Гнездо дракона

Николас, сидевший во главе стола, почти ничего не говорил, за исключением разве нескольких дежурных фраз. Казалось невероятным, что это он был тем занимательным спутником, с которым она совершила сегодняшнее путешествие.

Что же до Джоанны, то она полностью сосредоточилась на еде и ее замечания имели отношение только к этому. Мясо было пережарено, заявила она, но картофельный пирог вполне терпим. Аннете следует запомнить, что не нужно делать желе таким твердым. Когда Джоанна поглотила последний кусочек медовых слоек, она взглянула наконец на Миранду:

— Где Кэтрин? — спросила она.

— Простите, мэм, я не знаю. Я еще не видела ее, — растерянно ответила девушка, испугавшись, что она уже не справляется со своими обязанностями.

Джоанна нахмурилась.

— Этот ребенок… вечно она внизу со слугами. Теперь, когда вы здесь, я надеюсь, вы сможете удерживать ее наверху, где ей и полагается быть, именно поэтому я и хотела, чтобы у нее была компаньонка.

— Я буду очень стараться, мэм.

Джоанна исподлобья взглянула на Миранду.

— Вы совсем не такая, как я ожидала, но пола-гаю, что вы справитесь со своими обязанностями. Вы очень миленькая, — добавила она с неопределенной улыбкой и быстро взглянула на Николаса, который сосредоточенно чистил яблоко и даже не смотрел на них.

Джоанна поднялась со стула и, переваливаясь на своих коротких ножках, засеменила в смежную комнату.

— Томкинс, пришлите нам мисс Кэтрин, — распорядился Николас, поднимаясь и жестом указывая Миранде следовать за его женой, которая уже уселась в свое кресло-качалку рядом со столом.

Это была одна из многочисленных комнат в доме, которую Миранда еще не видела. Она называлась Красной комнатой по цвету ковра и портьер, и была сравнительно маленькой, потому что принадлежала старой постройке, и Николас оставил ее такой, как она была. Вокруг камина все еще сохранялись бело-голубые голландские изразцы, рассказывающие о грехопадении Адама и Евы, а мебель для Драгонвика была очень простой. Рядом со столом, покрытым красной бархатной скатертью с бахромой, стояло только три стула, софа из конского волоса, а в углу старый ветхий клавесин.

Сначала Миранда решила, что эта комната гораздо уютнее всех остальных в доме и робко села в уголке рядом с клавесином. Джоанна раскачивалась в кресле-качалке, тыча неумелой рукой в белую поверхность носового платка, который она вышивала. Николас, сидя спиной к незажженному камину, погрузился в утренний выпуск газеты «Трибюн», привезенный из Нью-Йорка. В комнате горело десять свечей, и в их мягком свете красный ковер и портьеры сияли теплотой. Перед Мирандой предстала очаровательная домашняя сцена, но стоило ей только сесть, как она тут же испытала смутное беспокойство и почти в тот же миг задрожала как в лихорадке. Осмелюсь ли я попросить их разжечь камин, подумала она и тут же поняла, что не сможет этого сделать. Июньский вечер был теплым, и она видела, что лоб и верхняя губа Джоанны блестели от пота.

Миранда в смущении заерзала на своем месте. Непонятно откуда взявшееся ощущение тревоги нарастало в ней словно снежный ком, пока неожиданно она не осознала, что это была не просто тревога, а слепой беспричинный страх. Страх чего? Она облизнула губы и оглянулась. Но это была лишь уютная маленькая гостиная. Николас спокойно переворачивал страницы газеты, и их тихий шелест чередовался с ритмичным скрипом качалки его жены. Но оба эти звука, казалось, доносились до Миранды словно из холодного далека. Она сжимала и разжимала пальцы, борясь со страстным желанием бежать из этой комнаты сломя голову.

Но когда открылась дверь и в комнату медленно вошла маленькая девочка, ощущение страха и холода сразу же исчезло.

— А, вот и ты, крошка, — как-то вяло сказала Джоанна. — Какая ты шалунья, все время убегаешь.

Николас взял дочь за руку и подвел к Миранде.

— Это твоя кузина, Кэтрин.

Малышка, сунув палец в рот, рассеянно взглянула на Миранду, которая с улыбкой протянула ей руку. Когда-нибудь Кэтрин станет точной копией своей матери. Она уже сейчас была пухлым и вялым ребенком, с такими же редкими волосами цвета кудели и маленькими бесцветными глазками, напоминающими гальку.

