Всего одна ночь

— Не узнал, что ли? — не поверил Антон. — Ну, балда! А я тебя сразу определил, хотя ты в другую весовую категорию перешел.

— Н-нет, — обескураженно произнес президент, — не припомню...

— Ну как же! — попробовал Качалин подтолкнуть мысли однополчанина в нужном направлении. — Дальний Восток, аэродром морской авиации Моховое. Вспомни, как два дембеля Криворучко Гриша и Качалин Антон запирались в каптерке, дули виноградное вино и пели Высоцкого. Ну?

— Антон? Ты?!. — Криворучко округлил глаза. — Какими судьбами?

Григорий Александрович довольно шустро для своей комплекции поспешил навстречу старому приятелю, тепло пожал его руку. Указав на диванчик у окна, произнес удивленно:

— Не ожидал уж тебя повидать, думал, попал под жернова передела, а ты вон как выглядишь. Молодец, хвалю. Значит, летаешь? — Гриша кивнул на форменную одежду.

— Летаю, Гриша, — подтвердил Антон, — пока все слава Богу. Правда, однажды на Ямале чуть не гробанулся, было дело, но обошлось. Ты-то как дошел до жизни такой?

— Просто мне не повезло, — засмеялся Криворучко. Улыбнулся и Антон шутке приятеля. — Может, пригубим коньячку за встречу?

— Через пару часов у меня вылет, извини, как-нибудь выберем более удачное время, если не против.

— Слово старого друга — закон.

— Я не стану тебя отрывать от работы, быстренько расскажу, зачем я здесь. Извини, но я пришел просить помощи. Так случилось. Но сперва выслушай, в чем дело.

Антон спокойным голосом поведал о незадавшейся судьбе брата, о том, в каком пиковом положении оказался. Закончив рассказ и подняв опущенную голову, Антон увидел, как изменилось выражение лица однополчанина. У друга был озабоченный вид. Настроение Качалина упало: надеялся на Гришино участие и вдруг осознал, что ничего здесь не получит. И все же попытался убедить Криворучко:

— Я не безвозмездно прошу, Гриша, а в кредит. Мы юридически все оформим. В течение трех лет я погашу долг, верну с процентами. Надеюсь, назначишь разумную ставку.

Криворучко помялся, болезненно сморщил лоб. Опять напряглись вены на покрасневшей шее.

— Видишь ли, Антон, у нас ведь не банк, мы в принципе такими операциями не занимаемся. Скоро собрание акционеров, и, если всплывет, что транжирю их деньги, мне туго придется, могу и места лишиться. Под меня давно копают конкуренты, ты должен понимать, в каком я положении. Дал бы без слов своих денег, но, честное слово, остались копейки. Недавно купили с женой новую квартиру в Москве, она заменила автомобиль, обновила гардероб — женщина, с ней одни траты. Вот такая хреновина. — Криворучко помолчал, потом посоветовал: — Обратись в банк «Северный», там мой знакомый, я ему звякну, должен помочь.

— Пустое, — упавшим голосом ответил Антон. — Там я уже был. У них тоже проблемы. Никто не дает денег, одни советы бесплатные. Видно, они ничего не стоят, иначе бы их задаром не раздавали.

— Да погоди ты горячиться! — Криворучко обиженно взмахнул руками. — Деньги — такое дело, что и кровных братьев могут рассорить. — Григорий Александрович поднялся с дивана, прошагал к столу, полистал там настольный календарь, что-то вычитал и неожиданно предложил: — А не полететь ли тебе в Африку? На днях мы отправляем туда три наших «МИ-восьмых». На полгода по контракту. Правительство одной страны на западе Африки арендует наши «вертушки» для помощи беженцам по линии ООН. Хочешь возглавить экипаж?

— И мне заплатят за полгода двадцать пять тысяч долларов?

— Восемнадцать. Но тебя не должна беспокоить сумма, ведь ты будешь работать на нашу фирму, и я без проблем выдам тебе недостающее. Думай, Антон, но на сегодняшний день лучшего я тебе предложить не смогу.

Качалин предложение принял. Другого варианта у него не было.

До конца командировки оставалось два месяца — шестьдесят один день. И ни минутой больше...

2

Прямо по курсу показалась маленькая посадочная площадка, оборудованная между берегом и почти вплотную подступающими к воде густыми зарослями джунглей. Слава Создателю, сейчас площадка была свободна от людей и пустой тары, которую натаскивали сюда дети для своих ежедневных игр. Лагерь беженцев раскинулся почти на километр вдоль узкой песчаной полоски берега. Сюда стекались люди из разных районов страны, охваченных мятежом. С воздуха лагерь был как на ладони и среди неприметных палаток аборигенов особенно выделялись два гигантских шатра: командный пункт здешнего начальника от правительства с трепещущим на ветру штандартом и огромная круглая палатка Красного Креста, где трудились голландские медики. Завидев приближающийся вертолет, люди задирали кверху головы, смотрели в небо. Каждый прилет борта из столицы был для африканцев радостным событием.

Колеса коснулись сухой горячей земли. Стал стихать будоражащий окрестности гул, и винты, постепенно опускаясь, остановились. К приземлившемуся борту тотчас устремились черненькие, почти голые, кучерявые пацанята. Они радостно прыгали вокруг вертолета и что-то возбужденно кричали, блестя ослепительно белыми зубами. Взрослое население лагеря опасливо держалось в стороне.

— Приехали! — сладко потянувшись, весело оповестил бортмеханик и поинтересовался: — Командир, мы сегодня не успеем обратно? — Очень Володе хотелось вернуться в столицу страны. Там его ждала хорошенькая смуглая француженка, работавшая в миссии ООН.

— Гляди-ка, размечтался, — ухмыльнулся Качалин, отрицательно помотав головой. — Нет, не получится. Пока разгрузят, заправимся, глядишь, и ночь упадет. Но ты особенно не горюй, Володя, твоя подружка сегодня потанцует с кем-нибудь другим. Всего и дедов. — Антон не осудил механика, его можно было понять. Но и рисковать не хотел. Совсем близко рыскали повстанцы полковника Свана, у них на вооружении кроме стрелкового оружия были и «стингеры». Качалин слышал от аэродромной обслуги, что год назад повстанцы сбили французский вертолет с опознавательными знаками Красного Креста. Подставляться под прицелы мятежников за шестьдесят один день до окончания контракта было бы безумием. День есть день, повстанцы не рискуют при свете появляться вблизи лагерей, так что командир и не помышлял искушать судьбу.

Качалин, покинув машину, оставил присматривать за порядком неразговорчивого штурмана и Володю, а сам поспешил к воинскому начальнику, чтобы поторопить с разгрузкой.

Возле палатки команданте, украшенной вымпелом на флагштоке, стояли двое часовых с автоматами, лениво отгоняя назойливых москитов. Они никак не отреагировали на прошедшего мимо Качалина, уже знали, что он командир много раз прилетавшего в лагерь геликоптера.

Команданте принимал пищу. Это был целый ритуал. Ему прислуживали две молоденькие девушки, красавицы, блестевшие шоколадной кожей, очень подвижные, остро пахнущие каким-то местным снадобьем. Сказать, что этот аромат ему приятен, Антон бы не мог. Худой, голый до пояса команданте, в защитных штанах с лампасами, что-то с аппетитом поедал с большой фарфоровой тарелки. Существа, шевелившиеся под жирными руками офицера, а потом уползавшие в его большой рот, напоминали сибирских короедов. Команданте сладко чмокал губами, с удовольствием поглядывая на красоток. Очевидно, обед был вкусным, а настроение великолепным. Антон был рад, что дело обстояло именно так, а не иначе. Он был большой волокитчик, этот сластолюбивый офицер, — это Качалин знал по прошлым прилетам. Надо было потратить немало сил и нервов, чтобы заставить его расшевелиться и распорядиться о своевременной разгрузке. Заметив наконец вошедшего пилота, команданте слегка шевельнул маленькой птичьей головой, посаженной прямо на плечи, и поглядел на Качалина. Он узнал его, поприветствовал легким кивком и с наслаждением запихал в рот очередную порцию червяков, ловко орудуя проворными, облитыми жиром пальцами. Этому пиршеству не видно было конца. Антон, не сомневаясь, что для команданте обед — более важное дело, нежели разгрузка прилетевшего вертолета, сердито напомнил: