Окно с видом на площадь

— Откуда вы знаете все это? — спросила я. — Если вы пришли сюда после…

Его ответ прозвучал довольно резко:

— Джереми был приведен в суд. Я был там — газета направила меня сделать наброски тех, чьи дела разбирались. Я не мог не испытать жалость к мальчику. И в рисунке, который был напечатан в газете, я изобразил его очень сочувственно и привлекательнее, чем других. Именно из-за этого рисунка Брэндан Рейд обратил на меня внимание и узнал, что я иногда занимался преподаванием, если имелась возможность достать уроки. Он пригласил меня и расспросил обо всем, так как в то время миссис Рейд, нуждаясь в нем, во всем на него полагалась. Оказалось, что я их устраиваю, и они попросили меня приходить сюда по утрам и давать уроки детям.

— Они сказали вам правду, когда нанимали вас? — спросила я. Эндрю покачал головой.

— Не сразу. Они не решились сразу рассчитывать на мое благоразумие. А когда они убедились, что я не побегу тут же в газету передавать сплетни, миссис Рейд рассказала мне в точности, что произошло. Она понимала: я должен знать, что Джереми способен совершать опасные, продуманные и жестокие поступки. Так же, как сейчас я понимаю, что и вы должны об этом знать, Меган. Они слишком долго предоставляли событиям идти своим чередом.

Я ужаснулась и была потрясена, но не потому, что боялась за себя: теперь я в полной мере могла себе представить тот огромный груз, который лежал на плечах Джереми. Как могло сознание маленького, не сформировавшегося человека уживаться с таким ужасным преступлением? Проблема казалась мне теперь намного глубже, намного ужаснее, но то, что я узнала, нисколько не отпугнуло меня.

— Ведь вы же не боитесь мальчика? — сказала я Эндрю. — Почему же я должна бояться его?

— Я мужчина. И я не живу в этом доме. Вы знаете, что мисс Гарт на ночь запирает дверь в свою комнату? Она сама говорила мне об этом.

— Ничего другого от нее я и не ожидала, — ответила я. Я чувствовала себя обеспокоенной и сердитой, хотя еще и не понимала, на кого направлен мой гнев.

Мы услышали, что дети покинули детскую и уже пересекли холл, направляясь к классной комнате. И Эндрю торопливо добавил, обращаясь ко мне:

— Вы очень великодушны, мисс Меган. Не позволяйте, чтобы вашим великодушием воспользовались в таком неблагодарном деле.

Я не ответила. На это не хватало времени, так как дети уже были в комнате. Да к тому же я уже поняла, что Эндрю считает Джереми неисправимым. Он думал, что, нанимая меня, Брэндан Рейд все еще глупо надеется спасти сына своего брата. Но меня всегда отличала самостоятельность мышления. Иногда слишком большая самостоятельность, как говаривал мой отец. Во всяком случае, я не собиралась отказываться от задуманного, не попытавшись выполнить его. Моя кампания по отношению к мальчику еще только начиналась.

Я вскоре обнаружила, что смотрю на него сочувственно, удивляясь, какие страшные, беспорядочные мысли таятся под этим красивым, юным лбом. Джереми уловил мое внимание и однажды беспокойно посмотрел на меня, словно у него не получалось полностью исключить меня из своих мыслей, как он это проделывал с мисс Гарт. «Вот и прекрасно, — подумала И. — Вытащим его из апатии, и пусть он немного поломает голову обо мне».

Седина принялась болтать о возвращении дяди Брэндана из последней поездки. Он купил ей новую куклу, и она не могла дождаться, когда можно будет поиграть с ней. Как скучно решать задачи в такое утро!

— Он привез игру для Джереми, — добавила она. — Но Джереми только сломает ее и бросит. Не понимаю, почему дядя Брэндан заботится о нем.

— Он привозит мне игры, как маленькому, — произнес Джереми.

«Но ведь ты и есть ребенок, — подумала я про себя. — Ты ведь бедный маленький мальчик, а совсем не взрослый, уставший от жизни преступник!»

