Однажды ты полюбишь

– У тебя большая семья?

– Ох! – Фредерик притворно горько вздохнул. – У меня трое братьев, две сестры, а о кузинах и кузенах и говорить не хочется: семьи мои родителей тоже были многодетными, поскольку дети считались высшим счастьем. Так что, как только семья собирается на Рождество, чей-то юбилей или свадьбу, получается просто вавилонское столпотворение. Тебе они понравятся. Скоро я вас познакомлю.

Энн вспыхнула, понимая, что это значит.

– А... а где находится этот твой дом?

– Я же говорил тебе: посреди озера. Там был крохотный островок, на котором какой-то любитель тишины построил небольшой деревянный домик. Мой дед его улучшил и расширил. Но островок так и остался посреди озера. Это потрясающе красивое место. Я уверен, ты его полюбишь. Это место, где можно просто молчать в одиночестве.

– Ты любишь одиночество? – удивилась Энн.

Фредерик с его длинными волосами и рваными джинсами не походил на любителя спокойного и размеренного времяпрепровождения. Скорее, он был похож на любителя шумных компаний.

– Я больше похож на байкера? – улыбнувшись, спросил он.

– Нет, ты больше похож на... Не знаю, на кого похож! – Энн рассмеялась. – Ни на кого! Таких, как ты, больше нет.

– Таких, как ты, больше нет, – повторил Фредерик.

Энн так и не поняла, то ли он пробует эти слова на вкус, то ли говорит ей то же самое. Она не решилась уточнить и, смутившись, замолчала.

– Ты видела картины Босха? – неожиданно спросил Фредерик, внимательно следя за дорогой.

– Конечно. Не могу сказать, что мне понравилось. – Энн поёжилась, вспомнив, как долго стояла перед полотном и пыталась разобраться, что же автор хотел сказать всеми этими искореженными нечеловеческой мукой фигурами.

– Может быть, ты просто неправильно смотрела? – предположил Фредерик. – В страданиях, как и в тишине, есть своя красота...

Энн скривилась.

– Никогда не замечала красоты в страданиях!

– Я научу тебя правильно смотреть, – пообещал Фредерик.

Энн удивленно уставилась на него. Если бы это слышал Гроувер, он не преминул бы заметить: «Слова, достойные маньяка».

– Я ведь стал искусствоведом благодаря дедушке и картинам Босха. Дед собрал коллекцию великолепных копий. Почти не отличимых от оригинала. Я сначала тоже пугался этих картин, а потом дедушка научил меня видеть и понимать. Правда, видеть и понимать тишину я научился сам.

– Разве тишину можно увидеть? – удивилась Энн. Ей больше не хотелось смеяться.

– Я покажу тебе тишину, – вместо ответа пообещал Фредерик.

Энн ничего не ответила. Она посмотрела на чистое весеннее небо и увидела на горизонте маленькое облачко.

– Будет гроза, – тихо сказала она.

– Вряд ли, – совершенно спокойным голосом, будто и не было этого странного разговора, отозвался Фредерик. – Да и синоптики никаких осадков не обещали.

– Ты умеешь видеть красоту в страданиях, ты знаешь, как рассмотреть тишину... А я знаю, что будет гроза. Поверь мне, – все так же тихо сказала Энн.

– Ну что ж, гроза так гроза! – Фредерик философски пожал плечами. – Дом у нас есть, в нем не только пугающие тебя картины Босха, у деда есть еще масса всяческих безделушек. Есть даже настоящие средневековые наручники! Дед вообще любил всякие такие штучки...

– Да уж, – хмыкнула Энн.

Она и сама бы не смогла объяснить, что это означало. Впрочем, Фредерик и не спросил.

– Да и нам с тобой есть о чем поговорить. Мы ведь друг друга еще почти не знаем.

Энн ничего не ответила и лишь кивнула.

– Хотя иногда мне кажется, что знать необязательно, достаточно чувствовать. Я чувствую тебя, – добавил Фредерик.

– Как тишину?

– Нет, как солнечный свет, как теплый летний дождь, как... как тебя. Дотронься до меня, Энн.

Удивленная этой просьбой, Энн осторожно прикоснулась к щеке Фредерика. Под пальцами она чувствовала теплую кожу и пробивающиеся щетинки. Она знала, что эти щетинки будут золотистыми.

– С бородой я выгляжу довольно глупо, – вдруг сказал Фредерик. – Когда был молодым и несмышленым, пробовал.

От неожиданности Энн отдернула руку.

