Созвездие он-лайн неверности

 — Да я спокойна, – зарычала она, отчего в открытую дверь на нас уставились удивленные не меньше чем я коллеги. – Я высокообразованный человек, – чуть ли не била себя в грудь уборщица, жадно хватая воздух ртом, как рыба. – Да я … я работала бухгалтером на металлозаводе. Я умная,  интеллигентная   и красивая женщина, – и слезы ручьем полились из её глаз.

 — Так что с вами случилось, «умная, интеллигентная   и красивая женщина»? Я могу вам чем-то помочь?

 — Меня-а-а  бро-о-о-сил муж,  – еле выговорила Мария Григорьевна, закрывая лицо мокрыми руками.

 И мне стало её жаль, но вскоре разговор принял другой оборот. Уборщица в диком припадке набросилась на меня и завалила на стол, разбросав по полу все рукописи, тексты статей, и даже ноутбук едва не упал со стола, чудом удержавшись на самом краю.

 — Я ненавижу таких вертихвосток как ты, – кричала она не своим голосом. – Вы только умеете, что уводить чужих мужей, а я с высшим образованием осталась одна с двумя детьми.

 — Вы ненормальная истеричка. По вам психушка плачет, – кричала я, вырываясь из её рук.

 На помощь прибежали коллеги, оттаскивать от меня невменяемую уборщицу. А она злобно кидалась на всех, кричала, оскорбляла и бросалась всем, что попадалось ей под руки, пока Ирина Сергеевна, член общественного совета журнала не окатила её с ног до головы ведром холодной воды.

 — А, – только и сказала уборщица, интенсивно хлопая мокрыми ресницами.

 — Мария Григорьевна, сегодня был ваш последний рабочий день в нашей редакции, – строго заявила я, поправляю на себе юбку и блузку.  – Вы уволены.

 — С радостью, – прошипела уборщица, глядя на меня из-подо лба. – Таким высокообразованным людям, как я, не место в вашей захудалой редакции, чьи журналы совершенно не пользуются спросом в кругах интеллигенции. А вы, Валенсия… я с трудом понимаю, за что вам дарят цветы. Так вы этого и не цените. Такие красивые розы… и выбросили в урну. А мне никто и никогда не дарил цветов,  – слышалось уже из коридора, куда мои сотрудники насильно поволокли эту озленную женщину в депрессионном состоянии.

 У меня самой от переизбытка эмоций дрожали руки. Приподнятое и романтическое настроение как рукой сняло. Часы уже показывали 15.48, а еще нужно было навести порядок в кабинете. Чем мы и занялись вдвоем с Ириной Сергеевной, обсуждая психоз уборщицы.

 По дороге домой я прокручивала в мыслях слова брошенной мужем Марии Григорьевны. Я была точно уверенна, что не хотела бы оказаться на её месте: одной растить двоих детей, пусть даже они уже и взрослые. А то, что бухгалтер скатился до уборщицы, при этом считая себя интеллигенцией, и вовсе не укладывалось в моей голове. По крайней мере, я бы не назвала уборщицу Маню высокообразованным человеком. Озлобленная дикарка! – и только. Высокообразованные люди не занимаются «навешиванием ярлыков» и не опускаются до подобных сцен. Уж лучше опуститься бухгалтеру до уровня уборщицы, нежели человеку до уровня волка.

 Мы все люди, и если каждый, выходя из дома, будет улыбаться своему отражению в зеркале, было бы меньше негатива. А есть ли зеркало в доме Марии Григорьевны? Может, у неё и дома то своего нет. Что если муж оставил её одну ни с чем, и поэтому она такая злая на весь мир? А тут еще я уволила её с работы… Она чувствует себя обиженной, брошенной, никому не нужной, но это не оправдывает хамства и истерик на рабочем месте.

 … А дома меня с нетерпением ждали сын, муж и даже свекровь выглядела приветливой. Как ни странно, за ужином Изольда Бенедиктовна уже не тарахтела как заведенный будильник. И более того, она не возмущалась кошачьим запахом в коридоре. (А надо сказать, что в коридоре реально воняло, потому что кроме меня помыть горшок некому). Так в добавок ко всему «графиня» еще и угостила нашу Мурчелу сметаной (что было, на мой взгляд, удивительно). Но наша киска не захотела есть сметану, и, только лишь понюхав, ушла из кухни.

 Закончив с уборкой в квартире, искупавшись, я проверила, чем занимается Паулин со своей мамой, а они опять сражались в шахматы. Елисей шумно играл одновременно и паровозиком, и машинками, и мягкими игрушками, ему (как мне показалось) было нескучно и без меня. И я включила ноутбук, чтобы проверить почту, а главное написать Люсьену слова благодарности за очень красивый букет цветов. 

       — Шах и мат! – радовалась Изольда Бенедиктовна.

 Вероятно, они уже закругляются, – подумала я. Но, войдя в нашу спальню, убедилась, что Паулин с мамой вовсе не собираются ложиться так рано спать. Они с азартом готовы продолжать игру. А мы же с Елисеем, не нарушая их идиллии, пошли читать сказки народов мира перед сном.

 Мне снова предстояло спать на софе в детской комнате. Устроившись поудобнее, я читала страницу за страницей, пока мой малыш не задремал у меня под боком, обнимая своего любимого коричневого песика. Позже я перенесла его в детскую авто-кроватку, и, погасив свет, легла спать. Через приоткрытую дверь доносились голоса игроков, но я медленно погружалась в сон. Глаза потяжелели, и словно космическая невесомость убаюкивала меня мелодией самой лучшей на свете песни – колыбельной в исполнении самого родного человека на Земле – мамы.

 Я лежала на левом боку, подложив вытянутую руку под голову, а второй рукой по привычке придерживая одеяло. Не успев ничего понять, я испытала боль и резкое движение чего-то или кого-то совсем близко. Это была кошка. Она накинулась на меня как голодная партера. Сначала вцепилась когтями в руку, и я чувствовала, как течет кровь. А когда она вонзила когти мне в лицо, я закричала, пытаясь оторвать озверевшую Мурчелу. Кошка противно завывала, не желая выпускать когти из моей щеки. Мне ничего не оставалось делать, как с силой рвануть её вниз. Правая щека горела огнем, а кошка орала, как в предсмертных муках, и так и норовила исцарапать меня всю. Она бросалась на меня диким зверем, и я была вынуждена принять меры. Я стала душить её окровавленными руками.

 Когда в комнате зажегся свет, и Паулин с Изольдой Бенедиктовной в испуге застыли в дверном проёме, проснулся Елисей, а я сидела на полу в перепачканной кровью комбинации, и в моих руках лежало бездыханной тело нашей любимицы.

 — Изольда Бенедиктовна, что вы сделали с моей кошкой? – кричала во все горло, переводя взгляд со своих рук на «королеву с ледяным сердцем». – Вы отравили Мурчелу. Как вы могли?