Горькая услада

Она была очень тонкой и бледной и выглядела необычайно хрупкой.

Когда Сильвия вошла в комнату, Линда Тексель отвернулась от окна, около которого стояла, и уставилась на нее. Васси, улыбаясь, наблюдал за ними.

Наконец миссис Тексель сказала мягким голосом:

— Вы мне нравитесь. Я так рада этому.

— И я тоже, — рассмеявшись, ответила Сильвия.

— Я никогда не предполагала, что компаньонка может быть такой очаровательной, — откровенно призналась миссис Тексель, бесцеремонно разглядывая Сильвию. — Это для меня приятная неожиданность, тем более, что я не люблю некрасивых людей, не выношу. А вы? Значит, мы сегодня же вечером поедем в Антибы.

Линда Тексель постоянно перескакивала с одного предмета на другой — она объясняла это тем, что ее внимание слишком отвлекалось, и она уставала, если долго думала о чем-нибудь.

Она была дочерью баснословно богатого человека и вышла замуж за еще более богатого. То, что в ее распоряжении были постоянно огромные суммы, и то, что она пользовалась неограниченной свободой, привело к тому, что в двадцать лет она совершенно пресытилась жизнью.

— Бедная миссис Тексель потеряла всякий интерес к жизни только потому, что могла делать все, что ей заблагорассудится, — сказал Васси Сильвии. — Ее невероятно избаловали, внушили ей, что она несравненная и единственная на свете, и она теперь убеждена, что это так, а между тем на деле все обстоит совсем иначе. Если бы ее муж вместо того, чтобы рабски преклоняться перед ней, относился к ней критически, делал ей замечания — она была бы сейчас вполне счастлива. Ей ни в коем случае нельзя ни в чем потакать, и поэтому боритесь с ее причудами, как только можете, а как только она начнет донимать вас — телеграфируйте мне.

В тот же вечер миссис Тексель с Сильвией и с целой свитой массажисток, горничных, секретарей и курьеров в огромных «Роллс-Ройсах» выехали в Антибы.

Сидя в быстро мчащемся автомобиле, Сильвия внезапно вспомнила, как она ехала однажды с Маркусом на юг, в стареньком «Форде» или «Ситроене» и как невероятно трясло тогда всю дорогу. У нее сжалось сердце, и слезы заслонили на мгновение мелькавшие мимо деревья.

Увидев это, Линда Тексель мягко заметила:

— Как жаль… Я не переношу чужих страданий.

Сильвия, надеясь на сочувствие, быстро обернулась к ней и спросила:

— Почему?

— Я не люблю этого, — невозмутимо пояснила Линда.

Эти четыре слова были ее девизом, они казались ей исчерпывающим объяснением всех ее поступков, мнений, настроений, поведения, в общем — всего образа ее жизни.

Прошла неделя. Сильвия, терпеливо выносившая все причуды Линды, начала сомневаться, сумеет ли она продолжать такую жизнь; не раз, в минуты особого возмущения, Сильвия думала о том, зачем такие люди, как Линда вообще живут на свете. Но необходимость заработать себе на жизнь заставляла ее молчать и покорно переносить все капризы. У нее почти не было свободного времени; она читала Линде вслух, ездила с ней кататься в автомобиле и совершала длинные прогулки в моторной лодке, — Линда постоянно требовала новых развлечений. Иногда Сильвии приходилось работать для нее, так как горничные обычно не уживались в доме Линды дольше двух-трех дней, а пока набирались новые, Сильвия исполняла их некоторые обязанности. То, что у нее не было ни одной свободной минуты, отвлекало ее мысли, и она почти не думала о прошлом. И только по ночам, когда лежала в своей постели слишком усталая, чтобы спать, воспоминания охватывали ее.

Она видела себя вновь в той маленькой, залитой солнцем комнате, где встретилась с Родди в последний раз, где он сжимал ее в своих объятиях и страстно молил: «Дорогая, позволь мне пойти к Монти… рассказать ему все. Если бы ты действительно любила меня, ты бы согласилась»…

Эти воспоминания, сладостные до головокружения и до боли грустные, мучили и терзали ее душу. Проходили часы… Взволнованная этими мечтами, она вставала с кровати и, опустившись на колени у открытого окна, в которое вливался аромат цветущих вербен и глухой шум прибоя, долго глядела на серебристую пелену моря… Там, далеко, живет Родней… Спит он сейчас или так же томится и страдает, как она?

