Меня хранит твоя любовь

Пару минут спустя Мейсон окликнул ее:

— Эй, я нашел два четвертака.

— Везет тебе сегодня. Можешь завести очередную порцию долбающей по голове музыки. — Она прекратила вытирать стол, глядя на Мейсона. — Знаешь, я всегда считала, что парни предпочитают такую музыку только потому, что она позволяет им не танцевать.

— Мне нравится танцевать.

— Ага, конечно. Так и вижу, как ты трясешься наподобие рок-идолов.

— Попрошу не ехидничать. Я сказал — мне нравится танцевать.

Найдя в недрах проигрывателя нужную запись, Мейсон нажал кнопку пуска. Прокуренную комнату наполнил страстный шепот певицы Селены. Мейсон подошел к Рози и протянул руку.

По ее лицу разлилось удивление, сменившееся растерянностью. Их бедра соприкоснулись, и она шарахнулась назад.

— Мейсон, я не…

— Не танцуешь? — закончил он за нее. — Тогда позволь мне показать, как это делается. — Мейсон притянул девушку к себе, наслаждаясь ощущением ее близости, пусть даже, по его мнению, ей не мешало бы прибавить несколько фунтов, чтобы сгладить острые углы. — Тут ничего мудреного, правда. Очень просто.

Просто? — подумала Роз, наступая ему на ногу и стукаясь коленками об его колени. Кому охота тратить время на такую нескладеху. Но Мейсон упорствовал, показывая ей, как следует двигаться.

— Три шага вперед и один назад. Это основа, но выпускники седьмого класса на первых в жизни танцульках, топчущиеся на месте, повиснув друг на друге, о ней и слыхом не слыхивали.

Роз не посчитала нужным сообщать, что ей никогда не приходилось танцевать в качестве выпускницы седьмого класса, равно как и вообще танцевать. Хотя представление об упомянутых им танцах она имела. Сменила работу во многих барах. И насмотрелась на мужчин и женщин, крутящихся вокруг своей оси с упорством ввинчивающейся в стену дрели.

Чтобы он не подумал, будто она считает шаги — что и происходило на деле, — она спросила:

— Где ты учился танцевать?

— У бабушки со стороны матери. Она настаивала, чтобы мы с Марни учились. Поэтому, когда мы к ней заглядывали, она всегда ставила что-нибудь типа Пери Комо или Фрэнка Синатры, и мы по меньшей мере час отрабатывали танцевальные па. Она говорила, что дедушка ухаживал за ней именно так.

— Ухаживал? — фыркнула она. Старомодное понятие рассмешило ее.

— Разве за тобой никто никогда не ухаживал?

— Не уверена.

Он резко отклонил ее назад, потом медленно вернул в исходное положение.

— А теперь?

Ее сердце яростно застучало. Не придумав ничего лучше, она переспросила:

— Значит, танцевать ты выучился у бабушки?

— На самом деле кое-какие знания в этой области я приобрел самостоятельно, но ей я обязан фокстротом, ча-ча-ча и вальсом.

— Человек многих талантов, — заметила Роз. Ей нравилось, как он ее держит — правая рука легко касается спины, а левая свободно удерживает ее правую кисть. Их тела едва соприкасались, лишь мимолетный контакт тут и там, пока Селена пела о том, как могла бы влюбиться.

— Такая печальная песня, — вздохнула Роз и удивила их обоих, на мгновенье положив голову ему на плечо.

— Почему же? В ней поется о возможностях. Разве ты думаешь, что влюбиться — так уж грустно?

— Не знаю.

— Нет? — Он слегка отклонил ее назад, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Никогда не влюблялась. — Произнося это, она смотрела на его рот. У него действительно очень красивые губы.

— Тогда почему ты считаешь, что песня печальная?

— Певица умерла внезапно. Ее убили. Каждый раз, слушая эту песню, я думаю, как много других великих песен она могла бы исполнить, если бы была жива. Оттого-то мне и становится грустно.

Мейсон не смог бы точно определить, откуда взялся внезапный порыв, но сопротивляться ему оказалось невозможно, а потому он опустил голову и коснулся ее губ своими. Роз замерла в его объятиях, но не стала вырываться, и тогда Мейсон углубил поцелуй. Мышцы Роз ослабели, и она прильнула к нему.

Это его сердце бьется или ее?

