Гувернантка

Энн снова посмотрела в зеркало. Щеки пылали, глаза блестели. Прекрати, сказала она себе. Он не рыцарь в сияющих доспехах, пришедший спасти тебя. Его латы поржавели, и он нарушил свои клятвы. Не забывай об этом.

К несчастью, Мартин по-прежнему оставался самым мужественным и привлекательным из всех представителей своего пола, когда-либо встречавшихся ей на пути. Назвать его сексуальным – значило ничего не сказать. Ему была присуща глубокая, непоколебимая уверенность в себе, незримая и вряд ли осознаваемая им самим аура могущества, столь же свойственная ему, как густые черные волосы и бездонные непроницаемые глаза.

Как случилось, что именно его дочь она спасла? Ей не нужен Мартин Крейн! Он пугает ее. Ее, которая бесстрашно бросается наперерез вооруженным преступникам…

Шум пылесоса стих. Взяв себя в руки, Энн вернулась в кухню, вежливо поблагодарила Мартина и потянулась за кофе, хранившимся в банке с надписью «Мука». Но открыть крышку одной рукой было невозможно.

– Позволь мне, – сказал Мартин.

Энн словно зачарованная наблюдала за игрой мышц на его запястье, когда он откручивал крышку.

– Где кофемолка? – спросил он.

Как это по-домашнему! – лихорадочно подумала она. Так, словно мы женаты.

– В шкафчике рядом с раковиной. Не обращай внимания на грязь.

Когда Мартин открыл дверцу, на пол свалились два кухонных полотенца.

– Да, дома тебя подстерегает не меньше опасностей, чем на работе, – заметил он, вынимая кофемолку.

Энн не выдержала.

– Что тебе нужно от меня, Мартин? – спросила она.

– Сначала кофе.

С грацией носорога Энн поставила на стол сахарницу и сливочник.

– Ты, разумеется, привык, чтобы все всегда было по-твоему.

– В этом залог движения вверх – знать, чего ты хочешь, и добиваться этого.

– Философия жизни по Мартину Крейну?

Стоя очень близко от Энн, но не касаясь ее, Мартин спросил:

– Ты с этим не согласна?

– А что случается с людьми, по головам которых ты карабкаешься наверх?

– Похоже, ты считаешь меня настоящим чудовищем. – Он схватил чайник и залил кофе кипятком. – Одолжение заключается в следующем. Тори мучают ночные кошмары. Она просыпается, крича, что кто-то гонится за ней. А ты наверняка хороший психолог, если достучалась даже до ополоумевшего подонка. Может быть, Тори поможет, если ты с ней побеседуешь?

Энн медленно ответила:

– Не знаю. Я все же специализируюсь на психологии преступников. Но попробовать можно.

– Ты приедешь к нам, Энн? Я понимаю, что прошу слишком многого… потратить свободное время на то, что связано с твоей работой. Но у меня сердце кровью обливается, когда я слышу ее крик посреди ночи.

Его голос прерывался от избытка эмоций. Если Мартин притворяется, то она – обезьяний дядюшка. Понимая, что у нее нет выбора, что она идет на риск, больший, чем когда дразнила того мальчишку, Энн сказала:

– Да, я приеду.

– Приедешь?

– Неужели ты думал, что откажусь?

– Я сомневался.

– Я тоже не чудовище, Мартин. Когда приезжать? Сегодня?

– Чем скорее, тем лучше. Она возвращается из школы в три тридцать.

– Тогда я буду в четыре.

– Ты очень добра.

Его улыбка вызвала в ней бурю эмоций, анализировать которые, наверное, не стоило. Она покачала головой.

– Вовсе нет. Она ребенок, Мартин, а я знаю, каково это, когда… Ладно, неважно.

– Твои родители, кажется, погибли…

На ее щеке дернулся мускул.

– Я сказала, что приеду. Не испытывай судьбу.

– Я пришлю за тобой машину.

– Нет. Я возьму такси.

– Твое второе имя – Независимость?

– Я воспринимаю это как комплимент, – насмешливо проговорила Энн и потянулась к шкафу за чашками.

Но одновременно Мартин сделал то же самое, и их руки встретились. Ее словно пронзило током от этого прикосновения. Затем он опустил руку и пальцем провел по ее щеке вверх, к линии, где начинались волосы, и легонько потянул выбившуюся рыжую прядь.

– Ты для меня загадка, тебе это известно? – хрипловато произнес он.

