Женская солидарность

— Могут пойти, если они в годах.

Пол в ужасе отшатнулся.

— Вы шутите? Не можете же вы всерьез думать о том, чтобы стать утехой старика?

— Как плохо вы знаете женщин, — бархатным голоском проворковала Энн. — Именно это я и собираюсь сделать. Если вам хочется знать, как продвигаются мои дела, я с удовольствием буду вам рассказывать, и не буду возражать, если вы дадите мне премию, когда используете это в пьесе.

— Я теперь не уверен, что меня это интересует, — холодно ответил он и сел за свой стол. — Нам лучше начать работать.

Пол продолжал диктовать весь день с небольшим перерывом на ланч и на чай. Он менял строчки диалога, вводил новые акты, сокращал сцены. Было гораздо позже восьми, когда он остановился, и Энн, вытащив последнюю страницу из машинки, стала читать и разгибать усталые пальцы.

— Это все на сегодня?

Он задумался и не слышал ее, так что ей пришлось повторить вопрос, прежде чем он повернул к ей голову.

— Простите, я задумался. Да, это все. — Он бросил взгляд на часы. — Боже правый, я не обратил внимания на время. Вы должны были остановить меня.

— Мне не хотелось делать этого. Вы почти полностью переделали первый акт. Он стал гораздо лучше.

— Вы так говорите, потому что я принял одну или две из ваших идей.

Признание было сделано грубым тоном, но поскольку при его самолюбии ожидать чего-то другого не приходилось, она вспыхнула от удовольствия.

— Я все думала, признаете вы это или нет, мистер Моллинсон.

— Отчасти ваша критика замкнула цепочку моих размышлений. Что ж! Может, мне надо принести вам свои нижайшие извинения на коленях!

— Не стоит, — едко ответила она. — Смирение вам не к лицу.

— Я все равно не удовлетворен Мэри-Джейн. Что-то в ней не так, но убейте меня, не могу догадаться, в чем дело.

— Потому что вы циник и видите в своих героинях лишь карикатуры.

— Разве? — Усталым жестом он взъерошил себе волосы. — Как я понимаю, вам тоже не очень нравится пьеса?

— Только из-за Мэри-Джейн.

Его снова охватило раздражение.

— Может быть, вы хотите, чтобы я сделал ее блондинкой с зелеными глазами?

Она вспыхнула, и к нему вернулось хорошее настроение.

— Мне нравится вас дразнить, вы всегда так покупаетесь на подначку! И перестаньте притворяться, будто занимаетесь машинкой. Оставьте ее в покое. Я повезу вас куда-нибудь поесть. Смизи уехала на уик-энд, а мне не хочется возиться.

— Я могу что-нибудь приготовить.

— Вы, наверное, устали, и кроме того, я ненавижу хозяйственных женщин.

Они поужинали в Дорчестере, сидя за круглым столиком на террасе в углу. Уже стемнело, и лампы в виде свечей лили мягкий свет на белые скатерти и листву живой изгороди. Мимо проносились автобусы и автомобили, время от времени заглушая разговоры и музыку, доносящуюся из окон танцевального зала.

Пол быстро заказал обед и, только когда официант ушел, вспомнил, что не посоветовался с ней.

— Я сожалею, — коротко бросил он. — У меня совершенно вылетело из головы. Но надеюсь, вы любите икру и цыпленка?

— Да.

Во время обеда Пол развлекал Энн, и она с удовольствием включилась в эту игру остроумия. После кофе они потанцевали. Она была высокой, но он был выше ее почти на голову. В его крепких объятиях она почувствовала себя маленькой и беззащитной и, вздохнув, доверчиво прижалась к нему.

— Вы довольны?

— Очень. Спасибо, мистер Моллинсон.

— Лучше зовите меня Пол. Я отказываюсь слушать весь вечер, как вы называете меня мистером Моллинсоном! А есть у вас второе имя, кроме Энн?

Она покачала головой.

— Просто Энн. Ничего интересного.

— Не простая и очень интересная Энн, красивая Энн, — поправил он. — Вы ведь очень красивы и знаете это. Возможно, это одна из причин, по которой ваша мачеха вас невзлюбила. Там, где вы жили, были состоятельные холостяки?

— Один или два.

