It Sleeps More Than Often (СИ)

— Время от времени я буду туда ездить, познакомлюсь с местными, вычислю, кто именно из них присутствует на фото, а дальше постараюсь найти индивидуальный подход к каждому и потихоньку выведать всё, что они знают об Александре.

— Хм, молодец, — Штеффи говорит тоном тюремной мамки. — Работай, да держи меня в курсе. А сейчас… купи мне ещё кофе и этих булок и проваливай. Некогда мне здесь с тобой рассиживаться.

Не веря собственной удаче, Катарина радостно спешит к кассам и оплачивает новый заказ. Уже готовая покинуть кофейню, она вынуждена обернуться на знакомый голос ещё раз.

— Эй!

Ну что ещё ей надо? Звонкий страх пробегает по позвонкам, как палочки по клавесину. Наверняка, сейчас Штеф снова ляпнет что-нибудь про терпение, которое не бесконечно, да напомнит про Петера. Ставить в конце вместо точки кляксу — это так в её духе! Но нет. До Катарины доносится:

— Кстати, ты сегодня прекрасно выглядишь!

И всё-таки клякса. Катарина стремится прочь с фудкорта, чтобы поскорее оставить эту липкую встречу позади.

Возвращаться в монастырь совсем не хочется, а бродить бесцельно по городу сил нет. В кармане чуть более шестидесяти евро — значит, шоппинг тоже отменяется. Хотя… Облокотясь о перила самого высокого уровня галереи, она осматривает всё, что внизу, и в череде ярких вывесок взгляд выцепливает хорошо знакомый неброский логотип Tchibo. Туда-то она и направится. Кажется, Катарине впервые за долгое время везёт: в магазине скидки, а нижнее бельё так и вовсе распродаётся за треть цены. Бюстгальтеры здесь скромные, удобные и качественные, а главное — сегодня они ей по карману. Позабыв обо всём на свете, она накидывается на полки с бельём, как войска Аттилы на селения готов, перебирая тонкими пальцами картонные коробочки, отыскивая те, что маркированы её размером и изображением интересующих её моделей, и отбрасывая в сторону все неугодные. Поведение дикарки, но так ведут себя сейчас все женщины в отделе. Наконец, набрав в охапку ворох коробок (и кто это только придумал засовывать лифчики в такие неудобные объёмные упаковки?), она торопится в сторону примерочной. Очереди на примерку нет, большинство кабинок, не поделенных в этом демократичном магазине на мужские и женские, оказываются свободны, и она, не долго колеблясь, занимает крайнюю — если верить социологической статистике, так поступают девять человек из десяти.

Как только дверь за ней запирается на щеколду, Лоренц расслабленно выдыхает. Вот уж случай — уже смирившись с тем, что объект наблюдения бесследно пропала в туалете, он отправился бродить по моллу, переживая собственную неудачу, попутно забрёл в этот дурацкий магазин, в котором можно иногда найти что-то очень полезное — например, как сегодня, машинку для стрижки волос в носу, и чуть ли не лицом к лицу столкнулся с ней. Она его, конечно, не узнала — она так возбуждённо ковырялась в развалах с лифчиками, что не замечала никого вокруг. Но и он её не сразу приметил. Ай да Кэт, вот значит, чем она занимается в свободное от служения Господу время? Меняет внешность и скупает дешёвые лифчики? Лоренц поджимает губы в хитрой ухмылке — такой сюжетный поворот ему явно по душе. Не долго думая, он хватает с полки мужского отдела первую попавшуюся упаковку с какими-то нелепыми вельветовыми брюками явно не его размера и запирается в соседней кабинке.