Капризы и взбалмошность Линды убили в ней всякую радость сознания своей свободы; усталость и раздражение с каждым днем все больше и больше охватывали ее.

«В конце концов, — печально думала Сильвия, — свобода и независимость — прекрасные вещи, но только компаньонка, на жаловании даже у миллионерши, никогда не пользуется ими».

Из Лондона ни строчки: о ней, по-видимому, забыли. Она ушла, а Монти и Родней очень спокойно отнеслись к этому и даже не попытались ее найти.

— Будьте же веселей, — сказала однажды утром Линда. — Не забывайте, что вы только для этого и приглашены мной.

Немного позже Сильвия отправилась в Канны за покупками и всю дорогу думала, не послать ли ей телеграмму Васси. Она решила, что сумеет найти какую-нибудь другую работу, тем более, что ее устроит любое занятие. Все лучше, чем быть постоянным свидетелем бездонного эгоизма Линды и выносить ее капризы.

Однако на этот раз она не дала телеграммы и решила подождать еще немного.

Вернувшись на виллу, она застала там невероятный беспорядок.

— Я сейчас уезжаю, так что вы мне не нужны больше, — объявила ей Линда. — Мой муж ждет меня в Париже. Я возвращаюсь к нему. До свидания. Вот здесь все, что я вам должна.

С этими словами она протянула Сильвии маленький надушенный конверт. «А я ведь, — подумала Сильвия, глядя ей вслед, — не дала телеграммы Васси только потому, что это казалось мне нечестным по отношению к Линде!..» Она рассмеялась над своей наивностью.

Но когда последний «Роллс» скрылся вдали, мужество покинуло Сильвию, она перестала смеяться и закрыла руками лицо.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

В гостиной Китти Брэнд царил мягкий полумрак; в воздухе носился свежий запах хризантем, чайный стол был накрыт.

Монти, сидя в глубоком кресле, ел густо намазанные маслом гренки. Масло попало ему на палец, и он принялся рассеяно облизывать его, потом вдруг заметил это, смутился и, вытянув из кармана платок, вытер палец.

— Я не знаю, что делать, — грустно сказал Монти, в четвертый раз повторяя то же самое. — Клянусь вам, Китти, дорогая! Что толку стараться вернуть Сильвию, раз она не любит меня? Я не из тех, что готовы на все, лишь бы женщина, которую они любят, жила с ними, даже если она не хочет. Я против этого. Но все же не знаю, как мне поступить сейчас. Чтобы найти ее, я должен пустить по ее следам сыщиков — это по следам моей жены. И если я буду таким образом охотиться за ней, то вряд ли она меня поблагодарит за это.

Он наклонился вперед и очень серьезно взглянул на Китти.

Отблеск огня в камине упал на его лицо: он выглядел гораздо старше и был менее жизнерадостен, чем обычно.

— Мне очень хорошо и легко с вами, Китти, я бесконечно благодарен вам за то, что вы меня позвали к себе, — несколько смущенно сказал он.

— Какие пустяки! — довольно резко ответила Китти. — Мы ведь старые друзья, а в несчастье дружеская поддержка важнее всего. Вы сами поступили бы так же. Вы всегда были моим лучшим другом, Монти, милый, но при всем своем безграничном желании помочь вам, я должна вас покинуть. Дело в том, что с Ефстафием месяц тому назад произошел несчастный случай; как только я узнала об этом, я тотчас же послала туда каблограмму, чтобы узнать, не нужен ли мой приезд, но было уже поздно, и моя каблограмма не застала Ефстафия в живых. — Она на мгновение замолчала. — Как муж Ефстафий, конечно, не выдерживал никакой критики, — продолжала она не совсем твердым голосом, — но и я была далеко не идеальной женой. Как бы то ни было, все это дело прошлого, а теперь… я еду в Преторию и, вероятно, вернусь только к рождеству.

Монти ласково взял ее руку в свою.

— Я очень огорчен тем, что вы мне рассказали, Китти, — мягко сказал он. — Мне будет тяжело без вас. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь, дорогая?