Амиру (СИ)

Я приехал утренним поездом. И теперь, стоя в доме своего детства, я осматривал дом, отмечая, что ничего не изменилось. Рафида прыгала вокруг, иногда заскакивая сверху и оглушительно визжа, Марат смотрел в немом, казалось, восхищении. Пожалуй, это был первый и последний раз, когда я видел его не разговаривающим и не размахивающим руками — ему не хватает громкого голоса и выразительной мимики, поэтому он всегда отчаянно жестикулирует.

Хорошенько напарившись в бане, уже приняв рюмочку с дедом, я выхожу в сени и вижу девочку. «Подружка Рафиды», — мелькнула мысль. Девочка стоит спиной — голубая юбка воланами, белая футболка, — все очень по-детски…и коса. Я знаю эту косу, толщиной с мою руку, перетянутую лентой, с завитками волос на конце. И я знаю стоптанные тапочки и ноги, которые стоят носками внутрь, покачиваясь в каком-то своем ритме. Соня! Это Сонька, которая все два года исправно писала письма, веселя и поддерживая меня. Видимо, когда темы для писем не нашлось, она стала придумывать сказку про птичку, упрямую, глупую, которая постоянно влипала в истории и выбиралась сухой из воды. Так за два года Соня превратилась в птичку, а её писем мы ждали едва ли не всем взводом. Птичка была действительно очень смешной.

И, конечно, я не нахожу ничего умней, как попросту напугать её. Соня оборачивается, после минутного разглядывания того, что осталось от банки, в ее глазах начитают блестеть слезы, и она убегает. Надо догнать, сказать, что скучал…Но меня ждут родные, встреча с друзьями детства и, что греха таить, какая-нибудь симпатичная девушка, мне без особой разницы, какая именно.

Соня. Софья. Птичка.

Все лето мы проводим в огромном селе, в котором долгое время жили разные народности. Там обитали татары, чуваши, русские, там же обретались и староверы. Жили дружно, дети ходили друг к другу в гости, женщины делились рецептами и солью, мужики порой пили, порой дрались, но никогда по национальному или религиозному поводу.

Все еще с пупенку знали, кто они. Чьих они. Соня была ничьей.

Впервые её привезли в село к тете Груне десять лет назад, помню, как та заламывала руки и плакала на нашей кухне, что не знает, что с этим ребенком делать. Даже куда её сажать.

Бабушка Роза успокаивала Груню, говоря, что дети, одинаковы: «Посмотри на моих и твоих, разве отличались они, пока росли». Груня плакала, но Соня поселилась в её доме и её сердце. Хотя так и осталась для всех ничьей.

Молва шла впереди Софьи. Она была староверкой, рожденной от еврея. Её мать развелась и жила в Ленинграде, приезжая дважды в год, когда привозила и забирала Соню, и гостя по три дня. У неё была фирменная одежда, она курила и была остра на язык. Отец не отвечает за сына, а вот дочь за мать …отвечала. Её не любили, но жалели. Соня была очень худой, низенькой, с острыми коленками, тонкими запястьями, бледной кожей и невероятными волосами, которые всегда были заплетены в тугие косы и переплетены причудливой корзинкой вокруг головы, отчего её голова казалась больше. Лицо, практически без эмоций… и глаза, которые широко смотрели на мир, и казалось, показывали в ответ этому миру все, о чем Соня думала. А она много думала. Много придумывала. И почти всегда молчала.

Я отчетливо помню, как в последнее лето, когда видел Соню, она сидела на кровати в моей комнате, где собрались мои приятели, прижав к себе коленки и укутав себя широким синим платьем, как в кокон. Её волосы были расплетены — Раф пыталась что-то из них соорудить, большая их часть закрывала лицо, и, прикрыв оставшуюся маленькими ладошками, Соня рассказывала одну из своих версий сотворения мира. В этот раз миром правила рыба, обыкновенная, карась или красноперка, в этом она не была уверена. Помогали же ей драконы, которые почти всегда спали, но иногда просыпались, чтобы станцевать кадриль. Кто-то смеялся, но слушали все, и тут Марат выкрикнул:

— Я перемелю твоих драконов на фарш!

Взгляд зеленых глаз сказал больше, чем можно было ожидать от маленькой девочки, она посмотрела с грустью и, в то же время, свысока:

— Дурак, они — бессмертные.

Соня

Соня убежала, молоко на следующее утро принес Марат, со смехом рассказывая, как бабушка ругала Амира из-за его глупой выходки, а дед достал ремень, который он не собирался применять, но пригрозил.

Она не встречалась с Амиром — как правило, к вечеру он уходил, а когда Соня забегала к Рафиде или Марату, не выходил. Соня скучала, ей хотелось поболтать, рассказать продолжение сказки про птичку, узнать его планы от него, а не от восхищенного брата и сестры. Иногда она видела его, проезжая мимо их дома на велосипеде, иногда — со взрослой девушкой, но ей было страшно подойти первой. Каждое утро она уговаривала себя, что это всего лишь Амир, и каждый вечер с облегчением вздыхала, когда его не оказывалось дома.

Так продолжалось, пока однажды утром Амир не пришел прямо к ней домой, принеся молоко, за которым накануне не успела сходить Соня.

Она расхаживала в трусиках и майке, пританцовывая и жуя хлеб с неизменным клубничным вареньем. На ней был турецкий трикотаж, невероятно модный и дефицитный. У Сони было много модных и дефицитных вещей, и она начинала это ценить. Трусиками не особо похвастаешься, поэтому она хвасталась сама себе и иногда Рафиде.

В этот раз её не стали пугать, а громко известили о приходе гостя, сначала это сделал дворовый пес, громко лая, потом грохнула дверь, потом постучали, а потом появился и сам виновник переполоха. Амир. И застыл. Они долго смотрели друг на друга в молчании, и Соня отметила, что его светлые волосы коротко пострижены, а на руке видна татуировка из каких-то букв… Куда смотрел Амир, она не видела.

— Что это? — спросил Амир.

— Где?

— У тебя… ээээ… рисунок, что это зеленое?..

— Зеленое? — Соня критически осмотрела себя, пока не поняла, куда именно он смотрит. — Арбузики, — на трусиках были рисунки в виде маленьких и больших арбузиков.

— Ар?.. Что? Арбузики! Оденься, а!

— Зачем?

— Я вроде как в гостях.

— Ты в гостях, ты и раздевайся!

После паузы Амир отчаянно покраснел, а Соня побледнела, наконец, сообразив, что перед ней взрослый мужчина, хоть и Амир, а она вроде как девушка. Вроде как. Убежав в спальню, она нацепила платье и долго пыталась перевести дыхание, надеясь, что он уйдет. Но он не ушел…Как ни в чем ни бывало, сидел на стуле, задумчиво проводя пальцем по страницам книги, которую она читала сегодня утром.

— Я пришел узнать, у тебя по-прежнему проблемы с физикой?

— Эм… Да…

— Давай я помогу, еще есть время, уверен, на год тебе хватит. Ты — смышленая, птичка.

— Птичка?

— Ах, да, и расскажи-ка мне продолжение, я ведь так и не дождался письма.

Он приходил каждое утро, и Соня уже не расхаживала по дому в белье. Помогая ей с физикой, он отметил, что ничего не изменилось — Соня по-прежнему грызла ручку, сидела, поджав ногу, и забывала про еду. Готовить она тоже так и не научилась, зато подарила ему целую тетрадь приключений птички, которую она написала параллельно с письмами к нему. Тетрадь была исписана мелким почерком, главы аккуратно подчеркнуты, а на заглавной странице нарисована жар-птица с красными и синими перьями. Она сказала, что это и есть птичка, но он знал, что птичка — вовсе не жар-птица, птичка — маленькая, с зелеными глазами и ворохом волос, которые теперь перед выходом из дома она заплетала в обычную косу, а по утрам пряталась за ними, пока отчаянно грызла ручку, пытаясь осилить физику.

Вечерами они не встречались, лишь изредка она видела его то с одной, то с другой девушкой. Они никуда вместе не ходили, но люди шептались. Ничья не может встречаться с кем-то определенным. Маловероятно, что Соня знала про окружавшие ее и Амира слухи. А вот он знал — дед решился на откровенный разговор, но увидел недоуменный взгляд Амира и вопрос: какого черта его подозревают в связи с ребенком!? Не просто ребенком, а Соней!? Она практически сестра Рафиде, он помнит все ее разбитые коленки и слезы.