Говоря это, Энн придвинулась ближе к нему, чувствуя, что это был единственный способ прекратить опасный разговор. И его рука сжала крепче ее руку, когда он вел ее в сложном рисунке танца. Музыка стала медленной, потом прекратилась совсем, и он вывел ее из танцевального зала.

Энн зевнула и попыталась прикрыть зевок ладонью.

— Вы устали, — проговорил он. — Я отвезу вас домой.

— Но вы, должно быть, тоже устали. Ведь это вы весь день занимались творческой работой.

Он улыбнулся.

— Это что, острота на мой счет?

— О, нет. Я это говорю как комплимент.

Они прошли через фойе и, обойдя отель сбоку, подошли к его машине. Поездка по темным улицам пролетела мгновенно, и очень быстро они уже были у дверей ее дома.

— Это был чудесный вечер, Энн. Еще раз спасибо, что задержались на работе.

— Я рада, что смогла быть вам полезной. Кстати, если вы и следующую неделю будете отсутствовать, мне бы не хотелось брать жалованье.

— А как вы собираетесь жить? Будете питаться воздухом? Я могу позволить себе оплачивать ваше время, глупышка.

Его губы небрежно коснулись ее рта. Это был первый намек на ту близость, к которой она стремилась с самого начала, но сознание того, что он целует ее, принимая за совсем другого человека, лишило поцелуй всякого удовольствия. Ей захотелось, чтобы он поцеловал ее саму, а не вымышленную героиню. Видимо, ее колебания как-то передались ему и, когда она обняла его за шею, он тут же отпрянул.

— Вы очаровательный ребенок, Энн. Идите спать.

Улыбаясь, Энн поднялась по ступенькам к входной двери, отперла ее и вошла в дом.

В течение выходных она много думала о Поле. Из всех мужчин, которых она когда-либо встречала, он был самым непредсказуемым. Нисколько не льстя себе, она могла сказать, что за то время, пока она у него работала, он стал все меньше видеть в ней секретаря и больше воспринимать ее как индивидуальность. Но только в этот последний вечер, когда он провожал и поцеловал перед домом, она почувствовала, что он увидел в ней женщину. Теперь, если все пойдет по плану, она скоро сможет осуществить свой замысел.

Энн лениво размышляла, как он прореагирует на это. Если Марти права, это заставит его с еще большим недоверием относиться к женщинам, а это, в свою очередь, отразится на его работе. Она отогнала от себя эту мысль: он должен был думать о последствиях до того, как обидел Розали Дональдс.

Утром в понедельник она оделась с особой тщательностью, радостно сознавая, что бледнолимонный цвет ее платья точно совпадает с цветом ее волос. Высокая, загорелая, вся золотая, Энн напоминала колос пшеницы, с которым Пол когда-то сравнил ее. Весело мурлыча какую-то мелодию, она вошла в дом на Хэмпстед Мьюз. Повесив пальто в шкаф, она прошла на кухню. Смизи еще не вернулась, и задняя дверь была открыта. Энн поставила чайник, чтобы выпить чая и прошла в кабинет.

На столе стояли бокалы, пепельницы были полны окурков, на многих были следы помады. Энн быстро прибрала в комнате. Потом она отправилась на кухню. На пороге она остановилась в изумлении: Сирина ставила на поднос две чашки. В коротком розовом сарафанчике, с лентой из той же материи в волосах, она выглядела невинной и юной, но это впечатление быстро рассеялось, когда она подняла глаза и заметила Энн.

— Не рано ли вы приходите на работу?

— В мое обычное время. Сейчас больше 9.30.

Сирина поглядела на кухонные часы.

— Действительно. А я и не обратила внимания. Я сегодня пришла сюда рано, чтобы сделать Полу сюрприз. Я знаю, что Смизи нет, и решила, что приготовлю ему завтрак.

Энн с усилием улыбнулась.

— Вы могли не беспокоиться. Я могла сама это сделать.

— Уверена, что могли бы.

Чайник засвистел, и Сирина отступила в сторону, ожидая, пока Энн выключит газ, наполнит заварной чайник и достанет из буфета молоко и сахар.

— Хотите чего-нибудь еще, миссис Браун? Не уверена, что вы сможете найти все сами.

— Вообще-то я хотела попросить вас отнести для меня наверх поднос. Я могу споткнуться на своих высоких каблуках.