Как ты прекрасна!

Тошнота подступала к горлу, а голова болела так, словно по ней кто-то ударил, но — удивительное дело! — Гвендолин совсем ничего не помнила из событий минувшей ночи. Ее тело не мучила боль, и не было никаких признаков, что она перешла роковую грань, отделяющую девушку от женщины.

Сделав неимоверное усилие, Гвендолин уселась посреди необъятной кровати, пытаясь преодолеть слабость от накатывающей тошноты и отвращение к самой себе. В эту минуту дверь спальни неожиданно распахнулась.

При свете дня он казался еще выше, чем ей запомнилось. Вероятно, он только что принял душ, потому что его зачесанные назад волосы были влажными, а на коже остались капли воды. На нем было лишь полотенце, обернутое вокруг бедер. Тело казалось твердым и мускулистым, и темная полоска волос, что спускалась по его груди, странно взволновала Гвендолин.

Она заметила, что в руках у него чашка с каким-то напитком. Но едва он приблизился к кровати, Гвендолин инстинктивно отшатнулась, судорожно рванув на себя плед и глядя на незнакомца полными ужаса глазами.

— А-а, ты уже проснулась! Очень кстати, так как через полчаса мне надо уезжать. Я подвезу тебя по дороге в аэропорт. Вот, я принес тебе чаю. Если хочешь выпить аспирин, то возьми в ванной, в шкафчике.

Как же так: он говорит совершенно будничным тоном?..

Тем временем мужчина присел на край кровати. И когда матрас ощутимо прогнулся под его весом, Гвендолин покраснела.

От него пахло лимонным мылом, лицо блестело — очевидно, он только что побрился. От одного вида его гладкого загорелого тела девушка задрожала, и эта дрожь уже не отпускала ее, хотя Гвендолин и отгоняла от себя страшные, мучительные предположения.

— Если тебе нехорошо…

Она покачала головой, прикусив нижнюю губу и испытывая мучительный стыд. Совершенно очевидно, что он привык к такого рода приключениям, тогда как она…

На стене напротив кровати висело зеркало, и Гвендолин увидела свое отражение. Неудивительно, что он подумал, будто ей плохо: лицо у нее бледное, даже с каким-то зеленоватым оттенком! Она нахмурилась, неожиданно вспомнив о макияже, и пальцы ее коснулись чисто вымытого лица.

Словно прочитав ее мысли, незнакомец сухо произнес:

— Я умыл тебя.

Краска залила только что совсем белое лицо, и Гвендолин содрогнулась, слишком ясно представив себе все, что, вероятно, он делал, пока она была пьяна и ничего не понимала.

Отвращение охватило ее… отвращение не только к себе самой, но и к этому мужчине.

Да как он посмел! Разве мужчина может заниматься любовью с женщиной, если она не в состоянии осознавать, что с ней происходит?.. Но ведь мужчины так не похожи на женщин! Мужчины совсем иные, и если уж быть честной, так надо признать, что она сама виновата, раз он подумал, будто с ней можно вести себя, как с…

Ее затрясло с новой силой. Краем глаза она увидела, как незнакомец потянулся к ней, и ту же отпрянула. Испуг во взгляде ясно выдавал обуревающие ее мысли.

Даниел нахмурился. Неужели эта маленькая дурочка действительно поверила, будто… Он не знал, что лучше: выбранить ее как следует или расхохотаться. Он вспомнил, какой маленькой она показалась ему, когда он нес ее от машины к дому, как доверчиво прижималась к нему. Какой хрупкой выглядела, когда он помог ей стянуть это впившееся в тело платье, а затем отвел в ванную и смыл кошмарный макияж.

Собственно говоря, он обращался с ней так, словно она была одной из его сестер. А она сейчас смотрит на него круглыми от ужаса глазами, будто считает его насильником.

Да, это было бы для нее хорошим уроком, если бы я действительно воспользовался ее доверчивостью, мрачно размышлял Даниел, рассматривая девушку. Не увези я ее с банкета прошлой ночью, нечто в этом роде непременно случилось бы.

Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что с ней произошло. Эта глупышка переживает из-за несчастной любви, и виной тому Юджин Флинкер-младший. Вот уж кто наверняка не преминул бы воспользоваться ситуацией, не упустил бы своего, не задумываясь о последствиях.

