Лекарство для двоих

Иэн, совершенно не замечая ее потрясения, широко улыбнулся и дружески обнял за плечи:

– Льюис, хочу представить тебе моего доброго друга Лейси Робинсон. Лейси стояла у истоков призыва о помощи больным детям. И работала больше всех нас, вместе взятых.

Иэн одарил ее еще одной улыбкой.

– Джессика уже уехала? Жаль, что ей никак нельзя было остаться подольше. Конечно, она только на первом курсе и не хочет пропускать занятия. Джессика – это дочь Лейси, – донеслись до Лейси объяснения Иэна. – Должен признаться, мне трудно поверить, что у Лейси дочь-студентка!

Лейси почувствовала, как ее лицо начинает пылать от шока и мучительной неловкости. Она не могла заставить себя посмотреть на своего бывшего мужа… перенести презрение и безразличие, которые наверняка будут написаны у него на лице. Она понимала, что Иэн хотел польстить ей, он искренне считал, что она выглядит моложе своих тридцати восьми лет, и ему действительно трудно поверить в то, что она – мать Джессики. Но все это не помогало ей избавиться от отвратительного чувства – как будто она превратилась в одну из тех женщин, которые считают необходимым сообщить каждому встречному, что вышли замуж почти детьми и теперь со своими дочерьми совсем как сестры. От таких разговоров она всегда ежилась и жалела несчастных дочек, которые были как бы лишены возможности стать взрослыми и обречены жить в тени своих якобы гораздо более красивых и умных мам, цепляющихся за свою «юность». Тем не менее она упрямо молчала, не в силах раскрыть рот и возразить Иэну. Да и с какой стати, в конце-то концов, она должна оправдываться перед Льюисом?

Лейси видела его боковым зрением. Он стоял в затемненном углу комнаты, немного отвернувшись, как будто не хотел взглянуть на нее, узнать ее.

Она заметила, что его волосы были по-прежнему темными, не тронутыми сединой и точно такими же густыми и вьющимися, Как и раньше. Лейси не забыла, как любила трогать их, пропускать тугие завитки сквозь свои пальцы, завидуя чудесной естественной упругости, которой недоставало ее собственным волосам. Но он, казалось, был точно так же очарован струящимся водопадом ее ровных, прядей, их блеском, их легкостью… говорил, что ее волосы такие теплые и шелковистые, как пронизанный солнцем морской прибой. Когда они любили друг друга, он наслаждался прикосновением ее волос к своей коже, к своему телу. Бывало, когда он просил ее об этом, она терлась о него, как пушистый ласковый котенок, и тогда из его груди вырывался звук, похожий на сытое мурлыканье дикого зверя.

Он раскрыл сокровенные тайны своей и ее сексуальности – причем не только языком физического единения, но и разнообразием утонченных, изысканных удовольствий, которые можно доставить друг другу легчайшими, интимными и иногда самыми неожиданными прикосновениями. Он был одновременно нежным и страстным, требовательным и терпеливым. Он был лучшим из любовников – и худшим из мужей.

Лейси не выдержала напряжения и вдруг задрожала. Льюис еще ни разу не взглянул на нее прямо. Да и она на него. И тем не менее в ее памяти безошибочно и некстати возникло ощущение его пальцев на коже… любящих, нежных, ласкающих… пальцев, которые сейчас – она заметила! – были стиснуты в кулаки.

Он резким движением распрямил ладонь. Незнакомый жест. Своей непривычностью он должен был бы вырвать Лейси из плена воспоминаний, но нет, он лишь уничтожил остатки ее самообладания, всколыхнув внутри горечь и отчаяние. Конечно, Льюис изменился за прошедшие годы, и в высшей степени глупо скорбеть по такому ничтожному поводу, как появившаяся без нее привычка.

Он очень нервничает; непроизвольное движение пальцев не оставляло в этом никакого сомнения. Он нервничал и в тот вечер, когда сообщил ей, что хочет избавиться и от нее, и от их брака. Но тогда он использовал свою нервозность, чтобы соорудить между ними барьер, без слов сказать ей: «Не подходи ко мне. И думать не смей о том, чтобы коснуться меня». А она так глупо не послушалась… Он тогда отпрянул от нее, отшатнулся с отвращением, выдавая свою физическую неприязнь к ней. Иэн все еще продолжал говорить:

– Лейси практически самостоятельно организовала сбор средств для Майкла Салливана, поэтому-то я и хотел, чтобы вы встретились. Лейси, Льюис…

Больше она не могла выдержать. Первоначальное потрясение растаяло, но на смену ему пришло нечто худшее: какое-то тошнотворное волнение вкупе с острой болью и чем-то еще… чем-то таким, что она не смела даже анализировать.

