Спой мне о любви

— О, как мило! — воскликнула мама, пришедшая в восторг оттого, что Колин, поцеловав меня, сделал одолжение журналисту и напел один куплет из этой песни.

На следующее утро мама и Джон уехали в Уимблдон, моя родня со стороны мужа — в Ланарк.

Магда, которая в день пашей с Колином свадьбы выглядела более похожей на невесту в своем костюме из золотистого твида, чем я, попрощалась со мной на удивление тепло.

— Колин заслуживает лучшего. Я не смогла бы ему этого дать никогда. Думаю, сейчас он получил то, что заслужил.

Что-то заставило меня в этот момент сказать ей, что Адам изменил свое мнение в отношении Колина.

— Хм-м, да. На это, вероятно, есть причина, — пробормотала Магда, не глядя на меня.

— Знаешь, он не сказал ни слова против нашей с Колином свадьбы и вообще вел себя очень деликатно, — заметила я.

— Рада это слышать. Думаю, у него было время успокоиться, прежде чем повидаться с тобой. Но когда ему позвонила твоя мама, он просто обезумел.

Что?! Мама? Но это я сообщила Адаму о свадьбе, и он, казалось, был так ошеломлен этим, что не сразу меня понял. Он только спросил: «Когда?» — вместо того, что я ожидала: «Замуж за Колина?!»

— Ты хочешь сказать, что он знал об этом еще до субботы, когда я приехала домой?

— Боже, естественно! Твоя мать попросила его остановить тебя.

— О нет! — выдохнула я, закрывая глаза.

Магда похлопала меня по запястью:

— Не бери в голову. Таких, как твоя мама, полно, поверь мне. Но, по-моему, она уже успела полюбить Колина. Я очень рада, что Адам вел себя корректно. Я боялась, что он собирается напакостить вам обоим. — Магда ласково чмокнула меня в щеку. — Заставь Колина как-нибудь привезти тебя в Девон. Я купила квартиру неподалеку от магазинчика Адама и с удовольствием ее тебе покажу.

Глава 13

Несколько недель прошли в заботах и хлопотах, я не успевала перевести дух. Рабочие установили центральное отопление, я привела в порядок комнату Рут и подумывала о ремонте в собственной спальне. Возникли проблемы с Йеном, которого задирал по дороге из школы мальчишка постарше, и с Рут, в первый раз в истории покинутой братом, отправившимся без нее кататься на велосипеде с одноклассниками. В саду нужно было облагородить клумбы с георгинами, сделать красивый цветочный бордюр, смести опавшую листву и сжечь ее. И еще были письма Колину — мы с близнецами посылали их каждый понедельник. Я оглянуться не успела, как до его приезда осталось две недели. Это было счастливое время. Я ложилась в постель, не чуя себя от усталости, порой до того выматывалась, что не могла уснуть, но каждый день ковала новое звено в цепочке: «Я — Дебора — беру — тебя — Йена — Рут — и „Слайгчен“».

— Сделано со вкусом, — деловито одобрила Рут, когда я повесила голубовато-серые занавески в спальне.

Стены были серо-жемчужного оттенка, ковер — бледно-медового, постельное покрывало сплетено из серых и бирюзовых толстых ниток.

— Это новая кровать, — заявила Рут, но я решила, что она заблуждается.

— Нет, это не так, дорогая.

Я чувствовала себя неуверенно на этой широкой кровати, которая, как я предполагала, когда-то служила Колину и Анне; покупать новую из-за дурацкой щепетильности ни один здравомыслящий человек не стал бы.

— Новая, новая. Папа купил ее, — возразила Рут. — Они с дедушкой перенесли старую кровать в другую комнату.

Я недоверчиво посмотрела на девочку.

— Мамину кровать, — флегматично уточнил Йен, — перенесли.

— А это хорошая кровать, да? — продолжила Рут, прыгая на матрасе. Я согласилась, что хорошая. — Папочка сказал, что ты будешь рассказывать нам на ней сказки.

Колин ради меня купил новую кровать! От такой заботы потеплело на сердце. Вслух же я весело сказала:

— Эй! Хватит ломать мебель! Это чья кровать? Моя или ваша?

— Твоя и папочки, — сказала Рут. — Но мы тоже будем приходить, правда, Йен?

Он, однако, этот маленький мужчина семи лет, собиравшийся в следующем полугодии серьезно заняться футболом, задумчиво ответил сестре:

— Я не знаю.

