Гони из сердца месть

Гай уперся лбом в стекло. У Рамоны есть ходы в этот поганый листок, «Вестник гурмана», который вылил на него ушат помоев. И, если она решила ему отомстить, хотя он сам не понимает за что… Но тогда, в запале ссоры, разве она не кричала ему, что будет мстить? Всему миру, мужчинам, которые не дали ей пойти своим путем… И ему заодно?

Конечно, то был нервный срыв, но в такие минуты разве не выкрикивает человек правду, засевшую в подкорке, которая копится, мучает, а потом вырывается наружу?

Гай потер левую сторону груди, там, где сердце. Уильям, правда, объяснил, что угрозы, которые человек выкрикивает в такие мгновения, никогда не исполняются. Просто в крике он расстается с тем, что мучает его.

Но другого-то объяснения нет? Скорее всего Рамона сама решила взяться за дело и отрезать ему путь к текиле. Она вообще считает мужчин завистниками. Это из зависти к женскому изощренному уму они не принимают их в свое сообщество, оставляя им кухню и спальню, как-то сказала Рамона. И привела пример: разве у твоей сестры не изощренный ум?

Гай вздохнул. Своими куриными мозгами женщины не могут просчитать ситуацию даже на два шага вперед. Если Рамона провернула все это, то она не понимает до конца, что перекрывает ему рынок не текилы, а вообще весь рынок.

Она сделала это сознательно? Может быть, решила расправиться с ним? Кто-то за ней стоит? А он, как самый настоящий дурак, послушался Уильяма и оставил жену наедине с самой собой на целые полгода?

Холодок прошелся по спине Гая. Полгода. Полжизни для женщины, которая никогда не жила одна. Не жила самостоятельно. Он идиот.

Гай расстегнул воротник рубашки в сине-белую полоску. Крупные капли пота выступили на лбу. С некоторых пор он перестал себя узнавать — слишком быстро устает, его бросает в жар. Будь я женщиной, насмешливо подумал Гай, то решил бы, что у меня начался климакс.

А… если Рамона узнала о Стэйси? Ведь бизнес — мое весьма уязвимое место. Но… если она захотела бы свалить мой бизнес, тем самым она свалила бы и себя? Стоп, а может, она рассчитывает подняться на текиле?

«Месть способна застилать глаза», вспомнил Гай слова Уильяма, и ему стало нехорошо. Он провел рукой по лицу, словно на него осела паутина, как бывает в густом лесу, когда пробираешься сквозь заросли кустов в солнечный день глубокой осени. Но тут же на ум пришла спасительная фраза, которую произнес все тот же Уильям: «Не думаю, что твоя разумная и любящая тебя Рамона пойдет по такому пути».

Могла ли жена узнать о Стэйси? — снова спросил себя Гай. Сердце защемило, и он вдруг подумал, а что, если сама Стэйси разыскала Рамону и сказала? Но зачем? Он с ней расплатился сполна. Он отправил в Лондон партию весьма неплохого вина, оно поддержит бизнес Стэйси в самом начале.

Гай уперся руками в стол. Ему стало трудно дышать, он хватал ртом воздух. Идиот. Какой идиот! Вместо того чтобы разобраться в отношениях с женой, с женщиной, кроме которой никого и никогда не любил по-настоящему, он купился на легкое удовлетворение плоти — спал с той, которая похожа на жену!

Позвонить Стэйси? Ну конечно, давай звони! — насмешливо подзуживал себя Гай.

Телефонный звонок ударил по нервам, он дернулся, выпрямился и схватил трубку.

— Уильям! — воскликнул он. — Это ты!

— Да, это я. Здравствуй. Объясни мне, чему ты обязан своей преждевременной славе?

— Ты тоже читал газету?

— Мне присылают ее из Штатов. Ты ведь знаешь, я гурман по части напитков. Так что все это значит, Гай?

— Если бы я знал, — со стоном выдохнул он. — Я никогда не занимался текилой!

— Но… как пишут, она вот-вот появится на прилавках. Ее угрожают изъять из продажи тотчас. Как подделку. Похоже, тот, кто стоит за этим, знает гораздо больше тебя.

— Еще бы. Если он сам все это сотворил, как тут не знать. Я потому и не хотел заниматься текилой, что слишком много подделок. Агава растет медленно. Сырья не хватает.

— Я читал, что в провинциях Халиско и Наярит заложили множество новых плантаций, — заметил Уильям.

— Да, но пройдет лет десять, пока агава дозреет. А то, из чего ее гонят сейчас, — большей частью мусор. Вкладываться в нее дорого — уже сейчас цены на голубую агаву подскочили в двадцать раз. Ее крадут с полей. На одной охране разоришься. Я все это объяснял Рамоне, когда она предлагала войти в этот бизнес, но, видимо…

— Стоп! — прервал его Уильям. — Ты, похоже, совсем плох. Неужели ты думаешь, что это дело рук Рамоны?

— Послушай, но…

— Я всегда поражался тупости мужчин. Похоже, когда они в возбуждении, у них отказывает какая-то часть мозга. Причем в возбуждении любого свойства, — заметил Уильям с ехидцей. — Нет, друг мой, ищи получше, откуда дует ветер. Напротив, я полагаю, когда Рамона прочтет это, она сократит срок твоей ссылки. Помнишь, я говорил тебе, женщине нужно сильное потрясение, когда на нее наваливается кризис в середине жизни?

— Вот и накаркал! — злобно бросил Гай.

— Накаркать, как ты выражаешься, можно только то, что тебя и без того ждет. Карканье приближает печальное событие, не более того.

— Но если ты, умник, считаешь, что это не Рамона, тогда кто?

— Спроси себя, кто больше всех на свете тебя не любит? Я могу сказать тебе одно: убивают физически или морально только из-за денег. Поэтому ищи того, кто заработает, причем крупно, если твой бизнес станет покойником. Ищи за этим чье-то жестокое сердце и очень изощренный ум.

Глава четырнадцатая

Когда в мальчике просыпается мужчина

Рамона давно опустила револьвер и изучала лицо Рика. Ну что ж, мужчины тоже становятся исполнителями чужой воли, полагая при этом, что исполняют свою собственную.

— Твоя сестра на самом деле похожа на меня? — спросила Рамона, как будто из всего, что рассказал Рик под дулом револьвера, это самое главное.

Внезапно Рик улыбнулся, выражение его глаз переменилось, они заблестели.

— Очень. Только…

— Только она моложе меня, ты это хочешь сказать?

Он покачал головой.

— Не в этом дело.

— А в чем же? — разгоревшееся не ко времени любопытство подзуживало Рамону. Она сама не понимала, зачем ей это знать.

— Она… по-другому относится к мужчинам. — Рик смело посмотрел Рамоне в лицо.

Она прищурилась.

— А они достойны другого отношения?

— Рамона, ты… ты мне нравишься… — начал Рик. — Мы могли бы с тобой… поладить.

Она открыла рот, собираясь что-то сказать, потом передумала и неожиданно расхохоталась.

— Малыш, о чем ты?

Поладить! Да он почти ровесник ее сына. Рамона перестала смеяться, но улыбка осталась на ее лице. Конечно, двадцать с небольшим — наивысшая точка гиперсексуальности мужчины. Интересно, он сам-то знает об этом? Или только чувствует?

Она вспомнила, каким потрясением для нее стало открытие, когда в Патрике начал просыпаться мужчина. Это произошло очень рано, мальчику исполнилось всего тринадцать. Она заметила перемены по его простыне и в ужасе позвонила Гаю, попросила поскорее приехать домой, им надо поговорить о кое-чем важном.

Гай примчался немедленно, бросив все дела в офисе.

— Что случилось, дорогая?! — Его глаза беспокойно шарили по лицу жены. — Ты беременна?

Рамона засмеялась.

— О нет. Боюсь, это будет кто-то другой, причем скоро.

— А я-то обрадовался, думал, ты.

Рамона чувствовала, что в давней шутке мужа заключен тайный смысл. Он всегда хотел не меньше четверых детей и говорил ей об этом перед свадьбой. Она не имела ничего против. Но природа распорядилась по-своему, Рамона не настаивала. Как не наставил и Гай, уверяя жену, что для него самое главное существо на этом свете — она.

— Тогда на что ты намекаешь? — Он вскинул свои темные, идеального рисунка брови. — Кто это собирается…

— Пока никто. Но наш Патрик развивается… слишком бурно.

— Ты застукала его в ванной? — Лицо Гая расплылось в озорной мальчишеской ухмылке.

— Пока нет. А ты?

— Нет, но я догадываюсь, чем он занимается. Должен тебе сказать, не вижу ничего страшного. Я не буду его пугать, что у него что-нибудь отсохнет… — Он засмеялся. — Опираясь на собственный опыт…