Любовь на старой мельнице

– Тем, что вы взяли, и птичку не накормишь. Позвольте положить вам еще.

– Нет-нет, спасибо, просто я не голодна, вот и все, – жизнерадостно произнесла Генриетта, чувствуя, как желудок сводит судорогой. Мелвин поначалу тоже был ласков, очень ласков, мрачно вспоминала она. Он просто с ног сбивался, пытаясь выполнить малейшую ее прихоть. И это со временем не исчезло, вот что было всего труднее понять. Если бы он стал совсем плохим, все было бы гораздо проще, и возможно, он остался бы в живых…

– Эй, все не так ужасно!

Генриетта вынырнула из тяжелых воспоминаний и обнаружила, что Джед снова внимательно на нее смотрит.

– Извините. – Она коротко улыбнулась, надеясь, что он не станет выпытывать детали. Надежда была напрасной.

– В чем дело, Генриетта? – Он отвел ее в тихий уголок огромной столовой, отобрал тарелку и, поставив ее на стул рядом со своей, выпрямился и посмотрел на девушку сверху вниз. – И не говорите, что все в порядке, – остановил он ее, когда Генриетта снова открыла рот, – потому что номер не пройдет. У вас какие-то неприятности?

– Нет, Джед, у меня нет неприятностей, – спокойно сказала Генриетта, но стоило ей опустить голову, как Джед нежно взял ее пальцем за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.

– Тогда что происходит? Отчего вы только что так странно на меня взглянули? – настаивал он, и губы у него упрямо сжались. Он не имел права так ее допрашивать, как заклинание твердила про себя Генриетта, но уже поняла, что Джед – сам себе закон.

– Я просто думала… – Она замолчала на секунду. Впервые со дня смерти Мелвина она говорила о нем с кем-то кроме ближайших родственников. – О своем муже, – закончила она едва слышно.

– О ком?! – воскликнул он не своим голосом.

Генриетта не думала, что это произведет на него такое впечатление, но, взглянув на его исказившееся лицо, догадалась, что он неправильно истолковал ее слова.

– О моем погибшем муже, – пояснила она.

Джед ошеломленно смотрел на нее, пока смысл ее слов доходил до него.

– Вы вдова? – спросил он наконец неуверенно. – В таком возрасте?

– Да, я вдова. Мой муж… умер меньше года назад. Мы были женаты тринадцать месяцев. – Она говорила все еще очень тихо.

– По-моему, мне надо присесть. – Он усадил ее рядом с собой, и на некоторое время вокруг них воцарилась тишина. – Что случилось? Какой-то несчастный случай? Он, наверное, был молод…

– Ему было двадцать семь. – Она запнулась и сосредоточила взгляд на узоре персидского ковра у себя под ногами. – Он действительно погиб в автомобильной катастрофе, хотя и не совсем обычной. Мы… гуляли по улице, когда пятнадцатилетний подросток, угнавший машину, не справился с управлением и выехал на тротуар. Мелвин оттолкнул меня в сторону, но сам спастись не успел, – бесцветным голосом закончила она. – Он умер почти мгновенно.

– Генриетта, я не знаю, что сказать. – Она почувствовала, как он коснулся пальцами ее щеки, но не подняла головы, и он опустил руку. – Я ничего не знал, вы же подписываетесь как мисс Ноук, – мягко произнес он.

– Я… я снова взяла девичью фамилию после похорон, – смущенно пояснила Генриетта. Ей было ужасно неловко от его сочувствия, но надо было достойно завершить объяснение. – Поэтому… я и не хожу на свидания, – тихо добавила она. – И предпочитаю собственное общество, свое и Мерфи.

– Да, я понимаю… – Снова последовало молчание, на этот раз еще более долгое. – Вы, должно быть, очень его любили, Генриетта, и я прошу прощения, что заставил вас об этом говорить, когда вы все еще так тяжело переживаете случившееся. – Теперь он жестко контролировал свою интонацию.

– Нет, все в порядке. – Нежность Джеда обжигала, как пламя, и щеки у нее горели от его жара.

– Не все в порядке, – спокойно возразил он. – Обычно я не тороплюсь с выводами, знакомясь с людьми: в юности у меня был горький опыт подобной торопливости. Но с вами я вновь допустил эту ошибку и прошу прощения.

