Ложь во спасение

— Филипп! Филипп Илларионыч! — услышала Нелли.

«Вот дивное имя!» — решила она тогда.

Молодой же офицер надел треуголку и обернулся на голос, звавший его. Тут же и тетушка, подхватив Нелли под руку, увлекла ее к экипажу. Еще долго девушка припоминала случившееся и чувствовала себя почти влюбленной, но более ей никогда не пришлось увидеть сего молодого офицера, а вскоре они покинули Петербург и отправились в имение, а там началась совершенно новая жизнь, вовсе чуждая романтических увлечений.

По прошествии времени все почти стерлось из памяти Нелли, но теперь, странным образом, в этом полузабытьи, в монастыре так ясно явилось в памяти! Нелли едва не застонала, так горестно было сознавать, что счастье, которое возможно было бы для нее, как и для любой другой девушки, безвозвратно потеряно. Все безнадежно! Никогда не видать ей восхищенных взглядов, на нее устремленных, не быть влюбленной, не увлекать собой молодых юношей…

Нелли очнулась. Заблаговестили к заутрене. Наваждение пропало, воспоминание исчезло, как не бывало…

— Не хочу я замуж, я в монастырь хочу… — просила Алена, стоя на коленях перед мачехой. — Отправьте меня к сестрице…

— Нет, — усмехнувшись, в который раз, отвечала ей Сусанна. — Вот еще! Я знаю, что для тебя лучше, дитя… — лицемерно произнесла она.

Сусанне будто доставляло наслаждение видеть страдания своих падчериц. С каким удовольствием вчера она увидела, как извивавшуюся Нелли вынесли из дому и увезли в монастырь! Теперь Алена… То, что ей так не хочется замуж, чем не повод насильно отвести ее под венец? Что она может понимать в восемнадцать лет о замужестве? Но даже если она не создана для замужества, что ей, Сусанне, за печаль?

— Прекрати, — поморщилась она, глядя на заплаканное лицо Алены. — Не желаю больше ничего слушать! Поди прочь…

Поднявшись с колен, Алена вышла прочь, повинуясь словам мачехи…

«Ну уж нет, — думала девушка. — Я тут не останусь…»

В Алене, всегда такой послушной, таилась немалая доля фамильной решительности.

«Не желаю я никакого замужества, тем более с соизволения дражайшей моей мачехи, — размышляла она. — Что сие за оказия? Ежели для нее в жизни иного счастья нет, то я — не такова! И не позволю собой помыкать! Отчего сестрице Нелли такое счастье дано, чтоб в монастырь уйти, а мне — непременно замуж?»

Даже и помыслить не могла Алена, что также томится и негодует сестра ее Нелли в монастырской убогой келейке, желая бежать из нее куда угодно, хотя бы и под венец Бог ведает с кем, чтобы только не постриг!

«Ах, отчего мне такое несчастье? — думала бедная узница Нелли. — Что за напасть?»

Всегда в мечтах представлялось ей, как заживет она собственным домом, как сделается в нем хозяйкой, как пойдут детишки — один, два и более — да муж рядом… Что за муж, каков собою? О том не думалось. Никогда она, в сущности, не влюблялась, да и вообще молодых людей видела весьма редко. В дом женихов не звали, сестер на балы не вывозили. Нелли, порой казалось, что все едино за кого, лишь бы своим домом зажить и ненавистную мачеху и равнодушного отца покинуть!

«А ведь знала, знала, змея, кого и как ужалить! Алене, что о клобуке монашеском грезит — замуж, мне же — келью уготовила!» — Нелли сжала кулаки.

Да что пользы от сего? Злись не злись, разве поправишь дело? Поначалу думала она бежать, но из кельи ее не выпускали, двери отпирали лишь по самой насущной надобности и всегда стояли за ними три, не то четыре сестры, да самые дюжие, каких только в монастыре сыскали! Нелли старалась ничем себя не выказывать, авось получится как-нибудь выйти на улицу, а там — как знать… Но пока ничего не получалось. Сестры с нею даже не разговаривали.

Потом явилась настоятельница — мать Ефимия. Зашла в келью, глянула строго из-под бровей на Нелли и завела такой разговор:

— Стало быть, надобно тебе к постригу готовиться, Елена, да к скорому. Участь сладкая, касатка, участь избранная…

— А ежели я не желаю того, матушка? — прервала настоятельницу Нелли.

