Свадьба в Катманду

— Ну, они, наверное, все-таки догадываются, что у их двадцатилетней дочери может быть какая-то своя жизнь…

— Да ты что! — усмехнулась Вика, разглядывая следы Игоревых засосов на шее и плечах. — Они и мысли не допускают, что их двадцатилетняя дочь не целка. Их дочь как была, так и должна оставаться в душе комсомолкой, общественницей и блюсти свою девичью честь. Она должна твердо верить, что весь нынешний бардак — ненадолго, что все восстановится, социализм победит окончательно и она обязательно станет достойным строителем светлого будущего. Поэтому сейчас она, по всем данным, должна сидеть у подруги и всю ночь готовиться к экзамену по философии.

Игорь покачал головой:

— Что ж, их тоже надо понять. Другой жизни у них уже не будет.

— Не знаю. Мне их иногда просто жалко. А иногда… убить хочется.

Игорь привстал, поймал ее руку и потянул к себе.

— Тем более. Чтобы никто никого не убивал, идем с утра в загс, кинем заявление. А твоих предков я беру на себя. Идем?

— С утра? Нет, я не могу. Занята буду.

— Чем?

— Личными делами, — снова засмеялась она. — Могут у меня быть личные дела?

— Ах, так… — Он сжал в руках ее тело. — Ну, садистка, берегись.

Смеясь, она изогнулась и подставила к его рту грудь. Маленький мягкий сосок скользнул по его губам. Игорь смолк на полуслове.

Уже потом, перед самым ее уходом, он спросил:

— Слушай, а если ты подзалетишь? Мы же с тобой даже не предохраняемся никогда.

— А это мои проблемы, — легко ответила она. — И не взваливай их на себя, пожалуйста. Расслабься, у тебя повышенное чувство долга.

Обычная сияющая искорка смеха уже снова горела в ее глазах.

— И вообще… не гони лошадей, господин аспирант.

У самой двери он еще раз задержал ее:

— Ну а в Кок-Янгак-то ко мне приедешь?

— В Кок-Янгак? Надо подумать, — ответила она, но тут же засмеялась и обняла его. — Конечно, приеду. Куда я денусь, Сабашников? Вот только философию сдам и приеду.

3

— …Итак, я хочу представить всех друг другу.

Яркое солнце безоблачного утра через неплотно задернутые шторы рвалось в кабинет доктора Шарма К и слепящими пятнами падало на лица пятерых людей.

— Прежде всего, наш хозяин. — Энгельбах повернулся к Шарме. — Господин Индра Бахадур Шарма — директор Непальского Центра изучения Азии, историк, член Королевской Академии. И, самое главное, — мой друг.

— О да, у нас в Непале это звание кое-чего стоит, и я горжусь им, — откликнулся Шарма, вставая и кланяясь гостям.

— Далее. Доктор Говинд Бехал из Бенаресского университета. Вам всем, конечно, известно это имя. Выдающийся лингвист, один из ведущих санскритологов [3] мира.

Игорь с любопытством разглядывал пожилого темнолицего индийца в толстых очках, который в ответ на слова Энгельбаха тоже привстал и поклонился. Это был знаменитый дешифровщик древних рукописей, именно он разгадал тексты, найденные при раскопках в легендарном Мохенджо-Даро, что не удавалось никому более полувека.

— Только не один из ведущих, а просто ведущий, — поправил Энгельбаха доктор Шарма.

— Совершенно с вами согласен, Шарма-ба, — негромко и серьезно откликнулся Бехал, и все засмеялись.

— Мистер Дэн Тарновски из Соединенных Штатов. Искусствовед-ориенталист и художник-реставратор, — продолжал Энгельбах. — С ним я почти незнаком, его нам рекомендовал мой старый друг профессор Сэмуэл Айртон из Гарварда. И рекомендовал как блестящего специалиста.

Бородатый улыбчивый американец с открытым взглядом и расслабленными, чуть ленивыми манерами приветственно поднял руку.

— И наконец, самый молодой и нетерпеливый из нас — господин Игорь Сабашников из России. Естественно, востоковед и, как мне кажется, незаурядный горный археолог.

Игорь тоже привстал и кивнул всем. Американец подмигнул ему в ответ.