– Иэн, извини меня, – прервала она врача с дрожью в голосе. – Боюсь, я должна уйти…

Пока ее затуманенный мозг лихорадочно подыскивал достойное оправдание для неожиданного ухода, она краешком глаза заметила, что Льюис повернул голову и смотрит на нее.

Их глаза встретились. Серый взгляд растворился в синем. Каждая клеточка ее тела, хранившая память о нем, застонала от мучительной боли. Все было как много лет назад. Он обратил на нее свой дивный синий взор, и тогда…

Но тогда в его глазах зажглось восхищение, а может, возбуждение и желание. А сейчас…

А сейчас – что? – ошеломленно спрашивала она себя, пытаясь отвести глаза. Мысли проплывали в ее сознании как в замедленном кино. Удивительно – он повзрослел, потерял хрупкую стройность юности, как будто достиг наконец назначенных ему природой роста и силы, а лицо его стало еще более точеным, уверенным, еще более мужественным. Он никогда не был красив безупречной красотой кинозвезды, но ему всегда присуща была мощная, почти невыносимая – для нее, во всяком случае – аура мужской сексуальности. И при том ничего явно эротичного в его облике не было. Прекрасно сшитый темно-синий костюм, белоснежная рубашка и скромный галстук в тон практически ничем не отличались от той одежды, что носили Иэн и Тони, но на нем…

В ответ на его едва заметное движение ее взгляд снова беспомощно метнулся к нему, и внутри у нее все сжалось от почти физического осязания его мышц под кожей, от пронзительного ощущения его тела, его мужской природы. Ни один мужчина за долгие годы не вызывал в ней подобной реакции.

– Я… я должна уйти, – хрипло повторила она. – Я обещала проведать Майкла.

– Но мы же собирались закончить формальности с собранными деньгами, – возразил Иэн. – Я…

– Извини, Иэн. Я… я не могу остаться. Не сейчас! – торопливо проговорила она и поспешно шагнула к двери, кожей ощущая на себе взгляд Льюиса и стремясь выйти из кабинета раньше, чем паника поглотит ее с головой. Она прекрасно понимала, что ее поведение кажется – Иэну, во всяком случае – совершенно несвойственным ей, ребяческим и ни с чем не сообразным и что он, должно быть, в полнейшей растерянности. Потом ей придется извиниться, как-то загладить свою вину, но сейчас, если она хоть на секунду задержится в этой комнате, рядом с Льюисом…

Лейси вздрогнула, с ужасом осознав, насколько близка была к тому, чтобы перешагнуть пропасть между ними, чтобы прижаться к нему, как будто у нее есть на это право.

Это потрясло и испугало Лейси даже больше, чем ее сексуальная реакция на его присутствие. Ведь он так сильно обидел ее, и она не сомневалась, что ничто не сможет заставить ее забыть о той боли. И вот за какие-то ничтожные доли секунды она так безрассудно забыла о реальности, обо всем на свете и позволила себе мечтать, что они все еще вместе… муж и жена… что они все еще… Все еще кто? – спрашивала она себя, усилием воли справившись с тошнотой и закрывая за собой дверь кабинета. Все еще любовники?

Горячая волна, внезапно всю ее окатившая, ответила сама за себя.

Иэн, выскочив следом, теперь догонял ее, встревоженно спрашивая на ходу:

– Лейси, что-то не так? Ты… как-то странно выглядишь… Я…

– Все прекрасно, Иэн. Просто мне стало очень стыдно, что я забыла обещание, данное Майклу. Вспомнила на полпути сюда и решила уж заехать, сказать тебе лично.

Ей и в голову не приходило, что в ней таятся такие задатки сочинительницы… или лгуньи.

– Насчет нашего дела я тебе позвоню завтра. Извини еще раз.

Он улыбался, и в его улыбке сквозило беспокойство, но характер не позволил ему задавать ей вопросы или задерживать. Лишь оказавшись одна в машине, Лейси поняла, что по-прежнему не представляет себе, зачем Льюис приехал в этот город и, что гораздо важнее, сколько он собирается здесь пробыть.