Стремительный поток

– Не дай мне оставить тебя, Гарви! Стремительный поток несет меня к нему! Не дай мне оставить тебя!

Глава 22

Окно, освобожденное от штор и тюлевых занавесок. Джин Рэндолф смотрела на самую богатую в мире улицу, где так и пахло миллиардами, где на три мили не было прохода от миллионеров. Канун Рождества. Суетливые, толкающиеся, охваченные праздничной лихорадкой прохожие выдыхают облачка пара в морозном воздухе, спешат по домам, нагруженные подарками в обвязанных красными лентами коробках и свертках. На углу дородный Санта-Клаус притопывает ногами в красных кожаных сапогах перед выставленной кружкой для монет. Поток автомобилей – роскошных лимузинов и их менее претенциозных родственников, в том числе бесчисленных такси, – течет по проезжей части.

Девушка смотрела невидящими глазами на далекие, украшенные венками окна. Как сильно изменилась ее жизнь с тех пор, как она в последний раз видела эту улицу. Ее мать исчезла… навсегда. Джин прикусила губу, чтобы сдержать страдальческий стон. Ее сердце мучительно сжималось всякий раз, когда она вспоминала тот день в роскошном музыкальном зале графини, когда ей все рассказали. Маделин Рэндолф приехала в Гарстон, чтобы найти свою дочь. «Чтобы объяснить, – постоянно повторяла она, – чтобы объяснить!» Услышав, что Джин пропала, она в одиночку ринулась в бурю на отчаянные поиски, присоединилась к группе репортеров, выбравших наблюдательным пунктом утес над рекой… затем обвал… и стремительный поток… Стремительный поток жизни! Эти слова Хьюи словно каленым железом были выжжены в ее памяти. Джин отвернулась от окна и окинула взглядом гостиную, некогда служившую местом проведения веселых вечеринок. Духу радости в этих стенах царить уже не суждено. Мебель стояла в чехлах, картины и фарфор были упакованы в коробки. Поленья, потрескивавшие в камине, казались единственным признаком жизни. Только большой письменный стол матери, а также кресло и диван остались в первозданном виде. Джин сохранила эти вещи для собственного пользования, на время пребывания в квартире, которая уже принадлежала другому человеку, с нетерпением ждавшему возможности в нее заселиться.

Девушка села за стол, чтобы продолжить бесконечный процесс сортировки и уничтожения писем. Некоторые она прочитывала, перед тем как порвать, другие бросала, не вынимая из конвертов, в огонь, словно они жгли ей пальцы.

Вдруг чья-то рука коснулась ее плеча. Вздрогнув, Джин подняла голову. Письма разлетелись по ковру.

– Г-гарви! – заикаясь, пробормотала девушка.

Обычно веселые, глаза Брука смотрели пристально и решительно.

– Не ругай Розу за то, что позволила мне войти. Она старалась удержать меня изо всех сил, как верный пес, но не смогла устоять перед моей лучезарной улыбкой. Нам с тобой надо решить одну проблему. Почему ты отказалась со мной увидеться? Почему вернула это? – Брук показал ей на ладони кольцо с блестящим зеленым камнем.

Джин вздрогнула.

– Я… я… мне неприятно смотреть на изумруды, Гарви.

Он поспешно спрятал кольцо в карман.

– Понятно. Может, и на меня тебе неприятно смотреть, поэтому ты не хотела, чтобы я приехал?

– О нет, не поэтому!

– Тогда почему? Ты влюбилась в Уинна?

Это имя прогремело в ушах Джин, как мощный водопад. Она с жаром принялась возражать:

– В Уинна? В Кристофера Уинна? Ты сошел с ума, Гарви!

Брук мрачно покачал головой:

– Сдается мне, что леди протестует с чрезмерным энтузиазмом. Я уверен, что ты в него влюблена. Знаешь почему? – Он поскорее продолжил, пока Джин не успела ответить: – Чтобы ты все поняла, я вернусь к той страшной ночи, когда случилось наводнение. После того как я высадил Картеров на аэродроме, доблестно подавив в себе желание выбросить ту женщину за борт, когда узнал, что Уинн отказался ради нее от возможности спастись, я снова поднял самолет, чтобы попробовать помочь ему, но заблудился – местность сильно изменилась из-за разлива воды. Я какое-то время летал по кругу и наконец грохнулся на поляне перед твоей бревенчатой хижиной, освещенной, будто для вечеринки. Никто не пострадал, кроме самолета. Даже если до ста лет доживу, все равно не забуду то, что увидел в хижине, когда в нее вошел.