Она подняла к Джеду бледное, ничего не выражающее лицо. Ей вдруг показалось, что будет неправильно, нечестно оставить все как есть. Но она не смогла сказать правду. Генриетта вдруг увидела перед собой человека, совсем не похожего на того чувственного, слегка насмешливого сердцееда, каким он был еще пять минут назад. Он явно замкнулся в себе, и, как ни безумно это звучало, глядя на его сочувствующее, ужасно привлекательное лицо, Генриетта всем существом ощутила холод одиночества.

Позже, когда начали уходить первые гости, Джед наклонился к ней и негромко спросил:

– Вы уезжаете в Лондон на Рождество? Наверное, ваша семья хотела бы вас повидать.

– Я думала об этом.

Она остановилась, пытаясь поделикатнее сформулировать мысль о том, что красивая квартира матери с ее бледно-лимонной мебелью и кремовыми коврами вряд ли подойдет для мирного празднования Рождества в компании с Мерфи, но Джед не дал ей договорить:

– Но это связано с болезненными воспоминаниями? Я понимаю.

Нет, ты не понимаешь. Генриетта смотрела на него не видя: глаза ей застилал туман отчаяния и раздражения.

– Дело не в этом, – поспешно объяснила она. – Просто нам с Мерфи будет удобнее на мельнице. Он ведь крупный пес, а моя мать не в восторге от животных.

– Ясно. – Видно было, что он не верит ни одному ее слову – это читалось на его хмуром лице. – Тогда, может быть, вы окажете мне честь, посетив рождественский обед в Фотрингем-Холле? – официально спросил он.

Боже правый, он начал говорить с ней так, будто она состарилась на несколько десятков лет.

– Нет, спасибо. – Она обойдется без жалости. – Я уже пообещала Мерфи длинную прогулку и поздний обед у камина с индейкой и жареным картофелем.

– Звучит замечательно, – Неожиданно он на мгновение снова стал прежним Джедом и, улыбнувшись, добавил: – Если бы к нам в гости не собирались родственники со всех концов света, я бы с удовольствием присоединился к вам.

А потом Генриетта покраснела до корней волос, когда он вдруг наклонился к самому ее уху и она ощутила его теплый мужской запах и почувствовала прикосновение шершавой кожи его подбородка.

– Я ненавижу Рождество в Фотрингеме, но это связано с традицией, начавшейся задолго до моего рождения.

– Но это ведь не значит, что ее надо продолжать бесконечно, правда? – прошептала Генриетта в ответ, с невыразимым волнением вдыхая аромат его дорогого одеколона.

– Нет, наверное, не значит. – Джед выпрямился и взглянул на нее сверху вниз. – Просто я никогда не брал на себя труд что-либо менять. Вечеринки, обеды, коктейли… В Фотрингеме они точно такие же, как и везде. – Он пожал широкими плечами, и этот небрежный жест лишний раз подчеркнул его силу и мужественность. Задумчиво глядя на девушку, он закончил: – И это Рождество.

– Когда я была маленькой – мне было, наверное, лет десять, – родители взяли нас с Дэвидом в Шотландию на Рождество, и мы целую неделю провели в коттедже посреди дикой природы, – медленно сказала Генриетта. Ей показалось, что она снова почувствовала запах морозного северного воздуха и пьянящий аромат хвои, опадающей с высоченных сосен, которые окружали их коттедж. – Мы с Дэвидом отлично провели время, играя в снегу и беззаботно резвясь. Отец тоже наслаждался каждой минутой отдыха – в отличие от матери. – Она слегка скривилась в ответ на внимательный взгляд Джеда. – Мать настоящий раб цивилизации и дня не может прожить без города.

– А где ваш отец сейчас?

– Он умер, когда мне было шестнадцать, – тихо ответила Генриетта. – Он был прекрасным человеком, но они с мамой так отличались друг от друга… Он любил огромные открытые пространства, а маму невозможно было вытащить на улицу, если погода не казалась ей идеальной. Странно, правда? Но они любили друг друга до самой его смерти.

– Значит, у вас было счастливое детство? – Его голос звучал по-прежнему спокойно и ровно, но какой-то едва заметный оттенок в интонации заставил ее насторожиться.

– Да, очень счастливое. – В кошмарные дни после смерти Мелвина она не раз благодарила за это Бога, зная, что надежный тыл не позволит ей окончательно потерять рассудок. – А у вас? – вдруг спросила она, не успев обдумать свои слова.