Холодное солнце (Дай мне шанс)

— Еще! — взмолилась Дороти.

Головокружительное великолепие происходившего захватывало ее все больше, по мере того как вторжения продолжались снова и снова, в вибрирующем ритме страстного обладания, перенесшего обоих в закрытый от всего остального мир, где мужчина и женщина слились в единое целое и один не в состоянии был существовать без другого.

Волна за волной ни с чем не сравнимого восторга погружали Дороти в воспоминания, превращая мечты в реальность, превосходящую всякое воображение. У любви столько проявлений, но теперь это — ее сердце, душа и тело, спаянные инстинктом в союз. Она почувствовала, как Нед присоединился к ней, в апогее страсти наполнив ее словно горячей пеной, спешившей смешаться с вихрем ее сладкого освобождения. Руки Дороти обвились вокруг него, притягивая к себе, чтобы поцеловать еще раз, в знак благодарности за подаренное счастье.

Это ее мужчина — единственный, кто дал ей неповторимое ощущение хрупкости и силы, кто сделал ее одновременно уязвимой и непобедимой, кто пробудил безоглядное стремление следовать за ним и ликовать на празднике взаимности, которая важнее всего на свете. В их поцелуях были благоговение, радость торжествующей любви, благодарность за чудесные мгновения.

— Нед… — Дороти выдохнула его имя и сильнее прижала его к себе.

— Ты и я, — пробормотал Нед, обхватив ее руками и перекатившись вместе с ней на спину. — Нет ничего великолепнее! — заключил он с удовлетворением, которое словно окутало ее теплым плащом восхитительного чувства безопасности.

— Значит, тебе понравилось? — спросила она, прекрасно зная ответ, но все равно желая услышать от него слова подтверждения.

В его смехе прозвучал отчетливый рокот глубокого удовлетворения.

— Ничто в мире не нравилось мне больше, любимая!

Она улыбнулась.

— Да, это было великолепно!

Некоторое время они просто наслаждались тем, что лежали в обнимку. Как прекрасно ощущать ногами мускулистые бедра Неда. У него такая мощная фигура! Широкая грудь поднималась и опускалась под ее щекой в спокойном дыхании. Она дразнила подушечками пальцев известные ей эротические места — вдоль ключиц, у паха, радуясь той дрожи удовольствия, которую вызывала.

Нед провел ногтями по ее спине, легко царапая кожу, отчего Дороти почувствовала восхитительный озноб. Он мог бы делать это часами, и она любила бы каждую минуту ласки! Лежать обнаженной рядом с Недом — что может быть приятней!

— Мне нравится твой лосьон, — одобрительно сказала она.

— Он называется «Неотразимый». — В голосе Неда звучала усмешка. — Мне бы очень хотелось, чтобы тебе не удалось отразить ни одной моей атаки.

Дороти рассмеялась.

— Мне тоже. А мои духи называются «Очарование».

— Ну что ж, я очарован!

— Ммм… — Она томно прижалась к нему, доставляя себе удовольствие вытягиваться и вновь сворачиваться калачиком на нем — ведь ей так не хватало этого в долгие холодные ночи одиночества. — Я бы провела так всю жизнь!

— Ну, если ты выйдешь за меня замуж — это будет первым шагом в верном направлении, — спокойно и уверенно заметил Нед.

Она бы хотела. Но…

— Это не так просто, Нед, — с сожалением произнесла Дороти.

— Мы сможем это упростить! Стоит только попросить Трейси обо всем позаботиться. Я с радостью заплачу ей гонорар, пусть это тебя не волнует.

— Я имела в виду не деловую сторону…

— Тогда что же? — Нед перевернул Дороти на спину, а сам лег на бок — так, чтобы видеть ее глаза и следить за сменой выражений на лице. — Скажи, что тебе мешает? — мягко потребовал он.

Не было смысла скрывать правду, да она и не хотела этого. Честность — единственная дорога в той откровенной близости, что возникла между ними. Остается только надеяться на то, что Нед поймет и правильно оценит причины ее опасений.

— У всего этого длинная предыстория, Нед, — грустно сказала Дороти.

— Я слушаю.