Он энергично прокашлялся, облокотился на каминную полку и уставился на горящие поленья.

– Преподобный Кристофер лежал возле камина, без пиджака, мокрые брюки облепили ноги, глаза были словно тлеющие угольки на белом лице. Твой отец смотрел на человека в мокром плаще, которого графиня прислала сообщить, что Маделин Рэндолф бросилась, несмотря на бурю, искать дочь. Констанс Уинн подносила ко рту брата чашку с чем-то горячим. Ее ничто не волновало – лишь бы Кристофер согрелся. Салли-Мэй сидела на кушетке, а по обе стороны от нее замерли, рыжие сеттеры. Эти псы все понимали, ты убедилась бы в этом, если бы заглянула им в глаза. А девчонка – умница. Это ей пришла в голову мысль о светильниках, о лодке, которая была в хижине, это она вместе с Баркером стащила лодку по тропе. Боже! Какой это был кошмар! Уинн едва не сошел с ума, узнав, что ты потерялась. Когда у него в голове прояснилось, он вспомнил про колокола. И твердо решил, что это ты на них играла, что тебя надо искать в звоннице.

Джин закрыла лицо ладонями.

– Продолжай! Продолжай, Гарви. Я же толком ничего не узнала – боялась напоминать Хьюи о той трагической ночи. Без сомнения, он чувствовал то же, что я. Что было дальше?

– Мы поскорее отвели Уинна домой, настояли, чтобы он переоделся в сухое, – он хотел отправиться на твои поиски как был, а затем поплыли на лодке к церкви и нашли тебя в кресле перед клавиатурой. Когда Уинн обнял тебя, ты посмотрела на него так… будто внезапно обрела все, о чем мечтала в жизни…

Джин сцепила похолодевшие пальцы.

– Это на самом деле ничего не значит, Гарви! Я бредила… – Она содрогнулась.

– Я знаю, Джин, знаю. Потом ты его оттолкнула и начала лихорадочно звать меня… Но ты меня не любишь, так ведь? – Его мальчишеский голос дрогнул. – Не бойся сказать старине Гарви правду.

– Я люблю тебя, люблю, но…

– Недостаточно сильно, чтобы выйти за меня замуж? Твой отец прав. Ни один мужчина не должен жениться, будучи избранником номер два, когда избранник номер один выглядывает из-за угла. Больше мне сказать нечего.

– Гарви! – Джин вцепилась в его рукав. – Я разбила твое сердце?

Он похлопал ее по руке и улыбнулся бескровными губами:

– Ни одна девушка не может разбить мое сердце, Джин, если только она не выйдет за меня замуж, любя другого мужчину. Я хотел, чтобы ты стала моей женой, но…

– Всем счастливого Рождества! – Фанчон Фаррелл, в зеленом платье, кокетливой шляпке и шубке, с обернутым серебристой бумагой свертком под мышкой, одарила их улыбкой с порога. – Джин, твой отец велел мне не обращать внимания на протесты Розы и прорваться к тебе с боем, если будет необходимо. Он решил, что тебе нужна подружка. Это я!

Мрачное настроение Брука испарилось, словно маленькая тучка, к которой прикоснулся солнечный луч.

– Ну, раз уж ты явилась, я пойду.

Джин будто язык проглотила. Да и что она могла сказать Гарви на прощание, чтобы не вызвать при этом подозрений у Фанчон? Но молодой человек опять пришел ей на помощь, с наигранной бодростью заявив:

– Извини, Джин, что не смогу сегодня вечером сходить куда-нибудь с тобой – в полночь я уезжаю в Чикаго.

– В Чикаго?! – возопила Фанчон. – Гарви Брук! Разве ты не будешь в Гарстоне во время празднования Рождества? Я же устраиваю вечеринку!

Фанчон, свеженькая и раскрасневшаяся с мороза, была чертовски мила – глаз не отвести. Из-под шляпки выбивался локон золотистых волос, зубки, словно жемчужины, блестели между прелестных пухлых губок, румянец был подобен нежным лепесткам розы. Глядя на нее, Джин чувствовала себя бесцветной. Одиночество и скорбь последних недель давили тяжким бременем. Брук во все глаза смотрел на Фанчон – так, будто в первый раз увидел. Очнувшись, он весело пообещал: