Горькая услада

Они рассмеялись какой-то шутке, и тут их взоры встретились. Смех замер у них на губах. Сильвия почти бессознательно протянула Роднею руку, и он крепко сжал ее.

Воцарилось глубокое молчание; над ними тихо шелестели позолоченные осенью листья.

Наконец Родней резко сказал:

— Сильвия! Так дальше продолжаться не может… Ни я, ни вы не вынесем этого… Вы должны мне позволить рассказать все Монти.

Сильвия покачала головой и взволнованно заметила:

— А я думала, что вы любите леди Виолу, что вы…

— Вы так думали, — еще более резко перебил Родней. — Вы отлично знаете, что это не так и что я люблю только вас. Я не в силах вырвать ваш образ из своего сердца. Вы отравили меня собой. Я ведь не оставил вас по своей вине, со мной случилось несчастье, которого я не мог предотвратить. И с вами произошло нечто подобное. Нас разъединила судьба. Если бы не это, мы были бы теперь вместе…

Его голос внезапно изменился, он понизился до шепота, в нем зазвучала такая страстная нежность, которая способна была сломить любое упорство.

— Бит, дорогая, подумайте: мы бы сидели здесь, вот так, как сейчас, и знали, что выйдем отсюда вместе. Вы никогда не были у меня в доме, там все радует глаз, и я уверен, что вам там понравилось бы. Я думал об этом еще на яхте, как только мне стало лучше… Но тогда я был уверен, что найду вас и все будет хорошо. Мы бы вернулись домой к завтраку; потом вы бы прилегли отдохнуть, а я бы читал в это время или мы бы просто разговаривали… Затем вы оделись бы, и мы снова отправились бы куда-нибудь вместе… Подумайте, все время вместе. У нас ведь так много общего… моя работа… замок, а потом, может быть, у нас были бы дети… — Его голос сделался еще нежнее. — Дорогая, думали ли вы об этом когда-нибудь? Я часто думал и представлял себе малютку-сына с вашими глазами и с вашей улыбкой…

Он стремительно вскочил и, схватив ее руки, воскликнул:

— Бит, вы должны это сделать! Будьте же честной — порвите сразу. Я жду… Как только сумеем, мы повенчаемся.

— Это испортит вашу жизнь, — дрожащим голосом прошептала Сильвия. — Я не хочу этого. Я была слишком слаба все время, но не хочу быть эгоисткой.

Она встала, стараясь освободить руку и не отводя наполненных слезами глаз от грустного и, вместе с тем, злобного взгляда Роднея.

Он резко выпустил ее руку.

— Ну что ж! Если не хотите — живите, как знаете. Ведите жизнь, полную унижений… Это вам, по-видимому, вполне по душе. А еще говорят, что женщины чувствуют глубже и что они тоньше мужчин. Вы немного найдете мужчин, которые добровольно согласились бы жить с женщиной, которая их ненавидит.

— Я не могу сказать, что ненавижу Монти, — прерывающимся голосом сказала Сильвия. — Я знаю, что я виновата во всем… Я не забуду этого… Но… ах, Родди, будьте же хоть немного снисходительнее ко мне.

— Снисходительнее! — возмутился Родней. — Вы разбиваете мою жизнь — и просите снисхождения.

Сильвия ничего не ответила.

— Мне лучше уйти! — сказала она после короткого молчания.

Она на мгновение остановилась. Родней остался на месте. Он наклонился к волкодаву, прикрепляя к ошейнику ремешок.

— Прощайте, Родди!

Он не ответил.

Сильвия отвернулась и быстро пошла прочь, тщетно стараясь удержать катившиеся из глаз слезы; она едва сознавала, куда идет и что делает, и совершенно не заметила, как очутилась на Пэл-Мэл-стрит. Она услышала крик, резкий скрип тормоза и беспомощно остановилась.

Что-то со страшной силой отбросило ее в сторону; она почувствовала сильную боль в голове и потеряла сознание.

— Но она шла прямо на автомобиль! — возмущенно кричал шофер.

— Все равно… Получите! — сказал Родней, одной рукой поддерживая Сильвию и вынимая деньги другой. — А теперь отвезите нас в Сент-Джемс-Сквер — только поезжайте как можно быстрее.

Автомобиль скрылся раньше, чем собравшаяся толпа успела узнать подробности происшествия. Несколько минут спустя шофер остановил машину у подъезда дома Роднея.

