Найду твой след

Представив долгий перелет, встречи и до боли в висках знакомые слова, Натали слегка поморщилась. Слова, которые она станет произносить, слова, которые услышит в ответ. Единственное, чего она не знала абсолютно точно, это то, что скажет Мира. Дочь говорила быстро, бойко и без запинки. У нее прекрасная дикция, необъяснимая уверенность в себе, никакого смущения перед любой аудиторией.

Агнес заметила гримасу Натали и спросила:

— Что-то не так?

— Да нет, все так, Агнес.

— Мира?

— Все о'кей.

— Ясно. Ты просто устала.

— Устала? — Натали вскинула тонкие брови. — Разве может устать волчок, который для того и предназначен, чтобы крутиться?

— Нат, вот что я тебе скажу.

Агнес решительно положила вилку на стол, и та почти воткнулась зубцами в скатерть. Натали на секунду показалось, что видит на белой ткани дырку. Ее сердце замерло, когда она услышала слова Агнес:

— Ты должна уехать.

— Ты имеешь в виду… мне предстоит поездка? Куда?

— Нет, — Агнес покачала головой, — я о другом. — Пора выйти из игры, Нат. Помнишь, я тебе говорила, что мы, взрослые люди, играем в разные игры и всякий раз намерены победить? Мы не хотим выйти из игры с потерями. Правда?

— Но… почему? — спросила Натали, хотя сердце удивило ее, с облегчением дернувшись в ответ на слова Агнес: «выйти из игры». Она и сама не ожидала, что так устала. — Ты не хочешь больше…

— Хочу. Мы все хотим тебя. — Агнес усмехнулась. — Мы все хотим тебя поиметь. Потому что вы с Мирой притягиваете деньги к организации. Но, милая моя, я хочу тебя сохранить… Для тебя самой.

Натали смотрела на красивую женщину с белым лицом, на ее собственной вилке болтался листик салата, он был кудрявый и колебался, потому что рука слегка дрожала. Натали, кажется, не знала, как с ним поступить — то ли вернуть в тарелку, то ли донести до рта. Но, когда Агнес закончила фразу, выбор не понадобился — листик упал на белую скатерть. Натали тупо смотрела на зеленую полоску, которая беспомощно лежала и увядала на глазах. Эта полоска никому больше не была нужна.

— Я не хочу, чтобы ты превратилась в нее. — Агнес кивнула на беспомощно лежащую на столе зелень.

Натали не сразу поняла, о чем говорит Агнес, и, подняв глаза, взглянула на соседние столики, пытаясь отыскать, на кого указала Агнес.

Агнес засмеялась. Низким, как у Эллы Фитцджеральд, голосом она проговорила:

— Не туда смотришь. Вон, на столе. Зелененький, маленький, несъедобный. Теперь он годится только на выброс. Не поняла?

Натали тупо качала головой.

— Не-а.

— Я так и думала, — обрадовалась Агнес. — Дорогая моя Нат, давай-ка уходи со сцены на пике славы.

— Но… разве я больше не нужна организации? — тупо упорствовала Натали.

— Тебе организация больше не нужна. Она уже опасна для тебя. Если ты еще пробудешь с нами год-другой, ты превратишься в ржавое помойное ведро. Разве не видишь, какие свары устраивают наши активистки?

— Но они… они борются…

— Они борются со своей природой. Они втюхивают себе в голову, что им не нужны мужчины, им нужен только мир на земле. Что «мир» мужского рода и с ним вполне можно трахаться столько, сколько хочется.

От неожиданности Натали открыла рот. Говорили, что Агнес бывает грубой и резкой, но эти слова ее просто потрясли.

— Считай, Нат, что я выгоняю тебя из нашей организации. Ты нам больше не нужна, такая красивая, такая обаятельная, с таким прелестным ребенком. Тебе не место среди нас. Ты выполнила свою миссию и свободна!

Агнес шлепнула рукой по столу, и Натали непроизвольно отметила, какие длинные у нее пальцы, какая изящная кисть. Она увидела, как заиграл топаз на указательном пальце. Он был похож на клочок легкого тумана в долине, в которую спускается вечер.

— Но… — Натали побледнела. — Неужели я…

— Да. Ты нам больше не нужна.