Лоренц зачарованно следит за пляской теней на полу в проёме между кабинками. Воображение рисует ему самые волнующие картины — это тебе не фотошоп: там, в каком-то метре от него, она сейчас стоит по пояс голая и примеряет бюстгальтеры. Наверняка, вертится возле зеркала туда-сюда, ощупывает чашечки, придирчиво водя по ним пальцами. Опомнившись, Лоренц нарочито хрустит новенькой упаковкой в своих руках — тишина за дверью запертой кабинки всегда вызывает подозрения, пускай всё слышится так, будто бы и здесь примерка идёт полным ходом. На самом деле его так и подмывает стать ногами на маленький пуфик в углу кабинки и заглянуть в соседнюю через перегородку. Потолки на этаже высоченные, а перегородка достигает всего метров двух с половиной: с его-то ростом провернуть такое — раз плюнуть. Но он, конечно не дурак, так рисковать не станет. Или всё же… Тряхнув головой, епископ в джинсах бесшумно пододвигает пуфик в нужную сторону, разувается, забирается на него обеими ногами. Голова его уже почти достигает края перегородки, но всё-таки ещё не совсем. Он достаёт мобильник и проверяет, не настроена ли камера в нём на какой-нибудь звук вроде щелчка фотоаппарата. Вроде нет. Едва дыша, она подносит глазок камеры к самой кромке перегородки, под острым углом ловит ракурс, стараясь повернуть ладонь так, чтобы камера захватывала всю площадь соседней кабинки сверху, и делает несколько снимков наобум. Ну всё — хорошенького понемножку. Уставшими маневрировать на мягкой поверхности пуфика ногами он соскальзывает на пол и ждёт. Ждёт, что вот сейчас засёкшая его монашка поднимет визг, позовёт охрану, его сопроводят в полицейский участок, установят личность, и пошло-поехало. От представленных ужасов темнеет в глазах, но всё, что доносится до слуха епископа — это хлопок соседней дверцы. Убедившись, что Катарина действительно закончила свою примерку и ушла, что она не собирается возвращаться и вообще, что всё уже позади, он наконец немного расслабляется, и, дав волю старой привычке, произносит вслух:

— Ну что ж, Кэт, кажется, с тобой будет проще, чем я думал.

***

Ранним утром пятнадцатого апреля у дома Шнайдера останавливаются прибывшие с разных концов региона почти одновременно сразу два автомобиля: фольксваген Ландерса и казённый монастырский мерседес.

Шнайдер не спал всю ночь: накануне его навестила сестра, она привезла свеженький костюмчик, действительно с иголочки — прямо из ателье. Сестра осталась и на службу — богослужение Великой Пятницы было недолгим, но душевным. Агнес так гордится братом — ведь сегодня он будет выступать на открытии Фрауэнкирхе, что находилась на реставрации долгие полтора года, хотя и была открыта для туристов, да и службы не прекращались ни на день. Спровадив сестрицу уже затемно, Кристоф принялся за придирчивые сборы. Одеяния были уже готовы, а ответы на предполагаемые сестрой Катариной вопросы журналистов из списка он помнил на зубок, но ему просто требовалось чем-то себя занять: от волнения не спалось.

Солнце уже светит вовсю, а коллеги уже ждут во дворе. Он понимает, что денёк будет не из лёгких: сразу после пресс-конференции ему нужно вернуться в свой приход, ведь сегодня ночью ему предстоит провести первое в своей жизни самостоятельное пасхальное богослужение. У него всё готово и к Навечерию, и в целом к литургии, и всё же он волнуется.

— Ну наконец-то! — Пауль радостно встречает появившегося на пороге друга.

Шнайдер окидывает взглядом машины и интересуется:

— И как же мы поедем?

— Предлагаю ехать на моей, а потом я вас обоих сюда же и подброшу, — выступает с инициативой сестра.

Пауль бросает на неё недружественный взгляд, но перечить не решается — всё-таки ехать на разных машинах было бы действительно недружественно.

Шнайдеру приходится сесть впереди, рядом с водительницей. Длинные ноги — и больше никаких пояснений не требуется. Не на шутку раздосадованный Пауль вынужден гнездиться позади, разглядывая бегущую под колёса дорогу промеж голов своих спутников. Уже в начале пути бессонная ночь напомнила о себе Шнайдеру неминуемыми последствиями — он задремал, удобно откинувшись назад. Время летит мучительно медленно, в салоне авто царит напряжённая тишина. Уставшая уже таращиться на дорогу сестра нервно посматривает на экран навигатора — до Мюнхена всего каких-то сорок километров. Её тело затекло, особенно шея. Это странно, ведь она часто ездит на этом автомобиле по делам, в основном — по заданиям матушки, и обычно позвоночник её не тревожит. Мельком взглянув в зеркало на пассажира заднего сидения, она улыбается собственной мысли — уж не он ли, мальчик с двойным дном, шлёт ей в спину проклятия? Она наклоняет голову сперва вправо-влево, затем вперёд-назад, лишь на долю секунды прерывая зрительный контроль над дорогой, потом делает несколько круговых движений уставшей тонкой шеей.