Хочу вернуть тебя

— И эти воспоминания не все так уж плохи, Бретт, правда? — тихо проговорила Фиби.

— Трудно сказать, что похищение маленькой девочки — приятное воспоминание. — Бретт не хотел думать о времени, когда им было хорошо вместе. Она слишком похожа на ту девочку с длинными шелковистыми локонами, которой он когда-то верил. И ведь все так быстро переменилось. Какая искренность была в ее голосе и как умело она обратила правду в ложь! Но это была уже другая Фиби. А той искренней девушки Бретт не мог забыть, как ни старался, ведь она разбила его сердце. Он едва смог справиться со своими эмоциями.

— Почему ты тогда не рассказала все, как было, Фиби? — тихо спросил он.

Сердце Фиби готово было вырваться наружу.

Она ужасно боялась этого вопроса. И вот он задан.

Конечно, она понимала, что объясниться с Бреттом рано или поздно ей придется, но все равно не подготовила никакого вразумительного довода, объясняющего случившееся. Она медленно повернулась в его сторону. Его брови в напряжении сошлись на переносице. Он ждал ответа, а она даже не представляла, что ему сказать и как оправдаться.

Фиби закусила нижнюю губу и опустила глаза.

— Ты не представляешь себе, сколько раз я спрашивала себя о том же. Но я до сих пор не уверена...

Бретт резко оторвался от земли и сел, повернувшись лицом к Фиби. Теперь малейшее изменение в выражении ее глаз не могло скрыться от его пристального взгляда.

— В чем не уверена? — не смог удержаться Бретт от вопроса.

— Ну, я не знаю... — начала Фиби, не зная, куда деться от слепящего солнца и испытующего взгляда Бретта. — Все так запуталось.

— Давай же, Фиби, договаривай, — выдавил из себя Бретт и стиснул губы, весьма удивляясь тому, что не может подобрать нужные слова.

Он внушал себе в течение всех этих двенадцати лет, что прошлое не вернется и должно быть забыто, но это оказалось бесполезным: события тех лет так же ярко выступали из глубины его памяти, как блеск хрусталя на полочке в комнате его матери.

— Ты должна была объяснить мне это намного раньше. Или, по крайней мере, подготовиться за эти годы.

Конечно, он был прав, но это не облегчало положения Фиби. Она опустила лицо, потому что не могла говорить, глядя ему в глаза.

— Не знаю, были ли у меня причины, — удрученно начала Фиби. — Конечно, раньше я могла бы оправдаться тем, что всю жизнь провела в этом городе, атмосфера которого подавляла и мою свободу, и мою любовь. Моей мечтой было вырваться отсюда. Я хотела поступить в колледж и попробовать добиться чего-то самой. Но в итоге я потеряла и тебя, и надежду стать художницей.

Она прервала свою исповедь, потому что почувствовала, что между ними стала нарастать напряженность. Разумеется, Бретт заслуживал чистосердечного объяснения, но она не решалась продолжать. Наконец она собралась с силами и, не глядя на Бретта, сказала:

— Это не полная правда. Ведь я по-настоящему любила тебя. Но я не могла перенести припадков гнева моего отца. Я ужасно боялась его. Он был всемогущ тогда. Я даже опасалась, что он может запретить мне покинуть Конуэй и строить самой свою жизнь.

Бретт усмехнулся. Рассказанная ею история выглядела нелепой и абсурдной. Особенно тот факт, что, несмотря на смерть своего отца-тирана, она все еще подчиняется установленным им законам.

— Ты ждешь, что я поверю в это?

— Но это правда, — сказала Фиби, обижаясь на его реакцию. — Почему ты не веришь?

— Потому, что я вижу тебя насквозь, Фиби. — Бретт холодно взглянул на нее. Эта холодность, граничащая с озлобленностью, заставила ее отпрянуть. — Ты типичная провинциальна девушка, работающая в магазине, как все твои родственники. Ты никогда не уезжала из своего родного Конуэя. Может быть, ты даже никогда по-настоящему этого и не хотела.

— Неправда! — запротестовала Фиби, не соглашаясь с таким видением ее жизни. Разве только ее вина в том, что все сложилось таким образом, что вначале она потеряла Бретта, затем отца и вынуждена была отказаться от своей мечты о другой, интересной и полнокровной жизни.