— Но куда же я…

— На край света. На Аляску, вот куда. — Агнес хрипло засмеялась. — Вы с Мирой улетаете в субботу. Я обо всем договорилась. Ты едешь работать в наш филиал. Но уже не матерью подарка борьбе за мир, а нормальным сотрудником. Ты будешь заниматься работой с местными женщинами, в основном с эскимосками. — Агнес встала, взглянула на часы. — Мне пора.

— Агнес.

Но Агнес уходила от нее, не оглядываясь.

Она не хотела сказать Натали то, что вертелось на языке. О том мужчине, которого она просила присмотреть за Натали и Мирой.

Натали осталась сидеть за столиком, официант не подходил к ней — Агнес заплатила за ланч, щедро дала на чай и велела не тревожить молодую женщину.

Когда Натали пришла в себя от потрясения и осознала, что свободна, она вдруг испугалась. А как же она… Как она будет жить без привычной золотой клетки? В которой ее так хорошо кормили и она только и делала, что пела… Она пела, подчиняясь чужой воле, за это ее кормили и поили…

Она сидела за столиком в полном оцепенении, не видя никого в зале, не глядя на еду, не ощущая тонкого запаха рыбы, приготовленной на гриле. Она не сказала бы сейчас, какого цвета овощи на тарелке.

Сейчас Натали Даре была не здесь. Да, в конце концов должна была признать Натали, не только Агнес, но и другие многоопытные женщины, обученные манипулировать или, как они уверяют, руководить другими людьми, читали тогда по ее лицу и по лицу Бьорна Торнберга их тайные желания.

О них догадаться не составляло труда, они сквозили в каждом повороте головы, ясно читались по тому, как топорщились ее соски под черной хлопчатобумажной футболкой, как напрягались бедра и как они играли, обтянутые тугими черными джинсами, когда Натали шла, чувствуя, что молодой швед следит за ней взглядом.

Она-то думала, будто язык ее тела читает только Бьорн Торнберг, но, оказывается, «чтением» занимались и другие.

Натали вдруг поймала себя на мысли, которую не допускала до себя, занятая своей странной публичной жизнью. Она каждый день вспоминала о Бьорне. Когда смотрела на Миру, день ото дня все больше становившуюся похожей на своего отца, когда ложилась спать, обнимая девочку и крепко прижимая к себе. Странное дело, но Натали казалось, что стоит Мире стать взрослой, как перед ней снова возникнет Бьорн.

Нелепая мысль. Взрослая Мира будет женщиной, а не мужчиной. Если бы родился мальчик, тогда еще можно было бы каким-то образом объяснить подобные грёзы.

Натали лучше стала понимать и Агнес Морган. Во время Марша и потом, с помощью ее и Миры, эта достаточно молодая и амбициозная женщина стремилась вырваться из рыхлой, разнородной толпы женского движения Калифорнии. Она хотела стать известной как Агнес Морган, а не просто как член комитета по международным связям женской организации Сан-Франциско. Она жаждала явить миру себя.

Высокая, тонкая, гибкая как лиана, Агнес даже улыбаться умела по-разному — холодно и надменно, когда следовало осадить соперницу, неотразимо нежно и понимающе, когда возникала нужда привлечь сторонников.

Натали Даре она улыбалась так, как не улыбалась никому. Иногда Натали хотелось дать определение этой улыбке. Но какое? Материнской назвать никак нельзя — по возрасту Агнес не годилась ей в матери. Пожалуй, то была улыбка сообщницы, подумала Натали.

Возможно, но… Натали тогда и представить себе не могла, что в этом порыве страсти у них с Бьорном был сообщник.

С тех пор Агнес вела ее по жизни и, надо отдать должное, от успеха к успеху. Вот и сейчас она намерена круто повернуть ее жизнь.

Так могу ли я сопротивляться на этот раз? — размышляла Натали. Стоит ли? Может быть, Судьба почему-то послала Агнес ко мне. Или за мной?

Натали ясно помнила день, когда в конференц-зал университета Беркли, в котором она изучала экономику, приехали женщины из женской организации штата. Среди них была Агнес Морган, давняя подруга матери Натали.

— Марш мира стартует в самом начале лета в Сан-Франциско, он проходит через страны Северной Европы — Швецию, Норвегию, заходит в Великобританию и завершается в Париже. Все расходы берут на себя фонды, которые поддерживают самых обыкновенных людей в борьбе за мир.