Родней внес Сильвию в маленькую гостиную. Он никого не позвал, так как был свидетелем всего случившегося и знал, что Сильвия не получила серьезных повреждений, а просто потеряла сознание от легкого удара.

Он уложил ее на диван и принес коньяк. Опустившись около нее на колени, он влил ей в рот немного коньяку. Сильвия широко открыла глаза и улыбнулась. Она прижалась к нему, как ребенок, и подняла голову. Родней наклонился и поцеловал ее в губы. Забыв обо всем на свете, кроме этой неожиданной близости, они стали осыпать друг друга поцелуями, как это делали когда-то в минувшие дни.

— Мне кажется, что я умерла и попала в рай, — шепнула Сильвия. — Я поняла это по тому, что ты здесь, со мной.

— Ты не уйдешь от меня? — шептал Родди, прижавшись губами к ее губам. — Ты мне позволишь повидать Монти и все сказать ему… Ты должна, должна… мы не можем дольше жить так!

Все окружающее исчезло куда-то далеко. Родди сел на диван и крепко обнял Сильвию, она притянула его голову к себе.

— Не надо теперь говорить… думать об этом… теперь, когда так хорошо…

Очарование момента охватило и Роднея, он больше не просил, не требовал… В эти короткие мгновения он был совершенно спокоен и счастлив.

Так их и застал Монти. Он, как безумный, выбежал из клуба, где какой-то знакомый сообщил ему о происшествии с Сильвией. Он позвонил домой, но там никто не знал, где сейчас Сильвия. Дежурный полисмен, который был свидетелем несчастного случая, дал ему адрес Роднея.

Дворецкий проводил Монти в библиотеку, которая граничила с маленькой гостиной; дверь в соседнюю комнату была открыта.

Еще в вестибюле дворецкий сказал:

— Мне кажется, милорда нет дома. Я сейчас узнаю.

Он бесшумно вышел из комнаты и оставил Монти одного. Внезапно Монти услыхал голос Сильвии… Это был голос, полный любви и страсти… Он всегда мечтал, чтобы она с ним говорила именно так, и страдал, что этого не было.

Он застыл на месте, не слыша и не сознавая ничего, кроме этого бесконечно нежного, взволнованного шепота: «Я люблю тебя, люблю» — и после короткой паузы: — «Ах, Родди, Родди».

Монти был не в силах пошевельнуться; его сердце начало биться с такой силой, что причиняло ему боль. Он задыхался от волнения и, протянув руку, как слепой, сделал несколько шагов вперед и заглянул в открытую дверь. Он увидел Роднея, который стоял на коленях около дивана и сжимал в своих объятиях Сильвию. В их глазах он прочел любовь и отчаяние.

Бессмысленно уставясь на них, он внезапно подумал о том, что они еще очень молоды и что молодость придает всему трогательный оттенок. Потом очень тихо отошел от двери и совершенно твердым шагом вышел из библиотеки. В вестибюле он подошел к дворецкому, и, протянув ему пять фунтов, сказал:

— Пожалуйста, не говорите милорду, что я был здесь.

— Слушаю, сэр! — ответил дворецкий. Он открыл входную дверь и, когда Монти вышел, удивленно посмотрел на бумажку, сложил ее и спрятал в бумажник.

На улице ярко светило солнце. Ясный осенний день был весь соткан из золота. На фоне синего неба свежесть прохладного воздуха бодрила и веселила.

Монти шел вперед без цели, не думая ни о времени, ни о том, как далеко он зашел.

Кто-то окликнул его, и он совершенно машинально поздоровался.

Его приятель по клубу, поколебавшись несколько мгновений, подошел к нему.

— Что с вами? — спросил он. — Вы страшно бледны. Здоровы ли вы?

— Печень, — ответил Монти, невесело улыбаясь. — Слишком много переживаний для человека моих лет.

— Никогда не бывает слишком много хорошего! — торжественно возразил Сомс.

— Может быть, вы и правы, — согласился Монти, делая над собой невероятное усилие, чтобы казаться веселым. — До свидания, Сомс, мы, вероятно, увидимся в «Виктории»?

Сомс долго глядел вслед удалявшемуся Монти. Его поразили мрачный, убитый вид Монти, его опущенная голова…

— Я сегодня видел Монти, — сказал он некоторое время спустя в клубе. — Он был чрезвычайно плохо настроен. Как вы думаете, что повлияло на него так? Уж не то ли, что он много проиграл на бегах в Сен-Леже?