Она ничего не скрыла, рассказывая ему о своем детстве, о постоянных стычках между родителями, об их упреках — ведь они попались в ловушку необходимости воспитывать ребенка, которого не хотел ни тот, ни другой. Рассказала и о том, как она ненавидела просить их о чем-либо, как старалась избавить от ссор, оставаясь по возможности незаметной, о чувстве одиночества и ничейности и о бабушке, вынужденно несшей свой крест, когда Дороти переехала к ней после развода родителей.

Конечно, мать и бабушка неплохо к ней относились. Дороти знала, что мать готова была на многое, лишь бы оградить дочь от отрицательных эмоций. А вот воспоминания об обидных нападках отца до сих пор камнем лежали на сердце.

— Папа всегда считал меня несносной, Нед. Что бы он ни делал для меня, все казалось ему тяжелой ношей. Я была для него источником постоянного раздражения. И я замкнулась.

— Он бил тебя?

— Да нет!.. Не более чем случайные оплеухи. Он оскорблял меня не физически, Нед. Обижало его отношение ко мне. Я просто была ему не нужна.

— Он не должен был жениться на твоей матери. Ошибочное решение. Лучше бы тебя удочерили люди, которые хотели иметь детей!

Дороти глубоко вздохнула. Нед не понимает, о чем идет речь. Она должна ему втолковать.

— Нед, ты тоже не хотел ребенка!..

Он нахмурился, явно недовольный проведенной параллелью.

— Ты думаешь, я повел бы себя так же с нашей дочерью?

— Мне бы хотелось, чтобы Джоанна никогда не почувствовала то, что чувствовала я, Нед, — серьезно произнесла Дороти. — Я знаю, у тебя на уме нет ничего плохого и ты прекрасно позаботился о ней, но я боюсь, что надолго тебя не хватит.

Некоторое время Нед обдумывал эти слова, печально и сочувствующе глядя в ее глаза, исполненные сомнений.

— Язык мой — враг мой, да? — с горькой иронией заметил он.

Дороти перевела дух — слава богу, он не обиделся! Она дотянулась до его щеки и погладила ее.

— Я люблю тебя, Нед. Ты чудесный! Я не хочу навязывать тебе отцовство против твоего желания. Это причинит боль всем нам.

Он кивнул.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, но, честно говоря, не думаю, что тебе стоит так опасаться меня, дорогая. Я не могу обещать, что не совершу ни одной ошибки. Признаюсь, это для меня неисследованная территория.

— Для нас обоих, — честно призналась Дороти.

Он ласково прикоснулся пальцем к ее губам. Глаза Неда, такие ласковые и сейчас тревожные, молили о том, чтобы Дороти верила ему.

— Могу лишь сказать, что никогда сознательно не дам нашей дочери даже повода подумать, что она нежеланная или ничейная. Я сам через это прошел. И, как ни в чем другом, я уверен, что не поступлю так с собственным ребенком!

Его искренность не была напускной. Дороти вспомнила его слова о нянях и об отлучении от дома, когда его отправили в школу — интернат в раннем возрасте.

— Можешь не сомневаться, — продолжал он твердо, — девочка Джонни займет в нашей жизни особое место. Она сама об этом знает. Посмотри на Джока!

Последнее замечание подействовало на Дороти как выстрел.

— И что прикажешь нашей дочери делать с твоей собакой?

— Когда я привел его домой из приюта для животных, он был испуганной побитой псиной. Кем бы ни был его предыдущий хозяин, он жестоко издевался над ним, более того, этот негодяй сломил его дух. Я вернул Джоку уверенность в себе. Сейчас он считает, что обрел свое место в жизни, — заявил Нед, доказывая свою способность восстанавливать у собак веру в жизнь.

Дороти не смогла сдержать улыбки.

— Джоанна не щенок, Нед! Человеческие существа немного сложнее.

Он взглянул на нее.

— А может быть, человеческие существа усложняют то, что на самом деле просто?

— Возможно… Как бы то ни было, давай подождем немного! У нас нет необходимости спешить со свадьбой.

Его вздох означал неохотное согласие.

— Если мы будем жить отдельно, мне будет трудно доказать, что я хороший отец, — заметил Нед.

Это была правда, и все же Дороти не могла заставить себя принять решение, в котором не была абсолютно уверена.