Запретная страсть

И это тоже не удивило Брэндона. Но, странное дело, именно то, что он не удивился, испугало его. Зная теперь достаточно о методах Дугласа, Брэндон понимал, что брату, вероятнее всего, было решительно наплевать, что будет с отцом Келси. Болезнь позволяла держать Тима в зависимости, превращая его в раболепного лакея. А главное, выступая в роли великодушного спасителя, Дуглас получал возможность требовать от Келси послушания и бесконечной благодарности.

От этих мыслей к горлу подступила тошнота.

– Я не мой брат, – несколько громче, чем это требовалось, проговорил Брэндон.

– Все считают, что, если я только соберусь с духом, мне ничего не будет стоить встать на ноги без посторонней помощи.

Тим повернулся лицом к Брэндону, и в его растревоженных глазах Брэндон прочитал такую трезвую тоску, что был потрясен. Да, эти годы были далеко не сладкими для отца Келси.

– Но у меня никогда не получалось. Как бы мне ни было худо. На этот раз, когда Келси… когда Дуглас… – он громко вздохнул и нервно потер лицо, – на этот раз я подумал, что все, дальше некуда, и подумал, что, может быть, смогу собраться с духом, но…

Брэндон откашлялся. Если поддаться жалости, то ничего хорошего не получится, нужно постоянно напоминать себе об этом.

– Вам нужна помощь, Тим. Самому вам не справиться.

– Знаю. – Отец Келси проговорил это слово, закрыв рот ладонями, и оно прозвучало, как разбившееся стекло. – Знаю.

– Итак, вы пойдете?

Старик отнял руки от лица.

– Да, – промолвил он, медленно наклонив голову в знак согласия. – Ради нее пойду.

После ухода Тима Брэндон не находил себе места. Так много нужно было сделать, столько накопилось неотложных дел, а он никак не мог сосредоточиться. Из своего окна в башне он смотрел, как маленький автомобильчик Тима лавирует на крутых поворотах дороги, и с облегчением вздохнул, когда тот наконец скрылся из виду, к счастью не столкнувшись с Келси, которая вот-вот должна была вернуться после встречи с Фарнхэмом. Они провели вторую половину дня в городе, осматривая подобранные ею места для строительства его нового административного здания.

Пора бы ей уже вернуться, в самом деле! Брэндон посмотрел на часы и поблагодарил Бога за то, что может сделать хотя бы это.

Почти восемь. Скоро стемнеет.

Будем надеяться, что она поспешит. Похоже, собирается гроза.

Со времени несчастного случая он беспокоился обо всех, кто ездил в такую погоду. Особенно о Келси.

Так он стоял у окна и ждал, не сводя глаз с дороги. Набежавший ветер покачал головками львиного зева, потом невидимой рукой провел по высокой летней траве. Верхушки деревьев засуетились, зашептались, как нервозные старые девы, а небо было как будто из ртути – плотное, мокрое, серебристое.

Он знал, о чем это говорит. Скоро разразится настоящая буря. Очень скоро. Он сжал зубы и попытался представить себе, что делается там, дальше, на Клифф-роуд.

Но это же смешно! Может быть, она решила переждать грозу в Сан-Франциско. И она вовсе не обязана звонить и предупреждать меня. Я же не опекун ей.

Брэндон плюхнулся в кресло у рабочего стола и от нечего делать открыл ящик. Ничего, кроме писчей бумаги и почтовых марок. Неужели Дуглас совсем не работал здесь? Брэндон задвинул ящик и открыл следующий.

Я не опекун для Келси и уж тем более для ее отца. Тогда почему я готов выкинуть пять тысяч долларов на оплату его проигрышей? Почему стараюсь заставить его пойти к врачам? Келси просто выйдет из себя, узнав, что я вмешался. Накануне вечером она недвусмысленно дала понять, что это не мое дело…

Но я тоже несу ответственность, ведь Дуглас несправедливо обошелся с Тимом Уиттейкером, беззащитность Тима была ему очень на руку. Если бы удалось заставить Тима начать лечение, у меня было бы легче на душе. Я свел бы на нет последствия «помощи» моего брата и дал бы возможность каждому с чистой совестью идти своей дорогой.

