Сладкие объятия

Селина прервала рассуждения Родни о достоинствах простых и узорчатых ковров:

— Родни, мне надо поговорить с тобой.

Прерванный таким образом, он посмотрел на нее сверху вниз с раздражением. Во время обеда и после в такси он думал о том, что она не в себе. Она почти ничего не ела и казалась чем-то озабоченной и рассеянной. Более того, на ней была блузка, которая никак не подходила к желтовато-коричневому пальто и юбке, и он заметил на чулке спущенную петлю. Обычно Селина была подтянутой и ухоженной, как сиамская кошка, и сегодняшние небольшие отклонения от нормы обеспокоили его.

Он спросил:

— Что-нибудь случилось?

Селина попыталась взглянуть ему в глаза, сделать глубокий вдох и успокоиться, но ее сердце стучало, как кузнечный молот, а в желудке было ощущение, как после подъема в скоростном лифте, когда душа отрывается, а тело остается внизу.

— Нет, ничего не случилось, но мне надо с тобой поговорить.

Он нахмурился:

— А нельзя подождать до вечера? У нас единственная возможность измерить…

— Ах, Родни, пожалуйста, послушай и помоги мне.

Он заколебался, а затем, придав лицу покорное выражение, отложил альбом с образцами ковров, сложил рулетку и убрал ее в карман.

— Ну? Я слушаю.

Селина облизнула губы. Пустая квартира угнетала ее. Голоса отдавались эхом, никакой мебели, и нечем занять руки, никакой подушки, которую можно было бы взбивать. Она чувствовала себя так, как если бы ее поставили на большую пустую сцену без поддержки и без суфлера, а она забыла роль.

Она сделала глубокий вдох и сказала:

— Это насчет моего отца.

Выражение лица Родни почти не изменилось. Он был хорошим адвокатом и любил играть в покер. Он все знал о Джерри Доусоне, ибо миссис Брюс и мистер Артурстоун уже давно посчитали нужным ввести его в курс дела. И он знал, что Селина ничего не знала об отце. И знал, что уж он-то ничего ей не расскажет.

— Что насчет твоего отца? — спросил он довольно ласковым голосом.

— Ну… я думаю, он жив.

Родни с облегчением вынул руки из карманов и издал короткий недоверчивый смешок:

— Селина…

— Нет, не говори. Не говори, что он умер. Выслушай чуть-чуть. Помнишь ту книгу, которую ты мне вчера дал? «Фиеста в Кала-Фуэрте». И знаешь, там на задней обложке была фотография автора, Джорджа Дайера!

Родни согласно кивнул.

— Ну, так вот… он в точности похож на моего отца.

Родни переварил мысль, а затем спросил:

— Откуда ты знаешь, как выглядел твой отец?

— Я знаю, потому что давно в книге нашла его фотографию. И я думаю, это один и тот же человек.

— Ты хочешь сказать, что Джордж Дайер — это… — Он вовремя прикусил язык.

— Джерри Доусон, — торжествующе закончила за него Селина.

Родни показалось, будто из-под него выдернули ковер.

— Откуда ты узнала его имя? Ты не должна его знать.

— Агнес мне вчера сказала.

— Но какое право имела Агнес…

— Ах, Родни, постарайся понять! Нельзя ее винить. Я застала ее врасплох. Я положила книгу фотографией Джорджа Дайера кверху на стол перед ней, вот так, и она чуть не упала в обморок.

— Селина, ты понимаешь, что твой отец умер?

— Но, Родни, как ты не понимаешь — он пропал без вести. Пропал без вести, полагали, что убит. Могло произойти все, что угодно.

— Тогда почему же он не вернулся после войны?

— Может, он был болен. Может, потерял память. Может, узнал, что моя мать умерла.

— И что же он все это время делал?

— Не знаю. Но последние шесть лет он живет в Сан-Антонио. — Она поняла, что Родни собирается спросить, откуда она это узнала, и быстро добавила, потому что не хотела, чтобы он узнал о ее встрече с мистером Ратлэндом: — Обо всем этом рассказано в его книге.

— У тебя фотография отца с собой?

— Книжная — нет.

— Я не ее имел в виду. Я имел в виду другую.

Селина заколебалась:

— Да, с собой.

— Дай взглянуть.

— Ты… отдашь ее обратно?