Он не стал терять время на выяснения. Следовало заняться более неотложными делами. Он поправил ее руки так, что они обвили его за шею.

— Рози, — прошептал он ей в губы.

Рози. Она не Рози. Ее зовут Роз. Роз Беннет. И Роз Беннет в самом скором будущем уезжает. Нет никакого резона связываться с кем-нибудь наподобие Мейсона — с кем-нибудь, кто может заставить ее захотеть остаться. Потому что обширный опыт девушки подсказывал, что ее обязательно принудят убраться и отсюда.

Песня Селены кончилась. Роз отпрянула от него, сознавая, что будет хранить в памяти этот останавливающий сердце поцелуй вне зависимости от музыкального сопровождения.

— Мне, наверно, надо пойти узнать, не требуется ли Бергену помощь на кухне.

— Ничего ему не требуется, — сказал Мейсон. — Рози, относительно…

— Меня зовут Роз.

— Я помню твое имя.

— Тогда почему ты продолжаешь звать меня Рози?

Он передернул плечами.

— Не знаю. Так тебе больше подходит. Считай его прозвищем.

— У меня уже есть прозвище, — упрямо произнесла она.

— Кто же дал его тебе?

Она уставилась на него.

— Ты знаешь, кто дал мне мое имя.

— Мне известно, что именем Розалинда тебя наградило государство. Но кто прозвал тебя Роз?

Вопрос вызвал воспоминания, мучительные, как удаление зуба без наркоза. Она отвернулась, схватила тряпку и начала протирать ближайший стол.

Едва слышно до нее донесся шепот:

— Так кто заклеймил тебя именем Роз?

Она переместилась к другому столу, не ответив. В памяти снова мелькнули воспоминания… и горечь.

Исходное ее прозвище было Роза. Его она получила от первых приемных родителей.

«Мы будем семьей. Ты станешь нашей дорогой маленькой Розой», — обещали они каждый вечер, укладывая девочку спать. Но не все в том доме испытывали аналогичный энтузиазм относительно возможности постоянного проживания с ней под одной крышей. В шесть лет малышку «заклеймил» именем Роз жестокий мальчишка, затушивший об ее руку полпачки сигарет. Что было делать ее приемным родителям, как не отослать обратно в детдом чужую девочку, прожившую с ними три года? Главное — их биологический сын.

— Ерунда, — сказала Роз, положив тряпку в ведерко рядом со стойкой. — Пойду погляжу, не надо ли помочь Марни с чисткой раковин.

— Ладно… Рози.

После ее ухода Мейсон рухнул на стул и обозвал себя идиотом. Протри глаза, посоветовал трезвый рассудок. Не суйся, куда не следует. Ее проблемы тебя не касаются.

Это всего лишь влечение. Гормоны. Потому он и поцеловал ее. Никакого преступления не совершено. Вред не причинен.

Пока не дошло до повторения.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

На следующее утро Мейсон постучался в ее дверь, в руке — дымящаяся чашка с кофе, на лице — дурацкая улыбка.

— Мне показалось, что я слышал твои передвижения по комнате, когда вышел за лопатой для снега. Вот, принес тебе. — Он протянул ей чашку. — У тебя ведь еще нет кофеварки.

— Заходи, — пригласила она, надеясь, что надетый на ней тренировочный костюм, служивший ей, по правде говоря, пижамой, не слишком бросается в глаза.

— Тут холодновато. — Он кивнул на электрическую печку. — Нормально работает?

— Отлично. Мне нравится, когда чуть прохладно. Не хочешь ли… — Ее голос сорвался. Она провела рукой по волосам, впервые в жизни беспокоясь о своем внешнем виде. — Мне нечего предложить в благодарность за кофе.

Последовала пауза, наполненная, как они оба знали, отнюдь не размышлениями о содержимом ее кухонных полок.

— Там, откуда взялась эта чашка, еще много осталось, — чуть улыбнулся Мейсон. Неловкость спала, ей даже показалось, что температура в комнате подскочила на пару градусов. — Целый кофейник. Почему бы тебе не собраться быстренько и не зайти ко мне позавтракать. А попозже я отвезу тебя в город за продуктами.

Как бы ей ни хотелось провести с ним целый день, она ответила:

— Наверняка тебе есть чем заняться в выходной, кроме как возить меня по магазинам удешевленных товаров.