– Я тебя совсем запугал? – улыбаясь, спросил он.

– Если честно, то да, – призналась она.

– Скоро ты увидишь дом и обо всем забудешь! – пообещал Фредерик. – А про щетину я просто догадался: прости, но не успел сегодня утром побриться.

– Да ладно, у отца были борода и усы.

– Тебе нравятся бородатые и усатые мужчины?

– Нет, они плохо целуются.

– Но ведь у твоего отца была растительность на лице!

– Но ведь я с отцом и не целовалась.

– Тоже верно! – согласился Фредерик и оглушительно рассмеялся. – Ты чудесная женщина, тебя можно смутить или запугать, но ты все равно будешь колко отвечать. На мой взгляд, это очень ценное качество. Кажется, в этот раз в мои сети попалась чудо-рыбка!

– Ты еще и рыбак... – протянула Энн.

Высокие сосны в золотистых доспехах охраняли тенистую узкую дорогу. Солнце уже успело высоко взобраться в небо и теперь, вальяжно развалившись в самом зените в послеобеденной полудреме, совершенно не следило за своими лучами, и они щедрым дождем падали на землю.

Дорога сделала еще один поворот, и глазам Энн открылось огромное озеро. Чистое, голубоватое стекло его глади было неподвижным. Небо отражалось в нем так отчетливо, что, наверное, недоумевало, где же оно, а где отражение. Единственная проселочная дорога упиралась в небольшой дощатый причал, возле которого смирно стояла деревянная весельная лодка.

– Вот мы и приехали! – весело сообщил Фредерик.

Энн вышла из машины.

– Это восхитительное место, – прошептала она, боясь потревожить прозрачную, слово вода в озере, тишину леса.

Фредерик лишь улыбнулся.

Он быстро выгрузил из машины вещи и, пока Энн зачарованно всматривалась в стройные ряды сосен-охранников, Фредерик успел поставить сумки в лодку. Он помахал рукой, привлекая внимание Энн. Ей показалось, будто ее грубо вырвали из чудесного сна.

– Ты еще успеешь насладиться тишиной, – пообещал ей Фредерик. – А сейчас нам бы не помешало добраться до дома и приготовить что-нибудь на обед. Я хочу поразить тебя своими кулинарными способностями.

– Ты еще и готовить умеешь?

– А как же! Я ведь холостяк.

– Просто чудо, а не мужчина! – шутливо поразилась Энн. – Как же тебя до сих пор никто к рукам-то не прибрал?

– Сам не понимаю. Наверное, все из-за того, что ты так долго не соглашалась обратить на меня внимание.

– Ничего подобного! Мы просто до сих пор не встречались. Попробуй не обратить на тебя внимания! – рассмеялась Энн и осторожно прикоснулась к стянутым в хвост волосам Фредерика.

– Тебе нравятся рыжие? Вот уж новость!

– Я сама об этом узнала всего-то несколько дней назад. Кстати, называть вот это строение домиком как-то... гм...

– Я же говорил, что мой дед его расстроил и расширил! – оправдался Фредерик.

Энн лишь хмыкнула.

Они приближались к большому дому, стоящему посреди островка, поросшего деревьями и травами. Дом был двухэтажный, беленый, с красной покатой черепичной крышей. Энн пришла в полный восторг, когда заметила несколько дымоходных труб и флюгер.

– А что изображает этот флюгер? – спросила она. – Не могу отсюда разобрать.

– Дедушка был большой оригинал.

– Это я уже поняла!

Фредерик усмехнулся и тоном экскурсовода сказал:

– Данный флюгер изображает сердце, пронзенное когтями.

– Мило, – прокомментировала Энн и тревожно посмотрела на небо. Маленькое, еще две минуты назад скрытое за деревьями облачко настойчиво преследовало их.

Будет гроза! – обреченно подумала Энн. Невидимые когти сжали ее сердце, заставив хрупкую птичку мелко забиться в груди.

– Мой дед был сильно влюблен в одну надменную красавицу, а она никак не желала отвечать согласием. Дед тоже был рыжим, – обстоятельно рассказывал историю появления флюгера Фредерик. – И вот, когда эта красавица выскочила замуж за другого, дедушка при стечении народа заказал у кузнеца этот флюгер и подробно объяснил всем его символику. Через два года красавица прибежала среди ночи к дедушке. И как только добралась? И попросила защиты от тирана мужа. Взамен предложила себя. Дед отказался и отвез ее в полицейский участок.