— Ты могла бы уехать из Конуэя вместе со мной, — не раздумывая, сказал Бретт. В своих мечтах он постоянно представлял себе это, пока не повзрослел и не сделал для себя серьезнейшего открытия, что любовь — это ложь. — Тебе не надо было дожидаться разрешения и благословения твоего отца.

Фиби пристально посмотрела на Бретта. Неужели он и вправду считает, что это было возможно?

— Это сейчас звучит заманчиво, а тогда... Я бы не смогла закончить школу. Ведь я мечтала поступить в колледж!

— И ты могла бы получить этот диплом. Мы бы справились со всеми трудностями, — теряя терпение и выдержку, заявил Бретт. Он не был до конца уверен в правильности того, что говорил. Но его так долго терзали эти мысли, что сейчас ему было необходимо выговориться.

— Без денег? Без поддержки родственников? Без друзей?

— Ах, эти вечные помехи! — На лице Бретта появилась насмешливая гримаса. — Ты всегда оглядывалась на людей и слишком уж прислушивалась к их мнению. Почему ты не хочешь признаться в этом, Фиби?

— Признаться в чем? — Слезы уже сверкали в ее глазах.

— В том, что ты стыдилась меня. — Эти слова были брошены человеком, доведенным до крайности, и в них слышалось ущемленное самолюбие.

— Как ты можешь, Бретт?! — сказала Фиби, и слезы покатились по ее щекам. — Ты прав только в том, что я боялась дать повод для сплетен, но при этом я никогда не стыдилась тебя. Я любила тебя, но я не была готова пойти наперекор всем. Я тогда совсем запуталась. Ты хоть понимаешь это?

— Так запуталась, что была готова обвинить меня в совершении преступления, к которому я не имел никакого отношения? — Бретт не мог удержаться от все новых обвинений в ее адрес и не обращал внимания на ее слезы. Это ему пришлось испытать на себе кошмар несправедливого обвинения, а не ей.

— Я не прошу тебя больше ни о чем, но умоляю, поверь в то, что я сказала. Пожалуйста, Бретт, — всхлипывала Фиби. — Если бы шеф полиции действительно решился арестовать тебя, я бы не позволила отправить тебя в тюрьму, я бы все рассказала. Но он ведь не арестовал тебя.

— А ты поинтересовалась, почему он этого не сделал? — Его губы заметно дрожали, когда он задавал этот вопрос.

Фиби покачала головой, безуспешно пытаясь остановить слезы.

— Он знал о нас, — сказал Бретт и вовсе не удивился, увидев приоткрытый от изумления рот Фиби. — Да, он знал, что мы встречаемся здесь и видел нас в ту ночь. Миссис Флайд тоже верила мне, потому что ее дочь была около дома и я помогал ей чинить камеру велосипеда. Это было в начале седьмого. Когда в тот же вечер шеф полиции заметил нас вместе на мотоцикле, он по своей профессиональной привычке посмотрел на часы. Тогда было пятнадцать минут седьмого. Именно поэтому он поверил мне, и я не нуждался больше ни в каком алиби. Он был моим алиби.

— Но... — замялась Фиби, не находя слов, чтобы выразить свое изумление. Она понимала, что все сказанное им — правда, и в то же время не могла заставить себя поверить в это. — Но почему он никому не рассказал о нас?

Бретт привстал, откинув назад свои темные волосы. Капельки пота выступили у него на лбу.

— Извини, но мне не хочется говорить об этом, — отрезал он.

— И все же — почему? — снова задала Фиби вопрос, и прошла почти минута прежде, чем Бретт решил ответить ей.

— Потому что я попросил его об этом. Я знал, что ты боишься и не хочешь, чтобы кто-нибудь знал о наших встречах, — сказал Бретт, и его лицо окаменело.

Фиби взглянула на него и поняла, что он не догадывается о ее чувствах. Конечно, она не рассказывала ему, как семнадцатилетней девчонкой рыдала ночью, пряча свое лицо в подушку, когда он уехал из города, как уже будучи взрослой мучилась угрызениями совести. Разумеется, она не расскажет ему об этом, как и не признается в том, что до сих пор испытывает к нему то чувство, которое побудило ее признаться ему в любви. Да, она любила его. Если бы она была старше, мудрее и понимала, каким редким и необычным сокровищем является истинная любовь, она бы никогда не позволила ему уехать.