Мартин был так близко, что она могла видеть крошечные черные точки на радужной оболочке его глаз. И эта близость словно уничтожала всю ее настороженность, делая беззащитной и уязвимой перед ним, что Энн ужасно не нравилось. Она попыталась отодвинуться, но его свободная рука, теплая и тяжелая, непонятным образом оказалась на ее талии. Он привлек ее к себе, не отрывая пристального взгляда.

Все в ней кричало о том, что нужно бежать. Упершись ладонью в его грудь, Энн попыталась оттолкнуть Мартина, но жар его тела обжигал пальцы сквозь ткань рубашки. Жар этого мускулистого крепкого тела, тяжелое, быстрое биение его сердца… Энн пыталась взять себя в руки, внять голосу рассудка, но безвозвратно тонула в омутах глубоких серых глаз. Затем Мартин наклонил голову и со смесью ужаса и радости Энн поняла, что он хочет поцеловать ее. Она еще раз попыталась высвободиться, отталкивая его руки.

– Мартин, не надо… Пожалуйста… не надо.

В ответ он отыскал ее губы… И Энн пропала, потому что фантазия смешалась с реальностью, и этой реальностью был страстный и настойчивый мужской поцелуй. Ее здоровая рука скользнула вверх по его груди, пальцы зарылись в шелковистых волосах на затылке, тело приникло к нему, податливое и жаждущее. Она раскрыла губы, повинуясь требованию его языка и с радостью приветствуя его вторжение? Мартин приподнял ее, и их поцелуй стал глубже. Внутри нее рос голод, равного которому она никогда не знала. Этот голод сметал остатки сдержанности, не говоря уж об осторожности. Ослепленная желанием, она крепко прижала к себе его голову, и животом почувствовала, как он возбужден.

Потрясенная Энн услышала, как Мартин простонал ее имя в промежутке между короткими неистовыми поцелуями, которыми осыпал ее губы, щеки, прикрытые веки. Он исследует меня, мелькнуло в голове Энн, как мореплаватель бухты, заливы и побережья вновь открытой земли. Ее тело охватил пожар желания. И она поняла, что поняла, что жаждет отдаться этому пламени, независимо от того, к чему это приведет.

Нарушает все правила – в чем так часто обвинял ее Брюс. Симпатичное лицо напарника, возникшее перед мысленным взором, возымело эффект холодного душа. Иногда ей казалось, что Брюс влюблен в нее. Он, несомненно, был ее лучшим другом, вместе с ним она прошла через многое и знала его так, как можно знать человека, с которым постоянно делишь опасности. А Мартин… Мартин ее враг. О чем она думает, так бесстыдно целуя его?

Со стоном отчаяния Энн изо всех сил уперлась руками в его грудь… и словно нож вонзился в ее правое плечо. Она вскрикнула от боли, отворачивая лицо, глаза наполнились слезами.

– Энн… что случилось?

– Отойди от меня, – сдавленным голосом произнесла она. – Уходи!

– Ради Бога, не плачь! – хрипло воскликнул он.

– Мартин, отпусти меня!

Когда он опустил руки, Энн прислонилась к кухонной стойке и, проглотив застрявший в горле комок, сказала первое, что пришло в голову:

– Тебе ни к чему было так целовать меня… я ведь уже согласилась поговорить с Тори.

– Думаешь, я поцеловал тебя только для того, чтобы подстраховаться? – прорычал он.

– А что еще я должна думать?

– Я поцеловал тебя потому, что хотел этого! Потому что ты потрясающе красива, потому что у тебя характер дикой кошки и потому что ты отважная и великодушная. Потому что мне ужасно хотелось коснуться твоих губ и твоей кожи, зарыться пальцами в твоих волосах.

Щеки Энн стали пунцовыми. Интуитивно она чувствовала, что Мартин говорит правду.

– Ты… ты не можешь этого хотеть, – запинаясь, проговорила она. – Ты был женат на моей кузине. Ты не нравишься мне, и мы живем в абсолютно разных мирах, у которых не может быть точек соприкосновения. Да, я приеду сегодня поговорить с Тори. Но это все. Больше никаких контактов. Никогда!

– Ты отвечала на поцелуи Брюса так же, как на мой?

– Это тебя не касается!

– Разберись в себе, Энн.

– Это только похоть, Мартин… Это ровным счетом ничего не значит. Как я могу чувствовать себя, целуя человека, которого презираю? Просто отвратительно.