Плут

«Она несколько раз повторила мы, — отметил он, — что означает, что муж также участвует в ее деле». Он ничего не мог с собой поделать, но его заинтересовало, какого мужа она себе выбрала.

— Ты пыталась найти предлоги, почему мне не следует снимать тут квартиру… — напомнил он. От этой мысли у него что-то сжалось в груди. Он не любил чувства отчаяния, а тем более боли, он терпеть не мог думать, куда деваться на ночь. Ему никогда не следовало возвращаться в Калгари… Слава и богатство ничего не значат для этих людей.

— Но увидев твою дочь, я понял и услышал ясное и громкое предупреждение.

— Мою дочь? — вдруг забеспокоилась Коуди. — Я не понимаю, что ты хочешь сказать?

Жесткий блеск в его глазах лишь намекнул на злость и горечь.

— Коуди, ты пустишь меня в свой дом? Скажи мне причину, почему ты не хочешь.

Она открыла рот, но прежде, чем она успела ответить, он шагнул так близко, что Коуди могла почувствовать запах его лосьона и увидеть свое отражение в его зрачках.

— Почему ты не скажешь мне прямо, что ты не хочешь моего присутствия под одной крышей с твоей дочерью? Ты такая же, как и все. По крайней мере, ты могла бы быть со мной честной. Дай мне знать, на что я могу рассчитывать.

Он стоял так близко, что пряжка его ремня врезается ей в живот. У нее участился пульс. Выражение его лица точно указывало на его чувства.

— Тебе очевидно, нравится делать из меня дурака. Ну, что ж, поздравляю, тебе это удалось, — добавил он и, ни слова больше не сказав, повернулся на каблуках и пошел прочь, оставив ее бездыханной и трепещущей.

Коуди с недоверием смотрела, как он шел к машине. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, почему он был так зол, и когда она это все поняла, то почувствовала облегчение.

— Дикон, постой, — выкрикнула она. Он проигнорировал ее крик.

— Извини, — проговорила она чуть тверже.

Она ухватила его за руку, но он не обратил на нее внимания. С таким же успехом можно было говорить с луной. Никакой реакции.

— Подожди минутку!

— Да, что? — он взглянул на нее. Коуди резко остановилась. Стоя у своей сверкающей машины, он выглядел так, словно только что сошел с экрана коммерческого телевидения. «А он действительно красивый, дьявол», — подумала Коуди. Но ведь он всегда выглядел божественно. А прикосновения? Она до сих пор вспоминает его кожу… мускулистое ощущение его спины…

— Что ты о себе воображаешь? — заявила она, отметая побочные мысли. Он взглядом следил за ее потяжелевшими грудями. Взгляд твердый, проникающий. Коуди чувствовала себя голой и беззащитной, словно он просто сорвал с нее блузку. Она чувствовала себя пылающей и липкой одновременно. И как это ему удается? Она начала злиться, поняв, как много власти он имел над ней даже теперь. И если не над жизнью, то, по крайней мере, над ее чувствами.

— Ты не имеешь права обвинять меня… в том, что я отношусь к тебе с предубеждением. Ты как никто другой знаешь, что такое необоснованные обвинения.

Даже если бы он нашел лом на ветровом стекле, он удивился бы меньше. Дикон отвел глаза от ее груди и запустил пятерню в свою шевелюру. Он был смущен.

— А что же, черт побери, я должен думать? — спросил он. — Ты мне Ясно сказала, что не хочешь сдавать мне квартиру. А увидев твою дочь, не надо быть гением, чтобы догадаться, почему, — Ну, так ты ошибся… Просто мне кажется, что эта квартира слишком мала и не настолько хороша, как та, к которым ты привык. Не думаю, что тебе будет здесь хорошо.

— В данный момент я не жду ничего хорошего. Одним неудобством больше или меньше? Никакой разницы! Кроме того, в городе нет других вариантов.

— Ты не прав. Ты пробовал Крествуд Таунхоумз?

— Они сказали, что у них все сдано. Я не собираюсь околачиваться в ожидании, пока кто-нибудь не съедет.