— Ну а я знаю! — выпалила Рут и соскользнула на пол. — Папино место всегда было здесь. — Она похлопала по правой половине кровати. — Он мог смотреть отсюда в окно.

— Все ясно, а теперь пошли вниз, — поспешно предложила я. — Пора ужинать.

За столом Йен не сводил с меня глаз. Что-то происходило в его вихрастой голове, и я могла поклясться, что этот напряженный мыслительный процесс вызван болтовней в спальне.

Вечером, как обычно, Рут угнездилась в моей постели и стала терпеливо ждать свою сказку. Сказка была забавной, про маленького ангела с темными, а не золотистыми волосами и розовыми крыльями. Его одеяние было сшито из лепестков петуньи, он повсюду таскал с собой медвежонка Тедди. Рут слушала с удовольствием, и это было хорошо, потому что мне не позволяли пока рассказывать о мистере Льве. «Нет, нельзя, пока папочка не вернется», — решительно поставили условие близнецы.

Когда я добралась до одеяния маленького ангела, которое всегда требовалось описывать в деталях, в комнату робко проскользнул Йен, облаченный в пижаму.

— Нам теперь надо называть тебя мамой? — без предисловий спросил он.

Будь моя воля, я ответила бы: «Да!» Но как на это посмотрит Колин? Я так не походила на хрупкую Анну, которую он любил, пусть необъяснимо, но очень сильно. И у меня возникло чувство, что он стремился сохранить ее в памяти детей.

— Нет, только когда вы сами этого захотите, — осторожно сказала я.

— Я не возражаю, — заверил меня Йен.

— Я тоже, — пылко вставила Рут. — Я совсем не помню, как выглядела мамочка. Только помню, что она заставляла папочку грустить. Это было ужасно.

— О нет, дорогая, ничего подобного, — запротестовала я. — Папочка грустил только потому, что мама болела. Он ее очень любил и хотел, чтобы она поправилась.

— Ладно, — буркнул Йен, — это уже не важно.

Его совсем не занимала сказка об ангеле, и он потопал обратно в детскую.

— Мамочка, — прошептала Рут, когда я целовала ее на ночь, — ты ведь никогда не заставишь папочку грустить, правда?

Я пообещала это, и ее довольная улыбка была мне наградой.

В субботу перед Рождеством у Рут поднялась температура. Едва ли можно было выбрать худшее время для болезни. Но она не выглядела совсем уж больной, оставалась в постели с Хани, которая тоже стала за компанию с ней инвалидом, и без возражений принимала лекарство.

Йен, предоставленный самому себе, бродил с орущим транзистором в руках вокруг кухни, где я готовила ленч. Я собралась было попросить его убавить звук, как вдруг диск-жокей объявил о новой заявке слушателей.

«Передаем привет мисс Глен от ее кузины Луизы Армстронг из Оттавы. В своем письме мисс Армстронг упомянула, что собирается заглянуть к вам в гости, а пока она просит поставить для вас песню „Мои родные“ и также передать горячий привет Колину Камерону, который се исполняет».

— Папочка! — пронзительно завопил Йен. — Сейчас будет петь папочка! — Он быстро включил звук на максимум, и вдохновенный голос Колина смешался с прозаическим бульканьем супа и шкворчанием молочного пудинга. — Во сколько мы поедем его встречать во вторник? — в сотый раз спросил меня Йен, и я в сотый раз ответила ему.

Колина ожидали в Лондоне завтра к вечеру, и он собирался остаться там до понедельника, чтобы поучаствовать в репетиции новогоднего телевизионного шоу.

Вечером Йен со своим одноклассником и его отцом пошел на детский спектакль в Театр Глазго. Я сидела в комнате Рут, когда прозвучал звонок в прихожей. Я открыла дверь, и гостья, на вид лет шестидесяти, озадаченно уставилась на меня.

— Я ищу мистера Камерона. Он все еще живет здесь?.. О, я не представилась. Меня зовут Луиза Армстронг. Его жена была моей племянницей.

Я подавила вздох. Передо мной стояла тетушка, которая вырастила Анну и которая, конечно, как все остальные, обвиняла Колина в ее несчастливой судьбе. Когда я объяснила ей отсутствие Колина и Йена, мы поднялись наверх, и я оставила Рут и Хани развлекать ее, пока сама готовила чай.