— Ну а меня вы все знаете, — заключил Энгельбах, и в его сероватых глазках заискрилась уже знакомая Игорю усмешка. — Раскопал пару давно заброшенных городов, выучил десяток мертвых языков, написал дюжину мало кому интересных книг. Словом, как и все вы, — он покрутил пальцем у виска, — историк.

Все снова засмеялись. Шарма поднял руку:

— От имени народа и правительства Непала я приветствую вас на нашей земле и благодарю за согласие оказать нам научную помощь.

С этими словами он подошел поочередно к каждому из гостей и повесил на шею заранее приготовленную гирлянду из мелких желтых цветов. Момент получился скромно-торжественный. Все улыбались.

— Ну что ж, — оглядев коллег, решительно произнес Энгельбах. — На этом официальную часть, я думаю, следует закончить. Начнем работу.

Шарма кивнул и включил стоявший на столе диапроектор.

На бумажном экране на стене возникла смутная линия гор, скальные откосы. Кто-то задернул плотнее шторы, и изображение прояснилось.

— Вот уже несколько лет мы изучаем комплекс древнего горного монастыря принцессы Чарумати недалеко от Великой ступы [4] Ташинатх, — заговорил Шарма. — Комплекс этот известен давно, но его нижняя, подвальная часть, связанная с пещерами, была изучена слабо. Нам удалось расчистить несколько глухих завалов, и вот полгода назад за одним из них я обнаружил узкий, но вполне проходимый коридор…

Слайд сменился. Теперь это была внутренность небольшого подземного зала, расчищенного от каменных обломков, грязи и песка. В одной из стен виднелось закругленное отверстие, уходящее в глубь каменного монолита стены.

— Я прошел этим коридором несколько десятков метров и уперся в глухую скалу. Обследовав ее, я обнаружил вот что…

Возник новый снимок. На нем в свете фонаря на поверхности скалы была видна едва различимая бороздка, очерчивающая правильный прямоугольник примерно в рост человека.

— Именно это заставило меня остановить все работы и обратиться к нашему правительству, а через него в ЮНЕСКО и к вам, господин Энгельбах.

Наступило молчание. Все пристально вглядывались в этот прямоугольник, словно выбитый на каменной стене, и, кажется, боялись поверить. Менялись слайды. Бороздка укрупнялась, высвечивалась под разными углами, бралась разными ракурсами, и все же трудно было понять, насколько она глубока.

На одном из снимков Игорь вдруг заметил, что поверхности камня по сторонам бороздки чем-то различаются, и ему почудилось что-то знакомое. Он уже хотел сказать об этом, но остановил себя. Он хорошо знал главное правило для подобных ситуаций: не спешить. Все проверять сомнением.

— Дверь! — не выдержал наконец Дэн Тарновски.

— Скорее, каменная пробка, — тут же отозвался Бехал.

— Что вы имеете в виду?

— Гидроизоляцию. Например, защиту галереи от подземного ручья.

— Да, на вход это не очень похоже, — осторожно произнес Игорь.

— Вот как? — обернулся к нему Энгельбах. — А что же это, по-вашему?

— Ну, скажем, заделанная ниша… Или только намеченный и почему-либо незавершенный лаз. Такие недоделки изредка встречаются.

— Надо обследовать характер обработки камня, — предложил Бехал. — Похоже, тут применены металлические инструменты, и притом высокого качества.

— Пробовали ли вы датировать эту часть монастыря? — спросил Энгельбах.

— Конечно, — ответил Шарма. — По предварительным данным — второй, третий век до нашей эры.

— Все-таки это очень похоже на замурованные двери в гробницах фараонов, — настаивал Дэн.

— Здесь, в Непале, нет захоронений, — напомнил Бехал. — Испокон века покойников сжигают. И буддисты, и индуисты.

Дэн развел руками.

— Теперь взгляните вот на это… — продолжил Шарма.

На экране возник еще один слайд. Это было укрупнение. На бороздке виднелось небольшое белое пятно в виде нашлепки.

Секунду длилась пауза, потом Бехал, Игорь, Дэн одновременно ахнули:

— Неужели… печать?!

Энгельбах приблизился к экрану и прищурился.