— Дай мне газету, — она почти вырвала ее у него из рук. «Руки у него все еще худые и коричневые», — заметила она. Они были большими, с красивыми длинными пальцами. Он был рожден музыкантом. И очень рано начал играть. Он был самоучкой, так как денег на уроки никогда не было. Однако, Дикон играл и в церкви, а в двенадцать лет стал проводить время в кабачках, где практиковался с джазовыми или блюзовыми музыкантами. Наблюдая сейчас за его пальцами, она видела их много лет назад…

От воспоминаний у Коуди заныло в животе. Она постаралась изучить объявления, которые он обвел красным кружком. Ее пугало и одновременно раздражало то, что он по-прежнему казался ей привлекательным, но, с другой стороны, она и не удивлялась. Разве за все прошедшие годы она не сравнивала его с каждым мужчиной? И не оказывались ли они хуже?

— Ты был везде? — наконец, спросила Коуди, стараясь не выдать своих чувств. Он был не тот восемнадцатилетний юноша, плакавший, когда она покончила с их отношениями. И все же… Воспоминания остались болезненно живыми.

— Я решила пойти в Дьюк Юниверсити, — сказала она ему тогда. — Я не хочу, как твои родители, всю жизнь перебиваться с хлеба на квас. Не хочу состариться раньше времени, как твоя бедная мать.

Коуди знала, что это были жестокие слова, но она должна была так поступить. Для его же блага. Она причинила ему боль, вызвала у него гнев, достаточно сильный, чтобы он ушел, ни разу не обернувшись.

«Ты достаточно любишь его, чтобы отпустить от себя?»

До конца жизни она не забудет эти слова. Взгляд и выражение на лице Эйлин Броуди. Его мать произнесла их всего за несколько часов до того, как Коуди повторила их. В свои восемнадцать лет Коуди нашла в матери Дикона грозного противника с горящими черными глазами, хрупкостью, порожденной болью и трудными временами, которые включали смерть дочери от лейкемии.

— Мой сын станет когда-нибудь знаменит, окажись у него хотя бы пол шанса для этого, — заявила она.

— Я верю, что он будет знаменит… — поддакнула Коуди. Эйлин натянуто улыбнулась.

— Но мы обе знаем, что это маловероятно, так ведь? Теперь, когда он заканчивает школу, его ждет завод…

Коуди чуть не содрогнулась при мысли о Диконе, ходящем посменно на местную текстильную фабрику: туда же, где до своего смертного часа работал его отец.

— Но так будет не всегда, — возразила она. — Лишь до того дня, когда он сделает свое имя в музыке.

— Ну, а как же ты, Коуди? Ты собираешься уйти из колледжа. Я знаю подростков, которые готовы на все, лишь бы попасть в Дьюк Юниверсити.

Коуди не хотела обсуждать эту тему. Хотя ее родители решили, что она отправится в колледж этой осенью, она не собиралась никуда ехать без Дикона. Она и Дикон просто тянули время, ожидая поры, когда они смогут пожениться… даже если им придется сбежать. Они уже устали от ожидания. Как только он позволил себе зайти дальше ласк, ситуация стала напряженной. Джим и Абигайл Шервуды беспокоились о будущем Коуди. Ее родители хотели отправить ее из Калгари как можно дальше от Дикона Броуди.

— Дикон ненавидит бедность, — сказала Эйлин. — Бедность, в сущности, убила его сестру. Мы не могли поместить ее в один из роскошных госпиталей и обеспечить специальный уход. Дикон никогда не простит нам, что у нас не было денег, чтобы спасти Кимберли. Он кончит тем, что возненавидит тебя, если ты не дашь ему шанс жить другой жизнью.

Но, когда Коуди сказала ему, что все-таки собирается поступать в колледж, Дикон настоял, что поедет в Дюрхем вместе с ней.

— Не надо. Мои родители никогда не будут платить за мое образование, если узнают, что мы все еще видимся друг с другом. А я устала прятаться по углам, чтобы быть с тобой рядом.

— Ты стыдишься меня? — голос отражал боль, боль, которая быстро обернулась гневом.

— Я знал, что рано или поздно они сломают тебя. Я недостаточно хорош для тебя.

— Дикон, пожалуйста…

— Так ведь? Если бы мой отец был президентом банка или преуспевающим адвокатом, у нас сейчас не было бы этого разговора. Если бы я не вырос на фабрике, твои родители приветствовали бы меня с распростертыми объятиями.

— Ты можешь винить их в том, что они желают мне добра? — спросила Коуди.