— Пожми руку своей кузине, — резко велел Николас и Кэтрин медленно повиновалась.

— Мы ведь будем друзьями, правда, дорогая? — спросила Миранда. Она прижала ребенка к себе, но тут же почувствовала сопротивление плотного маленького тельца.

— Да, кузина Миранда, — без всякого выражения в голосе ответила Кэтрин. — А теперь я могу поискать котенка, мама? — спросила она, ковыряя пол носком башмачка и теребя край клетчатой юбочки.

— Ну, я полагаю… — начала было Джоанна, но девочка не стала дожидаться дальнейших слов матери. Она бросила на отца быстрый, вопросительный взгляд и, видя, что тот не намерен задерживать ее, выскочила из комнаты. Она убегала от вечно недовольной матери, и отца, который всегда пугал ее, назад к незатейливому уюту кухни, к милой Аннете.

Николас проследовал взглядом за дочерью, и Миранда поняла, что это диковатое, непривлекательное дитя стало для него большим разочарованием в жизни, но она не могла себе даже и представить, сколь горьким должно было быть это разочарование для человека с подобным характером.

Джоанна вздохнула и снова склонилась над вышивкой монограммы, — монограммой Николаса, как теперь поняла Миранда. Впрочем, она так же заметила, что буквы этой монограммы были очень некрасивые и кривые.

— Не понимаю, — говорила Джоанна, — почему Катрину всегда тянет к слугам. Она не могла получить такое пристрастие от меня или от вас, Николас, за исключением, правда Гаансеванов. Ведь они были простолюдинами.

Миранда в изумлении подняла голову. Джоанна должно быть понимала, что оскорбляет свою гостью, чье родство с Ван Ринами и определялось как раз через этих самых Гаансеванов, но бросив на хозяйку Драгонвика только один взгляд, Миранда успокоилась. У миссис Ван Рин просто-напросто не хватало реального ощущения того, как ее слова и поступки будут отражаться на других.

— Кто же может сомневаться, что ваши предки самого знатного и аристократического рода, любовь моя.

И вновь Миранда была покороблена чересчур явной приторностью в голосе Николаса. Джоанна заулыбалась.

— Мой папа, — объяснила она Миранде, — всегда говорил, что уже отчаялся найти для своих дочерей подходящую партию, учитывая то, по какому ужасному пути пошла ваша страна. На реке Гудзон осталось так мало благородных семейств. Но он был доволен, когда я вышла замуж за Николаса. Он считал, что Ван Рин будет в самый раз, хотя, возможно, он и предпочел бы Ливингстона или Ван Ренсселира.

— Я глубоко благодарен ему за то, что он счел меня достойным вас, — ответил Николас. — Миранда, вы играете на фортепьяно? Мы могли бы заняться музыкой.

Она покачала головой.

— К сожалению, нет.

— Что ж, все равно пойдемте, вы будете переворачивать мне страницы.

Она взглянула на клавесин, но Николас покачал головой.

— Никто не играет на этом древнем инструменте. Он принадлежал моей прабабке Азильде де Ла Курбе.

— Хотела бы я, чтобы вы отделались от этого клавесина, Николас, — неожиданно заявила Джоанна, откладывая свою работу. — Он не гармонирует с остальной мебелью, и к тому же постоянно напоминает ту старую историю. Клянусь, что слуги даже боятся стирать с него пыль.

— Слуги слишком суеверны, — спокойно ответил Николас. — Вы прекрасно знаете, что я никогда не «избавлюсь» от вещей, принадлежавших моим предкам. Они так же для меня священны, как и та кровь, которую я унаследовал… Ну же, Миранда, идемте в музыкальную комнату… Полагаю, вы не пойдете, любовь моя, ведь вы не любите музыку.

Джоанна склонила свою толстую шею и уставилась на вышивку.

— А разве уже не поздно? Миранда, должно быть, устала. Вы же сами сказали, что она устала.

— Я уже отдохнула, — быстро ответила девушка с некоторой обидой в голосе: ее отсылали словно ребенка, которому пора в постель и это в то время, когда Николас делает ей комплимент, желая насладиться ее обществом? Кроме того, под всем этим она ощущала какие-то подводные течения, но пока никак не могла разобраться, какие именно.