Новость о возвращении мистера Рейда домой стала для меня средоточием моего нарастающего негодования. Теперь у меня появился объект, чтобы излить на него мой гнев. Эндрю был совершенно прав. Они должны были сказать мне правду, когда пригласили в этот дом. Как, они думают, я смогу помочь, если все мое представление о том, что произошло, было неправильным?

Захватив свернутую карту и книгу о Египте в свою комнату, я позвала Кейт. Когда она пришла ко мне наверх, я попросила ее узнать у мистера Рейда, не уделит ли он мне немного внимания в самое ближайшее и удобное для него время. Она вернулась через несколько минут и сообщила, что если я подожду в библиотеке, то мистер Рейд сможет прийти туда через десять минут.

Не теряя ни секунды, я сбежала вниз по лестнице и вошла в библиотеку в ожидании его прихода. Огонь в камине только что разожгли, но день был хмурым, и в библиотеке было так же мрачно, как и во всем доме. Газовый шар горел высоко на одной из стен, а на большом письменном столе красного дерева была зажжена керосиновая лампа. Я не стала садиться и стоя рассматривала предметы вокруг себя. Впервые я имела возможность изучить комнату. Когда я приходила сюда раньше, то все свое внимание уделяла хозяину дома и почти не замечала того, что меня окружает.

Сейчас я разглядела портрет почтенного джентльмена с бакенбардами, висевший над каминной полкой. У него были крупный нос, такой же, как у мистера Рейда, и волевой подбородок. Лицо человека, уверенного в себе. Несомненно, это был отец мистера Рейда, Руфус Рейд. Считалось, что в судебных делах он не имел себе равных.

Я также заметила повсюду предметы, свидетельствующие о многочисленных путешествиях. На одном конце каминной полки возвышался, как колонна, слоновый бивень, и маленький нефритовый Будда, сидевший возле него, выглядел карликом. Поблизости в застекленной витрине были разложены амулеты, печати и крошечные статуэтки, выполненные, как я узнала позднее, из диорита, кварцита и хрупкого голубого фаянса, относящиеся ко времени восемнадцатой династии Египта.

Повернувшись, я увидела предмет, который казался главным во всей этой комнате. Заметив его, я уже не могла отвести от него глаза. Это были голова и плечи мужчины, высеченные в натуральную величину из какого-то беловатого камня, отполированного до холодного блеска. Скульптура была поставлена на пьедестал перед ярусами книжных полок. В мужчине сразу угадывался египтянин. Высокий головной убор, напоминающий епископскую митру, но украшенный изображением извивающейся змеи с приподнятой надо лбом человека головкой, был, безусловно, египетским. Стилизованная бородка, удлиненные глаза были такими, какие я видела в альбомах рисунков по египетскому искусству.

Каменное лицо настолько поглотило мое внимание, что я на мгновение забыла, зачем пришла в эту комнату. Оно казалось более узким, чем лица большинства египетских статуй, было вне возраста из-за всевидящих глаз и поразительной мудрости, запечатленной на челе. Аристократический нос говорил о гордости, а в изгибах рта таились ирония и терпимость к другим. Я была уверена, что это изображение царя, а не какого-то князя или вельможи. И несмотря на всю стилизацию, чувствовалось, что моделью для статуи послужил живой человек. Его голова, лицо, губы носили следы тех же бед и тревог, которые обременяют людей в наши дни и от которых страдали жившие в древности.

Я не слышала шагов Брэндана Рейда по мягкому ковру и не знала, что он стоит позади меня, пока он не заговорил со мной.

— Я вижу, вы познакомились с Озирисом. Вы ведь знаете, кто это, я полагаю?

Я знала о культе Озириса.

— Повелитель царства мертвых и судия всех умерших Душ, — тихо ответила я. — И все же, мне кажется, в первую очередь он должен был быть человеком. Человеком, который познал мудрость через страдания.

Глаза мистера Рейда, такие спокойные и серые, смотрели на меня с удивлением, словно он не ожидал от меня таких замечаний по поводу статуи.

— Эту статую нашли в египетском могильнике, — сказал он. — Я не смог отказать себе в желании привезти ее на время сюда, хотя потом придется поместить ее в музей.

— Вы нашли ее сами? — спросила я.

Его улыбка выразила некоторое пренебрежение: