Ищу тебя

— Хотя Джим Фарли не может все же смириться с этим. Это вполне объяснимо.

— Да, — только и ответила она, целиком сосредоточившись на приготовлении салата.

Такие, как Джим Фарли, не привыкли к неожиданным поворотам судьбы. Но ему придется принять и худшее, если у него не будет выбора, мрачно подумала она.

Возможно, эта мысль и явилась толчком к последующим ее действиям. Лейла внезапно повернулась к Дейлу, и с ее губ слетели слова:

— Я думаю, нам пора стать настоящей семьей. Готов ли ты стать отцом, Дейл?

То, как изменилось лицо мужа, наполнило сердце Лейлы ликованием. Он улыбался, и улыбка его сияла восторгом, глаза светились счастьем.

— Более чем готов, если ты согласна, моя дорогая, — проговорил он и заключил ее в объятия.

Затем последовала ночь радужных планов на будущее и бурной любви, которая полностью вытеснила Джима Фарли из головы Лейлы.

Мысль о будущем ребенке все еще согревала ее, когда на следующее утро она осматривала малышей, приведенных в клинику их гордыми мамами. Лейла всегда любила эту часть своей работы в Центре общественных служб.

Потребовалось определенное время, чтобы местные жители оценили ее и стали воспринимать как человека, способного дать полезный совет. По-видимому, ей было легче, чем любой другой медицинской сестре, так как и она, и Том Вильсон были приемными детьми в одной и той же семье, и, хотя между ними не было кровного родства, она считалась его сестрой.

Аборигены доверяли Тому. Это он убедил правительство построить Центр и явился организатором разработки программ развития, которые не только ставили своей целью нынешнее благополучие коренных жителей, но и поддерживали их древние обычаи и культуру.

В Центре бережно пестовали искусство и фольклор аборигенов. Общины собирались и держали совет, разрешая спорные вопросы и ставя цели, которые ориентировали людей на самостоятельность, а не на пассивное ожидание помощи со стороны правительственных фондов. В первые годы возникало много недоразумений относительно социальной программы для коренных австралийцев, но теперь ей уделялось больше внимания во многом благодаря таким людям, как Том, которые перекидывали мостик между старым и новым миром.

С тех пор как Лейла вышла замуж за Дейла, Том не переставал подтрунивать над ее нежеланием обзавестись детьми. И когда часы приема в клинике закончились, она не могла устоять перед искушением заглянуть в офис к Тому и рассказать ему о своих планах. Пусть он перестанет дразнить ее и готовится стать дядей.

Лейла вошла в приемную, улыбаясь своим мыслям. Она не успела спросить, свободен ли Том, когда услышала резкий, раздраженный голос Джима Фарли.

— В чем там дело? — спросила она у секретарши, показывая рукой на дверь в кабинет Тома.

Та лишь пожала плечами и сделала неопределенный жест. Лейла продолжала смотреть на дверь, инстинкт самосохранения говорил ей, что она должна уйти немедленно. Но гнев, звучавший в голосе Фарли, означал, что он плохо разбирался в ситуации и, по-видимому, не отдавал себе отчета в том, что разговор в таком тоне с Томом приведет к результатам, обратным желаемому. Если он хотел нанять туземцев, чтобы продолжить поиски его племянницы, то ему следовало действовать по-иному.

Несмотря на беспощадное заключение полиции о судьбе ребенка, она в глубине душа считала, что коснись это ее семьи, она тоже не прекратила бы поиски, как бы ни были малы шансы найти ребенка живым. Она хорошо представляла себе бесконечную пытку сомнений: а все ли сделано для спасения девочки! Было бы очень трудно жить, не имея определенного ответа на этот вопрос.

Сострадание боролось со здравым смыслом и победило. А может быть, и что-то иное толкало ее к двери, в чем Лейла не хотела признаться даже себе самой. Она чувствовала, как учащенно забился ее пульс, когда она повернула ручку двери. Опасайся, говорил ей внутренний голос, опасайся того, как бесповоротно твоя жизнь может быть связана с жизнью Джима Фарли.

В тот момент, когда она входила в комнату, кулак Джима Фарли опустился на стол Тома.

— Чего же вы еще хотите? — громыхал его голос в отчаянии.

Лицо Тома выглядело как непроницаемая маска. Лейла сразу же поняла, что Фарли неосторожно задел какие-то ценности и верования, священные для ее приемного брата, священные для древнего племени, к которому тот принадлежал. Том оставался невозмутимым в своем извечном достоинстве, и раздраженные слова другого человека столь же мало задевали его, как если бы это были мухи, жужжащие вокруг его головы.

Том увидел сестру, стоящую в дверях, и поднялся со стула, приветствуя ее:

— Лейла…

Фарли стремительно повернулся. Энергия, так безудержно расточаемая им, устремилась на нее, окутывая каким-то магическим облаком. Первоначальное недоверие на его лице быстро сменилось удовлетворенным выражением, как будто ее появление отвечало на какой-то важный, мучивший его вопрос.

Я не должна была приходить сюда, пронеслось в мозгу Лейлы. Легкая дрожь пробежала по ее телу, когда властный взгляд человека, которого она не хотела видеть, приковал ее к себе.

На этот раз чувство, что они встретились не случайно, было гораздо сильнее. Наверное, это связано с пропавшим ребенком, лихорадочно размышляла Лейла. Она не могла допустить, чтобы это было что-то другое.

— Том, пожалуйста, сделай все необходимое, чтобы продолжить поиски Адели.

Том посмотрел на Джима Фарли взглядом, говорившим, что он ничего не понимает в происходящем.

— Сделай что в твоих силах, — настаивала Лейла. — Пожалуйста, ради меня, ради всех нас! Это пропавший ребенок, Том, но вполне возможно, что она жива.

Для Тома слово «пропавший» не было пустым звуком. Каждый из братьев и сестер в семействе Вильсонов был потерянным ребенком в том ила ином смысле, прежде чем они оказались принятыми в эту семью.

Никто не знал точного возраста Тома. Ему было, возможно, девять, а может, и двенадцать лет, когда он был замечен бредущим в пустыне с разведывательного самолета Службы минеральных ресурсов. Он не потерялся в пустыне, он был у себя дома на этой огромной территории. Но чиновники правительственного департамента социальной защиты позже нашли его и привезли в Уорбертонскую миссию, полагая, что так нужно для его же пользы.

Здесь он получил возможность наблюдать, как нравы его народа развращались подачками со стороны правительства, и это производило на него тягостное впечатление. Когда приемные родители Лейлы предложили ему перебраться к ним в дом, Том воспользовался случаем, чтобы уйти из миссионерской организации и изучить обычаи и взгляды белых людей с намерением использовать это на благо своего народа. В чем и преуспел, всегда с гордостью думала о брате Лейла. Его приверженность к древней культуре своего народа дополнялась нравственным кодексом семьи Вильсонов, в основе которого лежала любовь ко всем страждущим и готовность помочь им независимо от цвета кожи, расы или религиозных убеждений.

Вряд ли Джим Фарли способен на такую самоотреченность. Он слишком самонадеян, слишком уповает на власть богатства. Но Лейла взывала о помощи не ради этого человека. Она просила за ребенка, за беспомощное дитя, которое оказалось в пустыне не по своей вине.

Том медленно кивнул.

— Я сделаю это ради тебя, Лейла. Сделаю все, что в моих силах, — пообещал он.

Она подарила ему сияющую благодарную улыбку и, даже не взглянув на Фарли, вышла, закрыв за собой дверь. Ноги у нее подкашивались, она почти бежала. Это стремление как можно скорее уйти отсюда было нелогично, если единственное, что связывало ее с Джимом Фарли, было спасение его племянницы, но Лейла не могла анализировать чувства, обуревавшие ее.

Она услышала шаги бегущего за ней человека. Даже не оборачиваясь, она знала, кто это. Ее сердце бешено колотилось. Она поспешно вышла через двери вестибюля, страстно желая, чтобы Фарли передумал и вернулся назад, к Тому. Ведь она сделала для него все что могла.

Лейла находилась в пяти шагах от места, где она оставила свой автомобиль, когда он окликнул ее: