные дела мог иметь блаженный и нищий художник с неведомой Ольгой? Она, кстати, молодая? Такая, как Анюта?

Далее, брат Ледовских сказал у калитки, что тот предчувствовал свою смерть, хотя и скрывал это от своей знакомой. «Жалел»! В каком смысле – «жалел»? Понимал, что она расстроится, или знал, что это как-то с ней связано? Сказал он еще, что денег у художника больше нет. Куда они делись? Они у Ольги? Как они к ней попали? Или это не точно, и тогда деньги украли. Но почему он не обратился в милицию? И что означают слова «Больше никаких денег!» Кто и кому платил?!

– У этой Ольги Катаевой, кажется, денежные проблемы? – спросил он у Аникеева.

– Вам бы такие проблемы! – отозвался тот. – Не может женщина уложиться в десять тысяч долларов. Бедняга.

– Давайте скинемся! – предложил Марков. Левицкий вздохнул.

– Ну что же, подведем итоги? Шесть человек получили письма с угрозами. Угрозы эти невнятны, а количество писем очень мало, чтобы подозревать террористическую акцию. Скорее, их писал душевнобольной человек…

– Печатал на компьютере, а не писал! Грамотный псих! – напомнил Марков.

– Да, печатал на компьютере. Причем, не только текст, но и адрес на конверте… Всех этих людей по-настоящему объединяет только одно: их фамилии есть в базе данных телефонной сети, то есть на них оформлены квартиры и телефоны. Исключение из этого списка: Евгений Александров. Он не хозяин квартиры, но на него оформлен их второй телефон, так что это исключение не принципиальное… Косвенным подтверждением такого случайного выбора адресатов является ошибка с Семиотской. На нее был оформлен телефон и на ее имя пришло письмо, несмотря на то, что с девяносто четвертого года ее нет в России… Автор писем обещает своим адресатам серьезные неприятности и для двоих из них они наступили.

– Для троих!

– Для двоих! – не согласился Левицкий. – Отравилась нынешняя хозяйка Семиотской квартиры, и убили Ледовских. Однако я бы утверждал, что пострадал только один – художник. Жена Александрова погибла в ДТП еще до получения им письма, а женщина из квартиры Семиотской отравилась случайно… Кстати, она-то единственная и не вызвала милицию, правильно?

– Не вызвала. И как раз потому, что письмо было адресовано не ей. Оно ее не напугало…

– Интересно… – Левицкий внимательно осмотрел сидевших перед ним людей. – Мы пока не можем объединить в одну цепочку всех, кто получил эти письма, а объединение их, так сказать, попарно не имеет особого смысла. Хотя нельзя отрицать, что некоторые из тех, кого мы уже допросили, знают друг друга. Ну вот, собственно, и все. – Подчиненные, ожидавшие каких-то судьбоносных заявлений, разочарованно завозились на своих местах. – Единственное, что можно утверждать наверняка – это то, что у нас чрезвычайно мало информации. И ее поиски нужно продолжать более активно. Начальство злится. Оно-то как раз склонно считать, что погибших трое. Следовательно, если Катаев умрет, начальство будет думать, что их четверо. Нужно срочно допросить всех остальных, изучить самым подробным образом обстоятельства смерти Александровой, Ледовских и этой женщины, как ее фамилия?

– Полятыкина.

– Да, этой Полятыкиной. Кроме того, ты, Аникеев, продолжаешь копать отношения между Катаевым и Александровым. Разумеется, следим за сыном Мордовских. Эту безумную версию с сектой и алхимическим знаком мышьяка тоже не будем пока сбрасывать со счетов…

– Можно я войду? – в кабинет просунулась голова Бориса Николаевича. – Я тут у наших экспертов кофеек пил…

– Исчезни!

– Нет, вы не поняли, я кофеек пил и кое-что услышал. Мне кажется, это интересно. Они, конечно, сами вам собираются сказать, но раз уж мы тут обсуждаем…

– Говори быстрей.

– Во-первых, письмо, полученное Ледовских, никаких следов мышьяка не содержит.

– Боря, оно двое суток пролежало в столе у участкового. Он на него даже стакан с чаем ставил… Я уж не говорю о том, что художник привез его из Москвы на электричке. В кармане брюк!

– Тогда следы мышьяка надо поискать в брюках, не так ли? – увидев тоску в глазах Григорьева, Борис Николаевич осекся. – Ладно… Это ведь не все, о чем я хотел рассказать. Эти конверты… Они были распечатаны на разных принтерах. Состав краски у них не похож и, более того, сами принтеры – разных моделей.

– Отличаются только конверты или еще и письма? – быстро спросил Григорьев.

– Только конверты.

– Все?

– Нет. Только первый от всех остальных.