Мать Ефимия пожала плечами:

— Счастья своего не ведаешь, дитя… Покорись. Сие даст тебе вечное спасение.

— Ну а ежели не желаю я спасения? — упрямо тряхнула головой Нелли.

— Что? Грешные уста! Грешные мысли! — воскликнула настоятельница. — Как смеешь ты говорить такое, неразумная?

— Не по своей воле я тут, матушка, и вы это знаете. Что твердить о спасении, да еще о вечном, когда мысли мои все о земном! И не хочу, не хочу я быть монахиней! Противно мне сие! — повинуясь порыву крикнула Нелли.

— Ну вот что, — тихо произнесла мать Ефимия. — Видя такое, могу лишь сказать, что упрямую овцу надобно вести ко спасению, хотя бы она и сопротивлялась всеми своими копытами, ибо не ведает, что творит, глупая. Смирись, пока не поздно! И знай, что с постригом твоим — не затянем. Да и вот еще что — бумаги!

— Какие бумаги? — вопросила девушка.

— Бумаги, по которым достояние твое, что оставил тебе батюшка, к монастырю перейдет. Вскоре ты их подпишешь! — При таковых словах мать Ефимия резко развернулась и вышла.

— Так вот в чем дело… — пробормотала Нелли. — Деньги им мои нужны. Не отпустят они меня, пока своего не получат…

Алена уже довольно далеко отошла от дому. Девушка ничего не взяла с собой. Пусть думают, что она просто пошла на прогулку. Конечно, немного денег она припрятала в перчатку на крайний случай. Но более не взяла ничего. Благо до монастыря путь близкий.

После разговора с мачехой Алена поняла, что добром ее не отпустят. Дело с замужеством было решено, и не в ее воле было своими просьбами отменить это. Но разве можно заставить человека поступить против собственной воли? Особливо ежели есть в нем сила сопротивляться… Главное, добраться до обители, в которой находилась сестра, а уж там добрые сестры примут ее. Противу воли из монастыря под венец не поведут, это уж верно…

Не медля ни единой малости, приняв вид смиренный и покойный, Алена в единый миг решилась на побег. Никто ее не остановил, никаких препятствий чинено ей дорогой не было. Алена сочла сие знаком добрым, видно, истинно ее судьба в монастырских стенах, коли так легко дошла она до них.

— Матушка, матушка!

— Что такое? — Мать Ефимия обернулась к чернице. — Что расшумелась?

— Там сестра той барышни Елены Алексеевны явилась!

— Что? — Настоятельница поднялась и замерла.

Дивное дело! Как она тут оказалась? Такого уговора не было… Ничего братец Кирилл Илларионович не говаривал о том, что и вторая сестрица явится в ее обитель. Ну что же, дело несложное, сладится просто…

Монахиня откинула лишние мысли и быстрым шагом пошла следом за черницею. Молодая девица с опущенными долу глазами смиренно ждала ее, стоя в монастырской приемной.

— Что привело тебя, дитя мое, в эти святые стены? — Улыбаясь, мать Ефимия подошла к Алене и положила руку ей на голову.

— Матушка, благословите, — прошептала Алена с благоговением.

— Господь благословит тебя, дитя мое, — ответила настоятельница. — Что же случилось?

— Матушка, позвольте остаться мне в вашей святой обители.

— Конечно, я позволю тебе сие, но только объясни, что же все-таки произошло?

Мать Ефимия приобняла Алену и повела ее внутрь, в свою келью. Там, усадив девушку перед собой, она внимательно взглянула на нее.

— Матушка, поведаю вам все как есть, — сказала Алена. — С раннего детства имею я стремление к монашеской жизни. Однако мачеха моя желает, чтобы я вышла замуж и даже приискала мне жениха. Я тайком нонче ушла из дома, никому не сказавши, чтобы избежать сей ненавистной мне участи!

— Ах, дитя, ведаешь ли ты, что творишь? — начала настоятельница. — Как ты можешь знать, что не замужество, а монастырь твое призвание?

— Но разве не всякому сразу ясно, к чему его душа стремится? — удивилась Алена. Я всегда знала, что святые стены — мой удел. Вот сестра моя, та, напротив, всегда желала себе мирской жизни.