Зима любви

— О чем вы думаете, моя дорогая? Вас что-то беспокоит?

— Я думала о Шарле. И о Диане. Сегодня она приведет к нам своего прекрасного возлюбленного. Я, правда, видела его всего один раз. Боюсь, он не станет украшением сегодняшнего обеда. Не понимаю: как можно в тридцать лет, да с такой внешностью быть таким мрачным?

— Диана вообще зря подалась в интеллектуалки. Не очень-то это у нее получается.

Интеллектуалы иногда бывают очень забавны, — снисходительно заметила Клер. — Но Антуан не интеллектуал. Он просто заведует отделом в издательстве у Ренуара. А много ли зарабатывают в издательствах? Ничего. Вы это знаете не хуже меня. Но состояния Дианы, слава Богу, хватит…

— Не думаю, чтобы его особенно интересовало ее состояние, — слабо попытался возразить Джонни, который находил Антуана очень красивым.

— Все впереди, — ответила Клер тем усталым голосом, который свидетельствовал о богатом жизненном опыте. — Диане сорок лет, и у нее миллионы. Ему — тридцать и двести тысяч в месяц. Такое неравенство не может продолжаться долго.

Джонни начал было смеяться, но тут же остановился. Он вспомнил, что наложил на лицо крем против морщин, который ему порекомендовал Пьер-Андре. Сделал он это довольно поздно, и крем еще не успел впитаться. Теперь ему оставалось ходить с застывшим лицом до половины девятого вечера. Хотя… уже и было полдевятого. Тогда он вновь рассмеялся, и Клер бросила на него удивленный взгляд. Джонни был просто ангелом, но то ранение, которое он получил в сорок втором году, когда строил из себя героя в Р.А.Ф. [1], должно быть, сказалось на его голове. Как там… нерв, что ли, ну да, конечно, ему задели какой-нибудь нерв… Она с интересом взглянула на него. Трудно было представить, что эти изящные, тонкие пальцы, которые сейчас бережно поправляли цветы в вазе, когда-то держали оружие, нажимали на гашетку, предавая огню и смерти вражеские самолеты в ночном небе… Воистину человек неожиданное существо. Никогда нельзя все узнать о нем. Вот поэтому-то Клер никогда не было скучно. Она удовлетворенно вздохнула, вернее попыталась, потому что вздох не получился, мешал корсет. Карден явно переусердствовал: он, верно, до сих пор считает ее сильфидой.

Люсиль боролась с зевотой. Она вдыхала воздух уголком рта, а затем выдыхала его прямо, сквозь зубы. Правда, во время этой процедуры человек становится похож на кролика, но зато глаза не наполняются слезами. Будет ли конец этому обеду? Она сидела между беднягой Джонни, который с самого начала не переставал озабоченно похлопывать себя ладошкой по щекам, и молчаливым красивым молодым человеком, новым любовником Дианы Мербель. Нет, молчаливость соседей вовсе не беспокоила ее. В этот вечер у нее не было никакого настроения флиртовать. Утром она рано встала… Она закрыла глаза и попыталась вспомнить запах этого чертова ветра. Когда она вновь открыла глаза, то поймала взгляд Дианы. Он был жестким, и она удивилась. Ревность? Неужели она так сильно влюблена в этого парня? Она посмотрела на него. Очень светлые, почти пепельные волосы, волевой подбородок. Он катал хлебные шарики. Вокруг его тарелки была уже целая груда шариков. Разговор за столом вертелся вокруг театра. И неспроста: Клер восхищалась одной пьесой, которая вызывала отвращение Дианы. Люсиль сделала над собой усилие и повернулась к молодому человеку:

— А вы видели эту пьесу?

— Нет. Я вообще не хожу в театр. А вы?

— Редко. Последнее, что я видела, была та очаровательная английская комедия… Там еще играла эта актриса… ну та, что погибла в автомобильной катастрофе. Как же ее звали?

— Сара, — ответил он очень тихо и положил руки на стол.

Взглянув на его лицо, она отшатнулась. Мелькнула мысль: «Боже, как он несчастен».

— Извините, — пробормотала она.

Он повернулся к ней и угрюмо спросил: «Что?» Он не видел ее. Она слышала, как он дышал — часто, прерывисто, словно только что получил удар под дых, и мысль о том, что этот удар нанесла она, пусть даже сама того не желая, была ей невыносима. Она не любила быть бесцеремонной, а тем более жестокой.

