Сила веры (СИ)

- слушай, давай поедем на машине? Я одно место знаю, там парк заброшенный, деревья, тень – он остановился у черной Инфинити и нажал брелок. Действительно было очень жарко, и Вита с удовольствием залезла в кондиционированное нутро. Салон был отделан светло-бежевой кожей. И они поехали. На светофорах и в пробке, его рука оказывалась у нее между бедер, благо стекла были с сильной тонировкой. Куда они приехали Вита не знала, так как из-за его рук не могла сосредоточиться на дороге. Но парк был действительно шикарный. С какими-то уютными тропинками, скамейками в неожиданных местах они обнимались и разговаривали обо всем и ни о чем. Она рассказывала про Италию, итальянцев, про их жизнь изнутри. Он очень внимательно слушал, задавал вопросы, ему было интересно. Он рассказывал, как начинал свой бизнес, со своим другом. Как они по-первости сами заливали фундаменты домов, как отсеивали рабочих, пока не получились бригады классных специалистов. Говорил, что благодарен отцу, и без его поддержки вряд ли что-нибудь получилось. Ведь вопросы коммуникаций самые сложные при строительстве. И если бы не помощь отца, который продавливал все разрешительные документы, он бы не стал тем, кто он сейчас есть. Вита рассказывала о своей семье, о том, как родители трепетно любят друг друга, как целуются, когда думают, что никто их не видит. Как отец не любит разговаривать по телефону, и всучает маме трубку. Зато потом, заставляет ее повторять весь разговор. Рассказывала о совместных походах за грибами и на рыбалку. Как после месяца брака домой вернулась Тонька вся в синяках. Как выяснилось, что она беременна и они радовались прибавлению семейства. Как появилась Манюня, а отец нажал на все рычаги, чтобы ее ублюдок муж, больше не появлялся у них на горизонте. Вита рассказывала о том, как ей интересно было заниматься в разных кружках, благо у них во дворе был детский центр. Как она успела за свое детство заниматься и художественной гимнастикой, и танцами, и актерским мастерством. Как она любит рисовать и какое удовольствие получает разминая руками глину.

По соседней тропинке шла мать с малышом лет четырех-пяти. Малыш орал, как резаный, а мать с остервенением била ребенка по попе. Картина производила удручающее впечатление.

И ведь ничего ей не скажешь. Пошлет куда подальше – вздохнула Вита – нас родители никогда не били. Даже если мы с Тонькой что-то не то творили. Разговаривали, объясняли, иногда наказывали, тем, что не пускали гулять – Матвей хмыкнул

- знаешь, момент один вспомнил, мы с отцом на рыбалку поехали, палатка костер. Здорово. И вот сидим у костра, вечер, тишина, разлили чай из алюминиевого чайника. Отец блаженствует, подносит кружку ко рту, и вдруг я вижу, у него на руке комар, такой, знаешь, вся задница от крови раздута. Ну, я, не задумываясь, и шлепнул его по руке. От неожиданности отец кружку выпустил, весь чай ему на охотничьи штаны вылился. А мне самому уже и стыдно и смешно. Я только и сумел ему пояснить

- комар – говорю. Отец сопит обиженно, а потом захохотал и говорит – знаешь, как это называется? Медвежья услуга – а ведь мог и подзатыльник отвесить. Правда один раз все-таки вломил мне ремня. На всю жизнь запомнил. По телевизору, показывали какой-то сюжет, там мальчишки костер жгли и баллончик кинули. Баллончик взорвался, и мальчишка остался без глаза. Отец с меня слово тогда взял, что костер я буду жечь, только в присутствии взрослых. Я пообещал. И буквально на следующей неделе сосед Артем уговорил пойти за дом, костер жечь. Я и пошел, как дурак. Ну что, весело, костер пожгли, потом пошли в футбол играть, о времени забыл. А оказывается, я давно уже должен был быть дома. Я во время не пришел и отец пошел меня искать. А ему ребята говорят, «они с Артемом за домом костер жгли, а потом в соседний двор побежали в футбол играть». Ну в общем пришел я домой, а дома отец с расспросами. Я виляю как уж. Говорю, мы с Артемом подошли, костер уже горел». А он «пошли к Артему». По дороге я раскололся. Вернулись мы домой, и впервые в жизни отец снял ремень и отходил так, что я неделю на задницу сесть не мог. Но перед тем как бить, сказал «учти, я бью тебя не за то, что ты жег костер, а за то, что слово не держишь. И за вранье. Вранье, как снежный ком, имеет свойство разрастаться и в конце концов погребет тебя под собой». На всю жизнь это запомнил. Иногда и хочу соврать, но вспоминаю отца и язык не поворачивается.