Нотка раздражения проскользнула в голосе Родни.

— Мое милое дитя, за кого ты меня принимаешь?

Ей сразу же стало стыдно, ибо Родни никогда не пойдет на бесчестный поступок. Она пошла за сумочкой, вынула драгоценную фотографию и протянула ее Родни. Он поднес ее к свету из окна, и Селина подошла и встала за его спиной.

— Ты вряд ли помнишь фотографию на обложке книги, но это тот же самый человек, могу поклясться. Все то же самое. Ямочка на подбородке. И глаза… и прижатые уши.

— А что сказала Агнес?

— Она не призналась, но я уверена, она считает, что это мой отец.

Родни не ответил. Хмуро разглядывая темное веселое лицо на фотографии, он почувствовал кое-какое беспокойство. Во-первых, он мог потерять Селину. Человек болезненной честности, Родни никогда не тешил себя иллюзией, что он влюблен в Селину, но она стала приятной частью его жизни, хотя он почти не осознавал этого. Ее внешность, ее шелковистые желтовато-коричневые волосы, кожа, голубые сапфировые глаза восхищали его, и хотя ее интересы не были такими избирательными, как у Родни, она проявляла очаровательное желание учиться.

А потом, оставался вопрос деловых отношений. После смерти бабушки Селина получила кое-какие средства, став тем зрелым фруктом, который мог упасть в руки какого-либо бессовестного проходимца. Пока Родни и мистер Артурстоун в полном согласии вели ее дела, а через шесть месяцев Селине исполнится двадцать один год, после чего она сама будет принимать окончательные решения по всем вопросам. Родни содрогнулся от мысли об утрате контроля над этими деньгами.

Он кинул взгляд через плечо и встретился с глазами Селины. Он не знал ни одной девушки с такими голубыми белками глаз. Как в рекламе стиральных порошков. Она слегка пахла свежими лимонами, вербеной. Ему так и слышался голос миссис Брюс, ее резкие высказывания о Джерри Доусоне. «Бесполезный» — это слово засело в голове Родни. Он вспомнил другие эпитеты. Безответственный. Ненадежный. Безденежный.

Он держал фотографию за уголок и постукивал ею по левой руке. Наконец, с некоторым раздражением, почувствовав необходимость свалить на кого-нибудь вину за то положение, в котором он очутился, он сказал:

— Конечно, это все твоя бабушка виновата. Она не должна была ничего от тебя скрывать. Эта завеса секретности, никогда не упоминать его имени… все это глупая ошибка.

— Почему? — заинтересованно спросила Селина.

— Потому что это стало у тебя навязчивой идеей! — выпалил Родни. Селина уставилась на него, явно глубоко оскорбленная, рот слегка открыт, как у ошеломленного ребенка. Родни безжалостно продолжал: — У тебя навязчивая идея об отцах и семьях и вообще о семейной жизни. То, что ты нашла фотографию и прятала ее, — типичный симптом.

— Ты говоришь так, как будто у меня корь.

— Я пытаюсь заставить тебя понять, что у тебя развился комплекс на почве умершего отца.

— Может, он не умер, — сказала Селина. — А если у меня и есть комплекс, то ты только что признал, что это не моя вина. И что плохого в комплексе? Это же не косоглазие и не бельмо на глазу. Его не видно.

— Селина, это не смешно.

— И я не считаю это смешным.

Она смотрела на него горящим взором, который мог бы быть назван ослепительным, как сказал он себе. Они ссорились. Они никогда раньше этого не делали, и, несомненно, не время было начинать ссориться. Он быстро сказал:

— Дорогая, прости меня, — и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы, но она отвернула лицо, и поцелуй пришелся в щеку. — Разве ты не видишь, что я лишь забочусь о тебе. Я не хочу, чтобы ты зацепилась за какого-то мужчину, отправилась за ним на край света, а потом бы выяснила, что совершила глупую ошибку.

— Но допустим, — сказала Селина, — только лишь допустим, что это действительно мой отец. В полном здравии и живет в Сан-Антонио. Пишет книги и катается на своей маленькой яхте и заводит дружбу со всеми местными испанцами. Тебе бы ведь хотелось, чтобы я с ним познакомилась, правда? Тебе бы хотелось иметь настоящего собственного тестя?