— О чем вы мечтаете, Антуан?

Голос Дианы прозвучал до странности резко, и тут же за столом воцарилась тишина. Антуан молчал: казалось, он оглох и ослеп.

— А он вправду замечтался, — сказала засмеявшись Клер. — Антуан, Антуан…

Ничего. Теперь тишина стала полной. Гости, замерев с вилками в руках, смотрели на бледного молодого человека, который в свою очередь уставился пустыми глазами на графин в центре стола. Люсиль дернула его за рукав, и он словно проснулся.

— Вы что-то сказали?

— Я спросила, о чем вы мечтаете, — сухо ответила Диана. — Или мой вопрос нескромен?

— Такие вопросы всегда нескромны, — заметил Шарль.

Как и все за столом, он смотрел на Антуана с интересом. Он вошел в их круг, как последний любовник Дианы, может быть даже альфонс, но вдруг превратился в молодого человека, который умеет мечтать. Ветер зависти и ностальгии пролетел над столом, тронув души гостей.

Но душу Клер задел иной ветер, ветер злости. В конце концов за этим столом было собрано привилегированное общество, известные, остроумные люди, знавшие все и вся. Мальчишка должен был слушать, разинув рот, смеяться и благодарить судьбу за такую удачу. А если он мечтает об обеде в закусочной с какой-нибудь девицей из Латинского квартала, то чего проще, вот дверь и иди себе… А Диана не пропадет, она одна из самых известнейших и очаровательных женщин Парижа. Ни за что на свете не дашь ей сорока пяти. Правда, не сегодня вечером. Сегодня вечером она была бледной и озабоченной. Если бы Клер не знала ее то подумала, что она несчастлива. Молчание затянулось, и нужно было что-то делать.

— Держу пари, — сказала она, — что вы мечтали о «феррари». Карлос недавно купил последнюю модель и предложил мне вместе с ним опробовать ее. Вот тут-то я и подумала, что пробил мой последний час. Но надо же, оказывается Карлос прекрасно водит, — добавила она с оттенком удивления. Карлос был наследником какого-то трона, и Клер находила прекрасным, что он умел делать что-то еще, кроме как ждать, сидя в холе «Грийона», реставрации своей монархии.

Антуан повернулся к Люсиль и улыбнулся. У него были светло-карие, почти желтые глаза, крупный нос и изящный красивый рот. Во всем облике этого человека было что-то сильное, мужественное, что так не вязалось с бледностью и почти детской мягкостью волос.

— Извините меня, — сказал он вполголоса. — Наверное, я показался вам грубым.

Он взглянул ей прямо в лицо. При этом его взгляд не скользил, как принято, по скатерти, нет, он словно вычеркнул всех за исключением ее.

— Из тех трех фраз, что мы сказали сегодня друг другу, две были извинениями, — заметила Люсиль.

— Мы начинаем с конца, — отозвался он весело. — Обычно мужчина и женщина просят прощения, когда расходятся. Ну по крайней мере кто-то один… «Прости, но я больше не люблю тебя».

— Ну, это еще очень элегантно. Лично меня больше раздражает вот эта показная честность: «Прости меня. Я думал, что любил тебя. Так вот — я ошибался. Мой долг сказать тебе это».

— Ну, думаю, с вами такого не случалось, — сказал Антуан.

— Премного благодарна.

— Я хотел сказать, что вы, наверное, не давали возможности мужчинам развить эту мысль. К этому времени ваш чемодан, должно быть, уже лежал в багажнике такси.

— Да, если учесть, что мой багаж состоит из пары свитеров и зубной щетки, — смеясь ответила Люсиль.

Он помолчал, затем продолжил:

— Надо же, а я думал, что вы любовница Блассан-Линьера.

«Вот досада, — подумала она. — А я думала, что он умен». Она всегда считала, что беспричинная жестокость и ум не могут существовать вместе.

— Это правда, — ответила она. — Вы были совершенно правы. Если бы я уезжала сейчас, то уже в собственной машине, битком набитой платьями. Шарль очень щедр.

Она сказала это спокойным голосом, но Антуан опустил глаза.

— Простите меня. Ненавижу этот обед и этих людей.