Так они и бродили по тропинкам, делясь друг с другом своей жизнью.

Они купили пакетик орешек и кормили белочку, которая спустилась к ним с ветки. Потом Матвей взял ее за руку и повел куда то в заросли. Перед ними открылся маленький заросший прудик с плавающими в нем утками.

Они ели шашлык в открытом кафе, не чувствуя вкуса, не могли отвести взгляды друг от друга. Бродили по дорожкам. Целовались. Уже темнело, когда они вернулись домой. Раздеваться начали еще в предбаннике

- у меня есть для тебя сюрприз. Посиди на кухне, я сейчас - и в костюме Евы убежала. Вернулась быстро потащила его в ванну, поторапливая. Он попытался ее в ванне обнять, но она отводила его руки – потерпи - из ванны она буквально тащила его за руку. И когда он понял, куда она его привела, пришел в восторг. Они оказались в комнате, одна из стен которой была зеркальной, на полу были расстелены маты, накрытые пледами, по пледам были разбросаны подушки. Вита первая прошла в комнату и легла. Матвей как в трансе последовал за ней.

Две недели пролетели в любовном угаре. Они занимались любовью бесконечно. Их не интересовало ничего, во внешнем мире. Они были поглощены друг другом. Они открывали для себя друг друга. И открывали неизвестное в себе. Когда Вита брала в руку его член и начинала расспрашивать, водя по нему пальчиком. Матвей еле сдерживался, но терпеливо показывал и объяснял, и про крайнюю плоть, и почему мошонка, то напряженная, то нет. Вита изучала его вдумчиво, проводила языком по уздечке, пробовала на вкус жемчужную капельку. Рассказывала о своих ощущениях. Изучала его реакцию на движения своих рук, языка. Она с широко открытыми глазами познавала мир, под именем Матвей. А потом Матвей, перед зеркалом, объяснял, как и что устроено у нее. Она оказалась, не смотря на свой возраст удивительно невинной. Призналась ему, что эта тема в разговоре с подругами ей казалась стыдной. Ее до встречи с Матвеем, не особо интересовало, как и что там устроено.

- неужели, ты себя не касалась даже в ванной?

- касалась, но, понимаешь, мне всегда казалось, что за мной кто-то наблюдает, даже в ванной. А под чужим взглядом, не особенно сосредотачиваешься на своих ощущениях

- а сейчас? Никто не наблюдает?

- наблюдает. И не только, еще и касается – она улыбнулась Матвею – веришь, еще лет в восемнадцать, а может и старше, я думала, полюблю и сразу предупрежу, сексом заниматься не буду. Если он меня будет любить, то все равно женится на мне. А детей из детского дома возьмем. Потом все таки передумала и решила: перетерплю. Дура я, да?

- олененок, ты самая лучшая. Я просто в шоке. Откуда ты такая?

- может быть, я ждала тебя? И подсознательно берегла себя для тебя. Чтобы изучить себя твоими руками, увидеть себя твоими глазами. Мне очень нравится, как ты на меня смотришь, трогаешь, целуешь – Матвей не выдержал, посадил ее между своих коленей лицом к зеркалу, развел ее ноги – смотри, разве ты не прекрасна? - он руками открыл ее

- а разве у других девушек не так? – задыхаясь под лаской его рук, за которыми она следила в зеркале, спросила она

- другие, для других, а это для меня – произнес он, поглаживая ее клитор

- смотри, как ты отзываешься на мои прикосновения, ты такая набухшая, готовая принять меня, посмотри на свою грудь, она потяжелела, сосочки как розовые жемчужинки. Разве ты не прекрасна? Ты бьешься в экстазе для меня, кончаешь для меня. Ты моя. В этом животике будут расти наши дети, он положил руку на ее живот. Я схожу от этого с ума. Я схожу с ума от любви к тебе

Изредка они покидали квартиру, чтобы прийти в себя. Ходили в магазин, за продуктами, гуляли. И всегда Матвей просил не надевать белье. И при любом удобном случае, его рука оказывалась е нее между бедер. Их глаза горели лихорадочным огнем желания. Дома Матвей стаскивал с Виты одежду, Даже готовила она обнаженная. Приготовление обеда, затягивалось до ужина. Но им это казалось естественным.