Но разве мне хочется, чтобы мы разошлись разными путями? Я хочу помочь Тиму Уиттейкеру потому, что хочу помочь Келси. А Келси я хочу помочь потому, что…

Досадуя на себя за такие выводы, он потянул еще один ящик, и в тот же миг все его мысли как будто запнулись и встали. На пакетиках с резиновыми колечками и коробках со скрепками, резко бросаясь в глаза, лежал маленький черный бархатный футляр. Брэндон медленно протянул руку, вынул футляр из ящика и уставился на него, словно это была бомба, готовая взорваться при малейшей вибрации.

Он не стал его открывать. В этом не было нужды, он и без того знал, что внутри. Это большое и вульгарное кольцо, оно навевает столько воспоминаний, что в голове начинается путаница и столпотворение мыслей.

Оно было ей не по размеру, а может, она похудела. Когда она опускала руку, оно соскальзывало к суставу. И перевертывалось к мизинцу, когда она печатала. Наверное, оно доставляло массу неудобств, потому что Келси часто снимала его. Дугласа это очень раздражало. Как только он входил в комнату, его глаза немедленно устремлялись на ее левую руку, а вопрос, который он неизменно при этом задавал: «Келси, где твое кольцо?» – был настолько требовательным, что она виновато вспыхивала и быстро надевала его.

При этом она старалась не смотреть на Брэндона, как будто ее вынудили сделать что-то грязное и ей не хотелось, чтобы кто-нибудь это видел. А ему и не хотелось смотреть. Всякий раз, как брильянт скользил по ее пальцу, сердце подпрыгивало у него в груди и начинало бешено биться.

Надо ли удивляться, что Дуглас догадался, как я отношусь к ней. Наверное, я был скрытен, как поезд, сошедший с рельсов. Но я ничего не мог поделать с собой – я ненавидел это кольцо.

Брэндон встал. Утром я немедленно избавлюсь от этого кольца – возвращу, продам, подарю на худой конец. А сейчас надо поскорее убрать его с глаз долой.

У Дугласа был тайник под полом, страшно секретный сейф, какие он любил. Шифр замка он доверил только родному брату. Вот самое подходящее место для захоронения образчика дурного вкуса и параноидного чувства собственничества, решил Брэндон.

Но когда, согнувшись в три погибели над половицей, скрывавшей тайничок, он набрал шифр и открыл замок, оказалось, что Дуглас уже схоронил там что-то. Неужели этот листок бумаги он считал такой ценностью?

Изумленный Брэндон долго простоял на коленях, пока наконец коленка не разболелась так, что не было сил терпеть. В сотый раз он читал и перечитывал бумагу, думая о том, что это самая большая и самая важная загадка из всех.

Если бы только сообразить, какую роль она во всем этом играет!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В этом есть какая-то закономерность, отрешенно думала Келси. Именно сегодня должна быть гроза. Ведь была же она в тот день, когда началась вся эта сумятица, значит, будет и теперь, когда все близится к концу.

Каких-то несколько минут назад редкие тяжелые капли падали на ее волосы и плечи, пока она бежала к дому, усталая и замерзшая после марафона с мистером Фарнхэмом.

И едва она успела войти в свою комнату, капли зачастили, словно в танце, поставленном сумасшедшим балетмейстером, пока не слились в плотную подвижную завесу.

Часто вспыхивала молния, и в ее отсветах похожие на призраки деревья плясали в том же сумасшедшем ритме, сменяя на стекле бледные отпечатки грустного и усталого лица.

Никто бы не догадался, что обладательница этого лица только что получила для своей компании заказ на миллион долларов. Или что мужчина, которого она любит, только сегодня пережил чудо прозрения. Скорее можно было догадаться о том, что у нее разрывается сердце.

Внезапно порыв ветра швырнул полог дождя в окно. Руки Келси покрылись гусиной кожей, и она стала их растирать. Все было кончено. Час назад она завершила работу, входившую в круг ее профессиональных обязанностей, – закончила договор с мистером Фарнхэмом. Прочитав ее предложения и увидев выбранный ею участок, мистер Фарнхэм поразительно быстро принял решение и подписал бумаги, по которым «ОДК» получила очень выгодный заказ. Однако радости не было.