Даниел видел, как напугана эта девочка… Он собрался было успокоить ее, но передумал. Возможно, будет лучше, если он оставит все как есть: пусть считает, что произошло худшее. Она выглядит такой напуганной, потрясенной, что, вероятно, никогда больше не станет вести себя безрассудно. С одной стороны, это довольно жестоко. Но с другой — если благодаря этому она не будет больше рисковать так, как вчера вечером, то в конце концов окажется, что он сейчас делает ей одолжение. И вместо того, чтобы сообщить правду, Даниел поставил чашку с чаем на столик, снова потянулся к ней через кровать, положил руки на плечо Гвендолин, слегка встряхнул ее и поинтересовался:

— В чем дело? Прошлой ночью ты была совсем не такой…

Он поцеловал ее — и неожиданно желание продолжить то, что начал, сделалось нестерпимым. Ему почему-то хотелось целовать эту девушку так долго и неистово, чтобы задрожали не только ее губы, но и все тело. Хотелось ласкать ее, пока кончики грудей не превратятся в камешки под его ладонями, моля о влажной ласке его губ.

Даниел чувствовал, как возбужденно напрягается, охваченный страстным желанием, и отчаянно боролся, стремясь обуздать реакцию своего тела… А в мыслях неотступно вставали образы того, как она будет выглядеть, что почувствует и что скажет, если они займутся любовью, здесь, немедленно…

Девушка испуганно замерла, не пытаясь высвободиться. И Даниел инстинктивно воспользовался преимуществом своего веса, чтобы прижать ее к кровати. Он хотел справиться одновременно и с девушкой, и со своим нарастающим желанием, хотел объяснить, что не надо его бояться, что он собирался всего лишь проучить ее, и ничего больше…

Но урок не пошел впрок, вынужден был признать Даниел, когда девушка вдруг сжала руку в кулак и попыталась со всей силы ударить его в солнечное сплетение. Он отпрянул, пытаясь избежать удара, и в это мгновение полотенце соскользнуло с него.

Даниел услышал, как девушка потрясенно охнула, увидев выражение, появившееся в ее глазах, и выругался сквозь зубы. Она оказалась еще невиннее, чем он думал. Наверняка в семье, где она росла, нет ни родных, ни двоюродных братьев и она никогда не видела мужского тела. Теперь, возможно, в любую минуту она примется кричать: «На помощь! Насилуют!» — и все из-за того, что он хотел продемонстрировать ей, насколько опасным и необдуманным было ее поведение прошлым вечером.

Единственное, чего он не учел, — это реакции собственного тела на ее близость. Невинная, неопытная малышка с вымытым лицом маленькой девочки, которая явно не в его вкусе, глубоко и стремительно возбудила его, хотя он всегда гордился своей сдержанностью и полным контролем над чувствами.

Даниел понимал, что уже не в силах подняться и уйти. Он взял ее руку в свою, сжал пальцы и положил себе между бедрами. Пальцы оказались холоднее льда, и их прикосновение было для его плоти таким же шоком, каким стало для нее открывшееся ее глазам зрелище.

Девушка попыталась отнять руку, и алые пятна ужаса запылали на ее щеках.

— Видишь, что ты делаешь со мной, — мягко произнес Даниел. — Может быть, мне стоит отменить полет, чтобы мы с тобой…

Едва он выпустил ее ладонь, как девушка прижала ее груди, предпочитая глядеть куда угодно, только не на него. А голос ее прозвучал совсем придушенно, когда она поспешила ответить отказом.

В действительности он вовсе не собирался отменять полет, а намеревался лишь поцеловать ее, чтобы закрепить испытанное ею потрясение. Когда вернется домой, пусть считает, что еще легко отделалась.

Но, посмотрев ей в лицо, понял, что необходимо сжалиться и сказать правду. Девушка выглядела смертельно напуганной и ошеломленной, судорожно натягивая на себя плед. Тело ее сотрясала дрожь, а глаза казались огромными и совсем темными от переживаний.

— Послушай… — начал Даниел и замолк, услышав телефонную трель в своей спальне. — Оставайся на месте, — приказал он ей, снова обматывая полотенце вокруг бедер.